Гёте. Жизнь как произведение искусства

Вот мы здесь, мы вместе снова, Песнь и ласка – все готово. Ты ж молчишь, ты чем-то занят. Что теснит тебя и ранит?

И его ответ:

Ах, Зулейку дорогую Я не славлю – я ревную [1562] .

Из Веймара Гёте посылает во Франкфурт еще три стихотворения для «Дивана», и в них уже звучит не радость, а боль и тоска. В одном из них, под названием «Высокий образ», появляется бог солнца Гелиос, который:

1562

СС, 1, 381.

Летит, Вселенной свет неся, И мечет огненные взгляды, Да пок орится всё и вся, И, видя всю в слезах Ириду, К ней направляет сноп лучей, Чтоб снять с небесных глаз обиду, Но слезы льются горячей, И бог мрачнеет, и едва ли Ему не горше в этот час… [1563]

Второе стихотворение под названием «Эхо» в более позднем издании следует сразу за первым:

1563

СС, 1, 384.

Звучит прекрасно, коль в светила Иль в короли поэт себя зачтет. Зачем же ночью бродит он уныло, Исполнен горестных забот? [1564]

И, наконец, еще одно стихотворение-размышление «Хрестоматия», где уже чувствуется, как Гёте мысленно отдаляется от своих любовных переживаний. Начинается оно так:

Хрестоматия любви — Вот всем книгам книга. Я читал ее прилежно: На мильон страниц страданий Пять страниц блаженства, Рубенсом – глава разлуки. Крошечный раздел свиданий Дан в отрывках [1565] .

1564

СС, 1, 385.

1565

СС, 1, 342.

В истории Гёте и Марианны «крошечной главе» свиданий не суждено было повториться. В 1816 году Гёте снова задумывал путешествие на юго-запад, на этот раз в Баден-Баден с заездом в Гейдельберг и Гербермюле. Но воплотить эти планы в жизнь помешало событие, приближение которого ощущалось в течение нескольких предыдущих месяцев: 6 июня после многодневной мучительной агонии умирает Кристиана.

В последние годы супруги жили не столько вместе, сколько рядом друг с другом, и все же Гёте посвящал Кристиану если не во все, то, по крайней мере, в очень многие аспекты своей жизни, о чем свидетельствуют его письма к ней с подробными рассказами о его путешествиях и встречах. О последней своей поездке Гёте тоже обстоятельно писал жене, впрочем, без упоминания о своих чувствах к Марианне. Их письма друг к другу исполнены нежности и любви. Кристиана окружала Гёте заботой, вела хозяйство в его доме и всегда была рядом, когда он об этом просил. То, насколько она незаменима в его жизни, Гёте по-настоящему осознал лишь после ее смерти. Она занималась домом и ограждала Гёте от всех бытовых трудностей, но при этом успевала вести и свою собственную жизнь, в кругу своих личных друзей и знакомых. Она была очень общительной, любила готовить и вкусно поесть и не пренебрегала вином. Ее страстью был театр, и в вопросах сценического искусства Гёте прислушивался к ее мнению. Однажды он в шутку заметил, что несет обременительную службу директора Веймарского театра только ради жены. Гёте всячески поддерживал ее в тех занятиях, что поднимали ей настроение.

Состояние ее здоровья резко ухудшилось в начале лета 1815 года. Она часто теряла сознание, шла горлом кровь, то и дело мучили судорожные боли в животе. Весной следующего года заболевание перешло в финальную стадию. В те дни, когда Кристиана лежит при смерти, Гёте болен и не встает с постели. Так было и в день смерти Шиллера, когда он тоже не покидал своей комнаты. 5 июня 1816 года он пишет в дневнике: «Моя жена в крайней опасности. <…> Сын – мой помощник, советчик и вообще единственная точка опоры в этом хаосе» [1566] . Запись следующего дня: «Хорошо спал и чувствую себя намного лучше. Кончина моей жены близка: последняя ужасная борьба ее натуры. Она скончалась около полудня. Пустота и мертвая тишина внутри и вне меня» [1567] .

1566

Tgb V, 1, 375 (5.6.1816).

1567

Tgb V, 1, 375 (6.6.1816).

Но уже вечером следующего дня он приглашает к себе Римера и вместе с ним экспериментирует с цветом. Лишь за работой можно забыть про боль и отчаяние. И все же несколько недель спустя, 20 июля 1816 года, Гёте вновь отправляется в задуманное путешествие на запад, на этот раз в сопровождении Мейера. Он собирался в Баден-Баден, а по пути хотел посетить супругов Виллемер. Но это путешествие заканчивается, едва успев начаться: через два часа пути у экипажа ломается ось, и он переворачивается. У Мейера рана на лбу, Гёте выходит из аварии невредимым. Однако в этом происшествии он видит недобрый знак и поворачивает обратно. Эта несостоявшаяся поездка обозначила новый поворот в его жизни: отныне он вообще отказывается от дальних путешествий. Исключением были лишь продолжавшиеся еще несколько лет регулярные посещения богемских курортов.

Он еще шлет письма Виллемерам, где выражает свою тоску по Гербермюле, и получает ответные послания от Марианны, тоскующей по Хатему. В одном из писем она цитирует его же стихотворение, найденное ею в собрании его сочинений:

Признайся, ты тоже навеки погублен, Из прежних надежд ничто не сбылось! [1568]

Приглашения приехать в Гербермюле становятся все более настойчивыми, порой в них слышится настоящее отчаяние. В его письмах лишь изредка звучат отголоски восточной темы. Кажется, этот источник уже иссяк. В октябре 1817 года Марианна получает последнее письмо от Гёте, в котором он с грустью вспоминает свой первый приезд в Гербермюле осенью 1814 года. После этого он замолкает более чем на год. «Драгоценный друг, какой злой гений (или демон равнодушия и неприязни) повинен в том, что от Вас к нам не доходит ни одного ласкового слова!» – пишет Виллемер на грани отчаяния. Марианна к тому времени уже переложила на музыку двадцать стихотворений Гёте и исполняла новые песни под гитару в семейном кругу. Молчание Гёте настолько ее расстроило, что она начала хворать и на какое-то время даже потеряла голос. Виллемер с легким упреком пишет об этом Гёте. Наконец в ноябре 1818 года Гёте отвечает. В его душе вновь проснулись воспоминания о времени создания «Западно-восточного дивана» и о лирической любовной игре: летом 1818 года закончилась подготовка этого объемного стихотворного цикла к печати, и Гёте, читая корректуру, вновь погрузился в настроение тех дней. Он пишет еще несколько стихотворений для «Дивана» и когда наконец посылает ответное письмо Виллемерам, прикладывает к нему первые оттиски готовящегося издания. «Какая отрада для меня, – пишет Марианна, – возвеличенное Вашим духом, здесь даже самое незначительное событие, каждое непроизвольно сказанное слово воспаряет к высшей жизни. Я удивляюсь, находя что-то знакомое, и все же искренне радуюсь, что оно принадлежало мне и в каком-то смысле я и сейчас могу назвать его своим» [1569] .

1568

BW Willemer, 43 (20.8.1816).

1569

BW Willemer, 78 (декабрь 1818).

Гёте никогда больше не увидит Марианну, но отныне они будут чаще друг другу писать. Теперь их письма – ясные и открытые, в них звучит уже не тоска по будущему, а легкая грусть по прошлому. Она пишет: «Я для самой себя была загадкой; смиренная и в то же время гордая, пристыженная и восторженная – все казалось мне счастливым сном, в котором ты сам видишь себя более прекрасным и даже более благородным, чем в жизни» [1570] . Гёте порой пишет Марианне, словно влюбленный юноша, одно стихотворение следует за другим. Вот первое из этих стихотворений, которые были изданы отдельной брошюрой вслед за только что вышедшим из печати «Западно-восточным диваном»:

1570

BW Willemer, 92 (октябрь 1819).

В этот тесный переплет Втиснут рой свободных песен, Для которых небосвод, Да и тот немного тесен. Время – гробовщик вселенной, Но сильнее песен рать. Каждой строчке – быть нетленной, Как любви не умирать [1571] .

Они вновь посылают друг другу восточные талисманы и амулеты, шелковы платки, розовое масло, листки гинкго. Однажды она послала ему в подарок домашние туфли, на которых вышила в виде вензеля первую букву своего лирического имени, и помочи, украшенные орнаментом из весенних цветов. Гёте благодарит ее стихами. Так продолжается еще несколько лет, и потом тональность их писем меняется, становится более прозаичной и солидной. Теперь уже они рассказывают друг другу о происходящем вокруг, а не внутри. Когда за год до смерти Гёте снова просматривает свою корреспонденцию, он пишет Марианне: «особым светом приветствуют меня страницы, напоминающие о прекраснейших днях моей жизни» [1572] . Он собирает все ее письма и отправляет их ей с просьбой открыть посылку лишь после его смерти. К письмам приложено стихотворение:

1571

СС, 1, 344.

1572

BW Willemer (10.2.1832).

К взгляду милой и к устам, К начертавшим их перстам — В жгучей страсти, в нетерпенье, Ожидаемы с волненьем — К сердцу, где они родились, Эти письма возвратились; Держишь ты в своих руках Память о счастливых днях [1573] .

Глава тридцать первая

«Западно-восточный диван»: жизненная сила поэзии. Ислам. Религия в целом. Поэт или пророк. Что есть дух? Вера и опыт. Признание священного. Неявное. Критика Плотина: дух в утеснении реальностью. «Годы странствий Вильгельма Мейстера» как пробный камень. «Если работы много, рассуждать некогда». Спор прозы и поэзии. Почему, собственно, отречение?

1573

BW Willemer (29.2.1832).

Между тем значение «Западно-восточного дивана» не ограничивается изящной литературно-любовной игрой, как она представлена в «Книге Зулейки», о которой Гёте, впрочем, пишет в авторском извещении о печатании книги: «Здесь тоже временами прорывается духовное начало, и покров земной любви как бы накинут на отношения более высокие» [1574] .

Игра с высшими смыслами присутствует не только в любовной теме, но и на других остановках этого «путешествия», как Гёте называет свой стихотворный цикл. «Поэт смотрит на себя как на путешественника» [1575] , – пишет он в том же извещении. Этот путешественник движим чувством свободы, а не стремлением к конкретной цели:

1574

СС, 10, 319.

1575

СС, 10, 318.