Гимгилимыада – 2: С надеждой на возвращение

До чего прекрасно поваляться в постели до скольки хочешь после того как десять утр подряд вставал спозаранку. Продрав один глаз, спускаться на первый этаж умыться, выпить чаю и укатывать в малиновом кузове на ферму.

Улит сладко, до хруста в суставах, потянулся, выпрямив по диагонали от плеч руки и показав из-под одеяла ноги с растопыренными пальцами, которыми не замедлил пошевелить. Перевернувшись на бок, Улит поднял с коврика часы и глянул на циферблат. Самодовольно улыбнувшись, он преплотно зажмурил глаза и, одним резким движением сжавшись в калач, зарылся поглубже в коричневое одеяло, крытое шерстью, а голову утопил в подушках.

«Шафи, солнышко моё зелёное, лягушонка ты грудастая, твой медвежонок почти отдохнул и скоро вернётся с полными бочонками мёду», – успел подумать Улит, прежде чем снова уснуть и сразу проснуться от раздавшегося за окном оглушающего рёва грузовых моторов. Он сел в постели и испуганно уставился на окно, ничего не понимая. От услышанного дребезжали стёкла. Рёв мешался с грохотом, обычно производимым машинами во время езды по брусчатке. Шум был настолько громким, что создавалась полная иллюзия, будто грузовики прут прямо на гостеквартиру Улита и Верума и вот-вот сокрушат стену, въедут в комнаты и провалятся на первый этаж. По сравнению с грузовичным хором музыка болот в исполнении Чикфанила казалась мелодией, призванной усыплять младенцев. Если бы Улит похудел не на несколько килограммов, а на пару пудов, то его скелет, обтянутый кожей, подпрыгнул бы в половой постели, произведя на лету короткий погремушечный звук. Гружённые машины натужно тарахтели и сердито отфыркивались, почти как плывущие лошади, которых безжалостно кусают в спины налетевшие роем оводы. Страшно и грязно выругавшись, чего никак не ожидаешь от тонкого ценителя искусства, Улит вскочил с постели. Как был, босиком, в батистовой сорочке с кружевной грудью, подбежал к окну, громко стуча пятками по полу, как молотками. Из своей комнаты показался заспанный взлохмаченный Верум. Улит, распахнув окно, высунулся наружу. Насмотревшись на представшее перед ним зрелище, он обернулся к Веруму.

– Сегодня выходной! – злобно начал набирать скандальные обороты Улит. – Первый мой выходной за десять дней! Я работал по 24 часа в сутки! А меня разбудили в кромешную рань, в 16 часов! Я хотел наполнить бочонки… в смысле, выспаться как следует. Это ты, Верум, будешь целый день бесноваться от безделья, а мне Слунцем до позднего вечера заниматься! А они…

– А они… – повторил Верум, выглядывая в открытое окно.

– А они вместо одного грузовика пригнали целую кучу грузовиков! Верум, они издеваются над нами! В будни присылают по одному грузовику, а в выходные все которые отыщутся в городе! И ревут, ревут ими!

– Да успокойся ты. Не видишь, грузовики мимо сонодома едут.

На дороге растянулась медленно движущаяся колонна грузовиков, гружённых досками, щебнем, песком, какими-то металлическими блоками и красными коробками, чёрными мешками и мешочками, синими рулонами и свёртками, и чем-то угловатым и закрытым тентами. Замыкали процессию грузовики, едущие парами, но пары выглядели чудно. Первая машина ехала нормально, вторая пятилась, прижимаясь к заднему борту первой почти вплотную. Каждый из участников необычного тандема вёз толстые и непомерно длинные брёвна. Именно размеры брёвен и вынуждали к такой своеобразной транспортировке. Всего имелось шесть пар. По обочине их то и дело обгоняли более мобильные и скоростные грузовики-одиночки, продолжавшие выезжать откуда-то справа. Улит воскликнул:

– Что за кретинский способ перевозки брёвен?! Машины едва плетутся! Им не хватило ума распилить брёвна? Муслины всё-таки идиоты! Идиоты! Не спорь со мной!

Обозлившийся и разбуженный в свой первый выходной Улит топнул босой ногой так сильно по полу, что отбил пятку. Зашипев и подтянув ногу на манер цапли, Улит, опёршись о подоконник, обнял стопу рукой.

– Будь они прокляты, сучьи дети! – чуть не плача от злости простонал ценитель современного искусства.

– Способ, между прочим, нормальный, – заметил Верум, не обратив ни малейшего внимания на страдания Улита и продолжая разглядывать проезжающие грузовики. – Видимо, им нужны именно длинные брёвна.

– И зачем?

– Понятия не имею… Но боюсь, сейчас мы это узнаем.

Из коридора донеслась знакомая поступь, обладатель которой неотвратимо, как рок, приближался к номеру землян.

Раздался стук в дверь, и в комнату тут же ввалился Трощ, непонятно для чего стучавший в дверь, так как Верум даже не успел ни подойти к двери, ни криком разрешить войти. Улиту до стука и вошедшего горовождя не было никакого дела. Его занимала ушибленная пятка.

– Славных ночей, важные земляне, славных ночей! А я опасался, что разбужу вас. На днях я подарил Веруму чашку, слепленную моей дочерью для вас, уважаемые важные земляне. Помните, Верум? Но подарил чашку слишком рано, поэтому Верум высказал неудовольствие. Помните, Верум? У нас-то, у муслинов, с этим попроще. Есть дело к кому – приходи и буди его, если спит. Нечего спать, когда дело есть.

– Вообще-то нас разбудили грузовики, – злобно проговорил Улит, возвращая переставшую болеть пятку на пол. После шкатулки с пальцами он относился к горовождью с затаённой неприязнью и только ждал подходящего момента.

– Ох, простите, важные земляне, – горовождь виновато сморщился, – великодушно простите! Но стройматериалы необходимы для туризма, и чем скорее мы их перевезём, тем скорее вы сможете снова лечь спать. Я позабочусь, чтобы вас в дальнейшем никто не обеспокоил. Хотите, поставим у двери охранять ваш покой двух солдат с крупнокалиберными пулемётами, а саму дверь заколотим досками? Как проснётесь, то солдаты мигом расколотят дверь и выпустят вас наружу. Они у Кэкуща дрессированные, всё умеют. И дверь расколотят, если надо, и стрельбу откроют, и руки кому хочешь заломят. Тишина будет гарантирована.

Верум вежливо отказался, решив, что для 117-летнего Чикфанила будет перебором, если бравые вояки заломят ему руки или начнут стрелять в него и постояльцев из крупнокалиберных пулемётов. С Чикфанила одного Улита достаточно. Да и как гарантия тишины, предложение Троща выглядело, мягко говоря, сомнительно.

– Вы сказали, стройматериалы для туризма? Как это понимать?

– Фейлова башня! – гордо провозгласил Трощ.

Улит и Верум раскрыли рты. Их обалдевшие лица Трощ воспринял по-своему.

– Отлично! – воскликнул он. – Именно такой реакции я и жду от туристов, которые увидят мою Фейлову башню!

– Увидят вашу… какую башню? – выдавил Верум.

– Фейлову башню, – невозмутимо повторил горовождь, будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. – Ведь вы, Верум, говорили, что туристы на Земле очень любят платить, чтобы залезать на неё и любоваться с высоты городскими видами. А у нас ещё и сельской местностью любоваться можно. Я позавчера, сидя в своём вождедомском кабинете, представлял, как выглядят стада мясоходов, пасущиеся на полях, с высоты Фейловой башни. Увлекательнейшее зрелище! Я бы целыми днями с той башни не слезал. Интересно ведь, внизу кто идёт, ты его через глазотрубы разглядываешь, а он тебя не видит. Пошутить можно, камушком в него сверху бросить или там пузырь с краской. Как думаете, пригнёт немного, если кому-нибудь пузырём с краской по хребтине попасть? Вот умора! Веселая затея, да?

– Я не… Ох… – Верум только и смог, что тяжело выдохнуть. Он пытался понять, кто из них больший идиот: Трощ или он сам, честно рассказавший горовождю о туризме.

Улит переводил взгляд с Верума на горовождя и обратно.

– Фейл… Эйфелева башня! – воскликнул он на земном. – Верум, ты рассказал ему про Эйфелеву башню?

– Он расспрашивал о туризме, понимаешь? Не думал я, что он бросится строить земные достопримечательности! – ответил Верум.

– А как же блокировка лингвозера? Почему она не сработала?

– А мне откуда знать? Если на то пошло, ты ведь рассказывал Шафтит об ЭКЛИ и современном искусстве?

– Ну да.

– Видишь, значит можно. Наверное, блокируются более точные знания, чем история или искусство.

– Наверное! – язвительно и мстительно усмехнулся Улит, не думая забывать, как отчитал его Верум после скандала на ярмарке.

Пусть Верум и был прав, но неприятный осадок после разговора остался и нужно было компенсировать его ответной шпилькой. Всё должно сохранять равновесие. Если тебе сделали добро, ответь и ты добром, сделали зло – ответь злом. Ехидно отчитали, и ты не упусти шанса ехидно отчитать в ответку. И Улит не упустил.