Гезат
Шрифт:
Глава 5
С начала апреля большая часть римской армии шлялась по лесам и болотам в землях менапиев, которые оставались единственным кельтским племенем, до сих пор не покорившимся Гаю Юлию Цезарю. Мне кажется, именно из-за этого он и отправился к ним с пятью легионами. В сравнение с эдуями и даже ремами, народ этот дикий и бедный. Да и на какие шиши им приобретать блага цивилизации, если живут на малоплодородных землях, отвоеванных у лесов и болот?! Самой ценной добычей был их немногочисленный скот и они сами, поскольку всех захваченных сразу продавали в рабство. Вместе с обозом армии двигались несколько работорговцев со своими
Я быстро нашел общий язык с одним из них. Звали его Гаструбал Пупий. Судя по имени, предки были карфагенянами, но родовое имя римское плебейское. Я предложил ему рабов по двести сестерциев за голову. На аукционе продавались дороже в полтора-два раза, поэтому рабовладелец согласился. Если мы захватывали пленных, то прятали в лесу неподалеку от каструма и сообщали Гаструбалу Пупию, где их забрать ночью. Рабовладельцы и купцы ночевали за пределами каструма, если не было явной угрозы нападения. Утром он отдавал мне деньги, которые я делил между воинами турмы.
Так и не добившись покорности менапиев, которые, как догадываюсь, и рады бы, но живут небольшими родами, нет у них вождей, представляющих интересы всего племени, некому договариваться с римлянами, и поняв, что ни славы, ни богатства на их землях не добудешь, Гай Юлий Цезарь отправился гонять треверов, которых было больше и жили богаче. Одиннадцатый легион пошел с ним, кроме моей турмы. Как раз в это время вернулся из Рима Децим Юний Брут. Квинта Туллий Цицерона отправили командовать четырнадцатым легионом, набранным в начале весны и отправленным на помощь проконсулу.
Когда пришел посыльный от сдавшего дела легата, я был уверен, что хочет на прощанье потерзать мои уши очередным своим опусом. Весной у него случилось творческое обострение. Трагедии пёк, как пирожки.
Квинт Туллий Цицерон встретил меня у порога, приобнял за плечи и повел к триклиниям, на которых мы зимой частенько пировали и вели умные речи об искусстве, если о нем вообще можно говорить умно, а не эмоционально.
— Ты, наверное, знаешь уже, что меня назначили командиром четырнадцатого легиона, — начал он на ходу и продолжил, когда мы улеглись перед столиками, на которых были приготовлены чаши с вином и блюда с медовыми коржами, которые так любил хозяин. — Я всячески отпирался, хотел съездить в Рим, но ты же знаешь Цезаря! Нет, я должен остаться, помочь ему усмирить галлов!
Да-да, именно так Гай Юлий Цезарь и сказал, ни капли сомнения! Уж кто-кто, а проконсул очень хорошо разбирался в людях, судя по тому, как точно подбирал командиров для выполнения разных задач. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Квинт Туллий Цицерон такой же бездарный военачальник, как и поэт. Зачем-то ему надо было держать младшего брата знаменитого оратора возле себя. Может быть, в качестве заложника, чтобы старший не задурил.
— Попробуй вино, Брут привез, угостил меня, — сменив тему, предложил вновь испеченный легат четырнадцатого легиона.
Вино оказалось очень хорошим, для этих мест и вовсе прекрасным. Его вкус наводил на мысль, что хозяин пытается подсластить пилюлю, которую сейчас придется проглотить гостю.
— Хорошее вино, правда?! — произнес он и перешел к пилюле, то есть к делу: — В четырнадцатом легионе совсем нет конницы. Цезарь предложил набрать ее у эдуев. Все равно мне ехать в их земли, встречать легион. Я поставил ему условие, что возьму одну турму из одиннадцатого легиона. Мне нужен хоть кто-то, на кого могу положиться. Он согласился, — и тоном, с каким ребенку предлагают угадать, в правой руке конфета или нет, задал вопрос: — Угадай, кого я выпросил?!
Я собирался тяжело вздохнуть, но поймал себя на мысли, что после отъезда Квинта Туллия
Цицерона мне бы не хватало вечерних посиделок, разговоров о греческой и римской литературе. От общения с необразованными кельтами я начал тупеть. К тому же, мой собеседник был хорошим критиком. Он легко определял сильные и слабые стороны любого литературного произведения и, что немаловажно, умел быть объективным. Самое забавное, что те же самые недостатки в своих опусах он не видел абсолютно. Я называю это авторской слепотой.— С удовольствием продолжу служить под твоим командованием! — с первой попытки угадал я. — Только хотел бы проконтролировать набор всадников.
— Вот и хорошо! — искренне обрадовался он. — Тебе командовать конницей, так что сам наберешь, кого считаешь нужным. Я полностью доверяю тебе!
— Сколько турм надо набрать? — спросил я.
— Желательно десять, но хотя бы, сколько сможешь, — ответил Квинт Туллий Цицерон. — Цезарь сам сказал, что выгреб уже всех эдуев, способных сидеть в седле, так что нам придется добирать крохи.
Так я со своей турмой отправился к эдуям. Мои подчиненные были рады, потому что зиму просидели в каструме, соскучились по своим семьям. По прибытию в Бибракту я отпустил всех проведать своих и заодно нанять всадников. Кто наберет девять человек, тот и будет декурионом, кто сплохует, тот останется рядовым. В итоге через две недели, к тому времени, когда к столице эдуев дотопал четырнадцатый легион, в моем распоряжении было уже полторы сотни всадников. Пока легионеры отдыхали и знакомились со своим легатом, а он с ними, прибыла еще одна турма из Весонтиона. Я послал Бойда к секванам с поручением нанять двадцать девять конных лучников, которых в свое время сам учил. Точнее, перемещались они на лошадях, а из луков стреляли, спешившись. Считать и писать-читать я научил Бойда, вместе с Гленном и моими женами, во время зимовок, поэтому он точно знал, сколько надо завербовать, чтобы стать первым декурионом этой турмы, но привел с запасом, почти полсотни. Из остальных, добавив к ним эдуев, приведенных Коном, я образовал еще одну турму, назначив его командиром первой декурии. В результате в четырнадцатый легион имел самую многочисленную конницу — семь турм. Правда, большая часть всадников не имела боевого опыта или незначительный, так ведь и пехота почти вся была из новичков. Будут учиться ратному делу вместе.
Как-то по пути к столице эбуронов Адуатуке, рядом с которой располагался зимний лагерь предыдущего четырнадцатого легиона, указанный нам главнокомандующим, как место дислокации, мы заговорили с Квинтом Туллием Цицероном о предстоящих военный действиях.
Я позволил себе пованговать:
— В Косматой Галлии нет серьезных противников. Всех, кто мог сопротивляться, мы уже разгромили. А Цезарю нужны блестящие победы. Значит, пойдем воевать с германцами. Больше поблизости нет достойных противников.
Само собой, легат не поверил мне. Мы поспорили на денарий. К моменту нашего прибытия в окрестности Адуатуки все галльские племена уже изъявили желание стать «друзьями» римлян. Так теперь называют плательщиков дани. Самые отчаянные сбежали на правый берег Рейна, спрятались у свевов. Гай Юлий Цезарь, опять построив мост, отправился туда, чтобы поймать и наказать бунтовщиков, а заодно еще раз победить германцев. Так что я стал богаче на денарий. Впрочем, поход был короткий и лавров не принес. Может быть, потому, что в германских землях лавры не растут. Свевы, само собой, не выдали беглецов и сражаться не захотели, ушли вместе с ними вглубь лесов. Пошлявшись по правому берегу и спалив несколько брошенных деревень, проконсул вернулся на левый берег Рейна, частично разрушив мост. Видимо, надеется еще раз наведаться к германцам.