Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста

В главе «Креативность» книги «Самотерапия» я описываю эксперименты с музыкой, искусством, танцами и т. д. Мне приходится заниматься самодисциплиной каждый раз, когда я откладываю отведенное этим занятиям время. Если я буду ждать момента, когда почувствую непреодолимое желание нарисовать или сыграть на пианино, станцевать или поработать в саду, то никогда не займусь этим. Голос Родителя напоминает о домашних делах, непрочитанных журналах; Ребенок хочет почитать хорошую книгу, что является пассивной, нетворческой деятельностью вроде еды: ты получаешь удовольствие, пока ешь. Вы отдыхаете, но не самореализуетесь, в этом нет свежести. Одним словом, это не творческое занятие.

Взрослый принимает решение, как и в случае работы над статьей: выделить утреннее время для танцев. Желание танцевать появляется, если я слышу хорошую музыку. Занимаясь повседневными делами, у меня не возникает неожиданного порыва все бросить и развлечься. Но из опыта я знаю, что небольшое время, уделенное утром танцам, хорошо влияет на мое физическое и психическое состояние, повышает работоспособность, поэтому в отведенное время каждое утро Взрослый ставит кассету и дает Ребенку разрешение потанцевать. Начав, Ребенок овладевает ситуацией и веселится, пока голос Взрослого не скажет «пора за работу».

В моей повседневной жизни есть одна область, в которой без самодисциплины я бы не справилась. Это самоте-рапия. Без сознательных усилий, которые заставляют меня выдержать болезненные эмоции — стыд, вину, чувство неполноценности, боль, беспомощность — и пойти на более глубокие уровни, я бы стала роботом-гуманоидом, который говорит и делает вполне разумные вещи, но похож на компьютер. Его истинные эмоции заменяют депрессия и тревога, головные боли или физическое недомогание, напоминая о том, что я все еще человек.

Каждый раз замечая, что я «выключаюсь», проглатываю что-то болезненное, думаю быстрее обычного, чтобы справиться с неприятной ситуацией, мне нужно усилие воли, которое поможет мне избавиться от интеллектуализации и заставит чувствовать. Я полностью полагаюсь на Взрослого, который оставляет дверь открытой для чувств в тот момент, когда Ребенок ведет себя так, будто он слишком слаб, не может выдержать боль и пытается закрыть эти двери.

Некоторые студенты рассказывают, что стоит раз приучить себя к самотерапии, потом становится гораздо легче. В моем случае это не так. Хладнокровный компьютер отчаянно борется за власть, эмоциям приходится сражаться, чтобы остаться в живых.

ОЦЕНОЧНОЕ ОТНОШЕНИЕ

Определение по Вебстеру: «Оценивание: формальное выражение авторитетного мнения». Мое определение оценочного отношения включает три аспекта функционирования на уровне Родителя:

1. Неодобрение, критика, поучение, возмущение, гнев: «Твое поведение плохое (глупое, сумасшедшее)» (7).

2. Снисхождение, наставление, помощь: «Давай я научу тебя, как себя вести» («Ты маленькое глупое создание»); «Рад видеть, что у тебя получается» («Я ставлю тебе «5» за усилия»); «Мне нравится то, что ты делаешь» («Я одобряю твои действия исходя из своей вышестоящей позиции»).

3. Приклеивание ярлыков, классификация, раздача характеристик: «Ты плохой (глупый, сумасшедший)»; «Ты человек, которого я одобряю (исходя из моей вышестоящей позиции)».

Отыгрывание оценочного отношения всегда создает барьер в общении. Это отделяет вас от другого человека, формирует дистанцию. Выражая свое оценочное отношение, вы играете в игру Родитель—Ребенок. В этом случае у другого человека есть четыре варианта реакции. Он может выбрать роль послушного Ребенка: «Я буду стараться. Помоги мне»; бунтующего Подростка: «Заткнись, черт побери! Кого волнует, что ты думаешь? »; он может вывести вас из роли Родителя и заставить сыграть роль Ребенка: «Как плохо (глупо) с твоей стороны думать, что ты можешь осуждать меня! », или может просто вас игнорировать и при первой возможности постарается уйти. В любом случае здесь нет места истинным доверительным отношениям.

Оценочное отношение — способ не выдать свои эмоции и/или отвлечь внимание, чтобы не почувствовать их. Вмес-

то того чтобы проявить как-то самого себя («Я испугался, когда ты так сделал (почувствовал боль, злость, беспомощность, симпатию)»), вы фокусируетесь на другом человеке: выражаете свое мнение о нем. Вместо признания того факта, что вам было обидно, вы называете его плохим. Вместо того чтобы сказать: «Я чувствую симпатию и любовь к нему», вы снисходительно называете его симпатичным человеком, избегая при этом того, что чувствуете к нему. Называя другого человека плохим или хорошим, вы подчеркиваете свое превосходство над ним. Он получает послание, что не в силах тронуть вас, что вы просто наблюдаете за его поведением с высоты своей позиции.

В семьях люди ищут безопасные, удобные способы отыгрывания оценочных отношений. Мужья и жены, дети и родители жалуются друг на друга: «Ты не даешь мне быть честным. Я не хочу бояться быть откровенным с тобой». На самом деле этим они хотят сказать: «Не злись и не обижайся, когда я как-то оцениваю тебя. Не пугай меня своим гневом, не заставляй меня чувствовать себя виноватой. Просто послушай мои замечания, ничего при этом не испытывая». Но это невозможно. Оценочное отношение всегда пробуждает чувства жертвы. Общение — двусторонний процесс. Если вы что-то сделали другому человеку, он должен сделать что-то вам, чтобы отплатить, если он не слишком запуган, так что вынужден хранить молчание. В этом случае его чувства многократно усилятся.

Опасность оценочного отношения состоит в том, что вы невольно говорите с человеком словами его жестокого внутреннего Родителя. Вы подкрепляете его ненависть к себе гораздо сильнее, чем могли предположить или подразумевать. В таких случаях он реагирует на пробужденную в нем ненависть к себе тремя способами: а) он может спроецировать эту ненависть на вас и наказать вас; б) он может уйти в депрессию, чтобы избежать ненависти к себе; в) ненависть к себе может оказаться сильнее того уровня чувств, который он способен в данный момент вынести, что приведет к приступу паники или попытке самоубийства.

Однажды, когда моя старшая дочь училась в школе, она вернулась домой, жалуясь на большой объем домашней работы и предстоящий полугодовой зачет. В тот же вечер за ужином она вскользь упомянула, что собирается покататься на роликах с подружками. Я сильно удивилась, учитывая ее предыдущие слова, и выразила свое мнение наиболее тактичным, как мне показалось, способом: «Не понимаю, как ты можешь гулять. Я думала, у тебя много заданий». Меня поразило то, как резко она мне ответила: «Я не просила давать мне советы! » Этот эпизод закончился периодом невыносимой холодной войны между нами. Два длинных дня мы не разговаривали. Потом я обратилась к самотерапии и смогла восстановить наше общение. «Ты знаешь, что я много занимаюсь, — сказала она мне позже. — Тебе когда-нибудь приходилось напоминать мне про домашние задания? » Никогда. Она была очень добросовестной ученицей. «Мне трудно выходить гулять и спокойно веселиться, когда дома меня ждет домашняя работа. Каждый раз я спорю с собой, чтобы позволить себе немного расслабиться. Когда я услышала, что ты хочешь, чтобы я села за тетради, я почувствовала, что это слишком, и вспылила». Мы обе сожалели о происшедшем, извинились и простили друг друга.

Я действовала оценочным путем: снисходительно поучала, предлагала помощь в той области, в которой моя дочь заслуживала, чтобы с ней обращались как с взрослой. В действительности она уже выросла, и даже если бы она не относилась так серьезно к своей домашней работе, время моих поучений уже давно миновало. Я неосознанно подкрепила ее собственную жесткую самооценку, и она меня за это наказала.

Аналогичный опыт у меня произошел и с младшей дочерью, когда она стала подростком. В один из редких случаев доверительного разговора со мной она призналась в своей проблеме, и я воспользовалась возможностью наставить ее на путь истинный. Я осторожно объяснила собственную точку зрения в одной из последних отчаянных попыток повлиять на дочь. Она ответила почти теми же словами, что и ее сестра несколько лет назад. «Мама, хватит промывать мне мозги. Каждый раз, когда мне нужно сделать выбор, в моей голове одна мысль: «А что скажут мама с папой? » Перестань учить меня. Я прекрасно знаю все твои предложения. Я пытаюсь находить собственные решения». И в этом случае вместо того, чтобы общаться с ней как с равной, я продолжала помогать, поучать, снисходительно объяснять, будто она маленькая девочка и будто она нуждается в моей оценке ее поведения. В обоих случаях моя потребность наставлять дочерей в том возрасте, в котором они явно мотивировались собственными внутренними побуждениями, исходила из моей невротической потребности в контроле (см. главу «Потребность контролировать»).