Гиллеспи и я

— Да.

— А ваша жена — они с мистером Гиллеспи были близки, как брат и сестра?

— О да, практически неразлучны. Мейбл постоянно сидела в его мастерской — как и я иногда.

— Но после вашей женитьбы она стала реже навещать брата?

— Пожалуй. Когда есть семья… появляются другие дела.

— После свадьбы вы с женой исчезли из жизни мистера Гиллеспи, не так ли?

— Не то чтобы исчезли, но мы видимся не так часто. И, конечно, когда мы жили в Танжере, то вообще не встречались с Недом.

— Чья это была идея — чтобы вы с женой поехали в Танжер?

— Моя, сэр, — озадаченно ответил Педен.

— Не мисс Бакстер?

— Нет.

— Как далеко от Танжера до Глазго, мистер Педен?

— Думаю, несколько тысяч миль.

— Несколько тысяч миль — и, вероятно, мисс Бакстер одобряла ваше желание отправиться в дальние края?

— Она восприняла идею с радостью.

— С радостью, разумеется. У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Далее Макдональд вызвал нескольких свидетелей, которые отозвались обо мне положительно, включая старую добрую Агнес Дьюкерс. Она надела свое лучшее платье и, кажется, новую шляпу и пустила слезу, рассказывая, какой «милой леди» я была и как чудесно заботилась о ней и ее муже в Бардоуи. После Агнес две дамы из Художественной школы сообщили, что в группе меня любили и я всегда хвалила соучениц и возглавила кампанию по распространению листовок во время поисков Роуз. В свою очередь сестры Александер, дочери моей квартирной хозяйки, сообщили, что никогда еще не встречали такой любезной и неприхотливой съемщицы.

Если бы мы только могли допросить этих свидетелей раньше, быть может, у присяжных сложилась бы более справедливая картина. К сожалению, в судебной системе первенство всегда отдается обвинению, а защита вступает следом. Присяжные выслушали обо мне столько клеветы, что наивно было ждать от них беспристрастной оценки.

Даже свидетели, дающие показания о моей репутации, подверглись нападкам Эйчисона.

Миссис Александер, моя квартирная хозяйка, отзывалась обо мне с большой симпатией. Но когда прокурор встал для перекрестного допроса, в его глазах я узнала характерный блеск — так блестят глаза голодной лисы перед броском.

— Миссис Александер, пожалуйста, сообщите суду, что нашли у мисс Бакстер под кроватью при обыске.

— Нашли картину — портрет мисс Бакстер — и довольно неплохой. Не знаю, почему она хранила его под кроватью. Может, не хотела на себя смотреть.

— Пожалуй. Была ли картина подписана?

— Да, в левом нижнем углу — Энни Гиллеспи. Мисс Бакстер часто заглядывала в гости к семье Гиллеспи.

— Вы знали, что портрет изначально заказывал отчим мисс Бакстер, мистер Далримпл?

— Нет, не знала.

— Энни Гиллеспи предполагала, что полотно повесил у себя дома мистер Далримпл из Хеленсбурга, однако оно пылилось под кроватью у мисс Бакстер. Почему мисс Бакстер не отдала портрет отчиму?

— Боюсь, я не знаю ответа. Быть может, он ей не нравился.

— Вам не приходило в голову, миссис Александер, что отчим мисс Бакстер мог вообще не заказывать портрет — что мисс Бакстер придумала этот заказ, чтобы проникнуть в дом Гиллеспи?

Макдональд немедленно вскочил.

— Ваша честь, вынужден протестовать. Мой ученый друг прокурор высказывает свои догадки в надежде запутать присяжных.

Именно так. На самом деле у меня была причина оставить себе портрет: я стеснялась отдавать его отчиму. Нет, он мне очень нравился — пока я позировала, и первое время после завершения. К работе Энни не было нареканий. Но стоило забрать портрет домой, как он начал меня раздражать, постоянно напоминая о моем физическом несовершенстве. Рэмзи всегда подтрунивал над моей внешностью, особенно над носом. Чем внимательнее я изучала свое лицо на холсте, тем меньше хотелось показывать его отчиму. В конце концов я перестала упоминать о портрете при встрече с Рэмзи, и спустя несколько месяцев отчим забыл о его существовании, чему я была несказанно рада. А потом я засунула холст себе под кровать. К сожалению, я не могла признаться Энни, что не передала по адресу портрет, в который она вложила столько сил. Я непременно изложила бы эту историю на суде, будь у меня такая возможность, а Рэмзи подтвердил бы ее со своей стороны, если бы приехал. Однако вопрос так и остался непроясненным.

Кинберви взглянул на Эйчисона поверх очков.

— Сэр, у вас есть настоящие вопросы к миссис Александер?

Прокурор с притворным смущением склонил голову.

— Ваша честь, я закончил.

Судья обернулся к моему адвокату:

— В таком случае, мистер Макдональд, будьте любезны, поторопитесь. Как вы понимаете, время быстротечно.

— Да, ваша честь.

Когда миссис Александер покинула зал, Макдональд поднялся, внимательно изучая свои записи. До этих пор он вызывал свидетелей без заминки, но сейчас почему-то медлил. Наконец он поднял голову и обратился к приставу:

— Вызовите Сибил Гиллеспи.

Я покосилась на Каски и с досадой обнаружила, что он втянул голову в плечи. Встретившись со мной взглядом, он сжал губы и еле заметно мотнул головой. Интересно, что он имел в виду? Что мне не стоит волноваться или что он сам волнуется? Трудно сказать.

Нед сидел, наклонившись вперед и обхватив голову руками. Он поднял глаза, только когда пристав привел в зал Сибил. Присутствующие следили за каждым ее шагом. Девочка выглядела еще более жалкой, чем раньше: взгляд потускнел, волосы грязными сосульками свисали из-под клетчатого берета. На ней было вельветовое платье с креповой отделкой и клетчатое пальто. Исхудавшая до крайности, Сибил буквально утопала в одежде. Конечно, при такой погоде ее наверняка укутали для тепла, но у меня не шло из головы, что все эти слои вельвета и шерсти понадобились, чтобы скрыть шрамы. Сибил поднялась на кафедру и встала, буравя взглядом пол; из-за передней стенки едва виднелось ее землисто-бледное лицо и берет. Девочка выглядела такой испуганной и затравленной, что Кинберви наклонился вперед и ласково сказал:

— Ну-ну, юная леди, не бойся. Эти господа зададут тебе несколько вопросов, и ты вернешься к матери. Понятно?

Сибил подняла на него огромные глаза и застенчиво кивнула.

— Умница. Пожалуйста, говори нам правду. Ты понимаешь, что такое правда, дитя мое? Например, если я скажу, что у меня на голове парик, это правда или ложь?

Сибил недоверчиво покосилась на него, будто опасалась подвоха.

— Правда? — пискнула она дрожащим голоском.

— Верно. А если я скажу, что у меня на голове… допустим, овсянка, это будет правда или ложь?

Девочка застенчиво улыбнулась и сказала уже более уверенно:

— Ложь.

— Молодец. А почему в суде нужно говорить правду?

Немного помолчав, Сибил ответила:

— Потому что нам нужно узнать, что случилось с Роуз, и если люди, которые ее украли, виновны, то их накажут, а если невиновны, то не накажут — и правильно.

Я невольно улыбнулась про себя: девочка говорила словами Неда. Судя по всему, он счел своим долгом объяснить ей основы закона и правосудия. Я взглянула на балкон — Нед не отрывал глаз от дочери.

Похоже, ее ответ произвел впечатление на судью.

— Что ж, немногие адвокаты способны выразить эту мысль так сжато и точно. Благодарю, юная леди. — Кинберви обернулся к моему адвокату. — Мистер Макдональд, пожалуйста, постарайтесь быть кратким.

Макдональд подошел к свидетельской кафедре.

— Итак, Сибил, — сказал он тихо, но отчетливо, — я не буду задавать много вопросов, но хочу, чтобы ты честно ответила на каждый. Ты согласна? Вот и умница. Меня интересует тот день, когда потерялась твоя сестра Роуз. Помнишь его? Можешь отвечать мне «да» или «нет».