Гиблые земли

– Говорю же, не суется в поселок никто. Местные боятся, чужие про него не знают. Ты вот не знал, хотя твоя мама отсюда родом! А другие и подавно. Дорога осталась потому, что люди по ней ездят и ходят к водопаду. Он Кузнечиком называется. Здесь недалеко.

– Кузнечик, – хохотнул Роман.

– Симпатичный водопадик. Не Ниагара, но всем нравится. Там мило, скамеечки даже есть.

Если скамеечки, тогда конечно. Ладно, бог с ним, с Кузнечиком.

Брат с сестрой опять умолкли и в тишине добрались до толстенного дерева, возле которого дорога если и не обрывалась совсем, то вырождалась в едва заметную тропу.

– Ого, вот это баобаб! – присвистнул Роман.

– Сам ты баобаб, – отозвалась Катя и ткнула пальцем вбок: – Если вот сюда свернуть, попадаешь к водопаду. А поселок – прямо. Видишь, нету нормального пути, кончился. Убедился теперь?

Они перекусили, попили воды и отправились дальше. Теперь идти было намного сложнее. У Романа, который терпеть не мог физкультуру и спорт, не любил ходить пешком, с непривычки начали ныть мышцы, но Катя вышагивала энергично, и он старался не подать виду, что устал. Как раз на этом участке пути ему и пришла мысль о том, что зря они сюда потащились.

Мысль набухала, как гнойник, грозила прорваться раздражением и вылиться в склоку, но тут, к счастью, Катя, которая шла впереди, скрылась за очередным поворотом, и спустя секунду Роман услышал вопль:

– Вот он! Ура! Пришли!

«Ага, ура, – согласился с сестрой Роман. – Еще бы полчаса посайгачили по этим колдобинам, и я бы откис».

Он ускорил шаг и через несколько секунд стоял возле Кати. Опасения, что путешествие было напрасным, растаяли без следа. Поселок определенно стоил того, чтобы прийти сюда. Не Припять, конечно, а лишь небольшой населенный пункт, десятка два двухэтажных домов, но выглядел В-26 завораживающе, как и все места, откуда ушли люди.

Роман подумал, что больше тридцати лет назад здесь был лес – дикий, глухой, и жили в нем разные звери, и птицы приветствовали весну на разные голоса, и высокие деревья поднимали зеленые головы к солнцу.

А потом пришли люди. Они решили, что им нужно это место, что они хотят отобрать его у природы и заполучить себе. Вырубили деревья, выкорчевали кусты, выжгли траву. Прогнали зверей и птиц. Построили кирпичные коробки, пригнали сердито ревущие машины, плюющиеся вонючим сизым дымом.

Люди украли у леса этот клочок земли и поселились тут. Воцарились. Работали, ходили в магазины и на почту, учили детей в школе, отмечали дни рождения и встречали Новый год. Зима шла за летом, люди женились, рожали сыновей и дочерей, умирали…

А потом случилось что-то – и все снова изменилось. Лес забрал себе то, что ему принадлежало, а люди убрались прочь. Испуганные, побежденные.

Теперь улицы заросли бурьяном, сорной травой и деревцами, окна тут и там были разбиты, сквозь крыши пробивалась молодая поросль. Буйная зелень пожирала стены зданий и лавки возле домов. Ржавчина разъедала железо, деревянные постройки догнивали. Неопрятные кучи мусора (отломанные доски, битый кирпич, железки) высились возле некоторых строений. Пара домов пострадала от пожара, и Роман спросил себя, почему огонь не перекинулся на другие здания? Решил, что пламя погасил дождь.

Отчего-то хотелось говорить вполголоса, двигаться тише. Как будто это было кладбище или церковь.

«Или как будто ты боишься потревожить то, что дремлет несколько десятков лет».

– Печально, да? – дрогнувшим голосом сказала Катя.

– Есть такое дело.

Они, не сговариваясь, медленно пошли вперед по некогда, наверное, опрятной, тихой улочке, мимо серых домов, словно бы припавших к земле. Разбитые окна напоминали треснувшие стекла очков.

Роман принюхался, потянул носом воздух. Пахло золой, землей, травой, сыростью. Воздух застревал меж унылых руин, запутывался в развалинах, никак не мог вырваться – отсюда и затхлость, и мертвая стылость.

«Мне тут не нравится», – подумал Роман.

Улица вывела их с Катей на небольшую площадь, по всей видимости, к центру поселка. На самом видном месте высилось некогда желтое здание без окон и дверей, с раскрошившимися широкими ступенями.

– Дворец пионеров, вероятно. Или дом культуры, – блеснула знанием советского быта Катя. – Или администрация. Как они раньше назывались?

Роман не ответил. Он разглядывал стоящий перед зданием прямоугольный постамент. На него взгромоздился памятник. Точнее, бюст: голова и плечи. Не понять уже, кто это, потому что от головы осталась только половина, но, скорее всего, это был Ленин, неизменный житель всех советских городов и поселков.

Невдалеке виднелось длинное полуразрушенное двухэтажное здание. Наверное, школа или больница. Или то и другое. Поселок небольшой, могли и совместить в одном строении, предположил Роман.

Они с Катей прошли мимо магазина, на котором висела ржавая кривая вывеска «Продукты». Буква «Д» оторвалась и упала, от «Ы» отвалилась палочка, так что слово звучало по-детски, смешно и беззубо: «Проукть».

– Атмосферное местечко, – заключил Роман и вспомнил, что ничего не сфотографировал.

Он извлек из кармана мобильник, глянул на экран. Его поразили две вещи, и, видно, изумление отразилось на лице, поскольку Катя спросила, что случилось.

– Ничего особенного. Связи нет. Классика жанра.

– Там, где время остановилось, не может быть Интернета и сотовой связи, – важно проговорила Катя, и Роман с интересом поглядел на сестру.

– Гладко излагаешь, – одобрил он. – Ладно, переживем пока. А еще время чересчур быстро пролетело. Почти час дня, оказывается. Долго мы шли.

Катя вздохнула.

– Чтобы до маминого прихода, до темноты домой вернуться, надо выйти отсюда примерно часа в четыре.

– И о чем это нам говорит? – спросил Роман и сам себе ответил: – Нечего терять время, надо фотографировать!

Они принялись бегать по поселку и снимать все подряд. Сначала решили пощелкать снаружи, потом – внутри некоторых зданий. Процесс поглотил брата и сестру; беспокойство с оттенком благоговения, овладевшее ими поначалу, развеялось, и они хохотали, позировали на фоне разрушенных зданий, искали интересные ракурсы.

Ни Роман, ни Катя толком не умели фотографировать – со знанием дела выстраивать кадр, задумываться об освещении и композиции, а потому наобум снимали пустые окна, валяющуюся на земле арматуру, коричневые куски листового железа с крыш, горбатые горки и кривые качели на детских площадках, облупившиеся стены, остовы скамеек, зеленые побеги, причудливо оплетавшие бетонные сваи.

Роман навел камеру на черный пролом подъезда с покосившимся козырьком, и ему показалось, будто там кто-то есть. То ли камушек покатился под чьей-то ногой, то ли ступени заскрипели, то ли тень промелькнула в окошке, то ли голос тихим эхом прокатился под потолком…

У Ромы возникло острое, тягучее ощущение, что на него кто-то смотрит, следит за ним взглядом. Притаился в глубине дома, осторожно выглядывает, тут же спеша спрятаться. Возможно, за ними наблюдают из каждого окна, из-за каждого поворота; может, некто таится во всех этих зданиях, которые только прикидываются необитаемыми, а на самом деле наполнены странной жизнью. Они молчат, глядят, ждут и…