Гипнотизер

Он потер лицо ладонями и перевел дыхание.

— Помню такое, — начал он. — Я вхожу в маленькую комнату и вижу учительницу, которая была у нас классе в восьмом-девятом. Она лежит связанная на кровати. Голая, с синяками на бедрах.

— Что происходит?

— Я стою возле двери, у меня в руках что-то вроде длинной деревянной палки… Дальше не помню.

— Попытайтесь вспомнить, — спокойно сказал я.

— Все исчезло.

— Вы уверены?

— Я не могу больше.

— Хорошо, не нужно, этого достаточно, — сказал я.

— Погодите, — попросил он и надолго затих.

Вздохнул, потер лицо и поднялся.

— Марек?

— Я ничего не помню, — резко сказал он.

Я сделал несколько пометок и почувствовал, что Марек изучает меня.

— Я не помню, но все случилось в этом проклятом доме, — добавил он.

Я посмотрел на него и кивнул.

— Все, что я есть, — оно там, в деревянном доме.

— В вороньем замке, — сказала сидевшая рядом с ним Лидия.

— Точно, вороний замок, — подхватил он и рассмеялся. Лицо у него было печальное.

Я опять посмотрел на часы. Через час встречаюсь с руководством больницы, представляю свое исследование. Или я добуду новые средства, или придется понемногу сворачивать и исследования, и лечение. До сих пор у меня не было времени нервничать. Я подошел к раковине, ополоснул лицо и перед тем, как выйти из ванной, постоял, глядя на свое отражение в зеркале и пытаясь улыбнуться. Запирая дверь в кабинет, я увидел рядом с собой молодую женщину.

— Эрик Мария Барк?

Густые темные волосы уложены узлом на затылке; когда она улыбнулась мне, на щеках образовались глубокие ямочки. Одета в медицинский халат, на груди удостоверение стажера.

— Майя Свартлинг, — представилась она и протянула руку. — Одна из ваших величайших почитательниц.

— Даже так? — усмехнулся я.

У женщины был счастливый вид, она благоухала гиацинтом — цветок из подземелий.

— Хочу принять участие в вашей работе, — без обиняков начала она.

— В моей работе?

Она кивнула и сильно покраснела.

— Мне это просто необходимо, — сказала она. — То, что вы делаете, невероятно интересно.

— Простите, если не разделю вашего энтузиазма, но я даже не знаю, будут ли исследования продолжаться, — объяснил я.

— А что такое?

— Отпущенных денег хватило всего на год.

Я подумал о предстоящей встрече и сделал над собой усилие, чтобы остаться приветливым:

— Поразительно, что вам интересна моя работа, я с удовольствием поговорю с вами. Но сейчас у меня как раз важная встреча, на которой…

Майя отошла.

— Простите, — сказала она. — Боже мой, простите.

— Мы можем поговорить по дороге, в лифте, — улыбнулся я.

Ситуация ее как будто расстроила. Майя снова покраснела и пошла рядом со мной.

— Вы думаете, могут быть трудности с получением денег? — обеспокоенно спросила она.

До встречи с руководством оставалось несколько минут. Рассказывать об исследовании — результатах, цели и временном плане — обычное дело, но мне оно всегда давалось тяжело: я знал, что столкнусь с проблемами из-за множества связанных с гипнозом предрассудков.

— Все потому, что большинство до сих пор считает гипноз чем-то неупорядоченным. Из-за этого штампа обсуждать промежуточные результаты довольно трудно.

— Но в ваших докладах есть прекрасные, невероятные примеры, хотя публиковать что-то еще рано.

— Вы читали все мои доклады? — спросил я скептически.

— Довольно много, — сухо ответила она.

Мы остановились у дверей лифта.

— Как вы относитесь к рассуждениям об энграммах? [19] — бросил я пробный камень.

19

Энграмма— гипотетическая структура, хранящая в памяти следы пережитых событий.

— Вы имеете в виду раздел о пациентах с повреждениями черепа?

— Да, — кивнул я, пытаясь скрыть удивление.

— Интересно, что вы пошли против теории о том, как воспоминания распределяются в мозге.

— У вас есть какие-нибудь соображения?

— Да. Вам стоило бы углубить исследования синапсиса и сконцентрироваться на мозжечковых миндалинах.

— Польщен, — сказал я и нажал кнопку лифта.

— Вам обязательно нужно получить деньги.

— Знаю, — ответил я.

— А что будет, если вам откажут?

— К счастью, у меня есть время, чтобы сокращать терапию постепенно и помогать пациентам по-другому.

— А исследование?

Я пожал плечами.

— Может быть, поищу другой институт, если кто-нибудь пойдет против меня.

— У вас есть враги в правлении?

— Вряд ли.

Майя положила руку мне на плечо, виновато улыбаясь. Ее щеки покраснели еще больше.

— Вы обязательно получите деньги. Вы первопроходец, в правлении не могут отмахнуться от этого. — Она заглянула мне глубоко в глаза. — Если они этого не понимают, я пойду за вами куда угодно.

Я вдруг спросил себя, не флиртует ли она со мной. Что-то было в ее интонациях, мягком хрипловатом голосе. Я быстро глянул на ее бейджик, чтобы уточнить имя: Майя Свартлинг, врач-стажер.

— Майя…

— Не отвергайте меня, — игриво прошептала она, — Эрик Мария Барк.

— Поговорим потом, — сказал я, когда двери лифта разъехались.

Майя улыбнулась, опять появились ямочки на щеках; она сложила ладони перед грудью, шутливо поклонилась и нежно произнесла:

— Савади.

Я, улыбаясь самому себе, вспоминал это тайское приветствие, поднимаясь к директору. Раздался мягкий звон, и я вышел из лифта. Дверь была открыта, но я постучал, прежде чем войти. Анника Лорентсон сидела и смотрела в панорамное окно, из которого открывался изумительный вид на Северное кладбище и Хагапаркен. На ее лице не было и следа от тех двух бутылок вина, которые она, по слухам, выпивает каждый вечер, чтобы уснуть. Кровеносные сосуды не проступают, скрыты под кожей пятидесятилетней женщины. Конечно, под глазами и на лбу отчетливо видна сеточка морщин, и такие красивые когда-то линии подбородка и шеи, много лет назад обеспечившие Аннике Лорентсон второе место на конкурсе красоты «Мисс Швеция», увяли.