Гирей – моё детство
Шрифт:
Анекдоты о гирейцах от Саши Козюлина
– Макс Павлович имеет мнение, что в душе гирейца, как в балалайке, три струны: патриотизм, алкоголизм и пофигизм, но как мне видится, это всё о Лёхе, как думаешь? «Всё, больше не стригусь у жидовской морды… мамка обкарнает – красавцем буду». Обиделся? Правду сказал Павлович, мне нечего обижаться – это не про меня.
– Витя Гуров мчится на велике в Гулькевичи. Жмёт с усилием на педали – поднимается в горку на виадук через железнодорожные пути. На середине виадука,
– Чё, Лёха, шпалы считаешь? – Лёха бровью не повёл.
– Чё, ждёшь, когда товарняк помчится, вагоны считать будешь? – молчание.
– А-а, плюёшь вниз и считаешь, за сколько секунд долетит? – глухое молчание.
Витя машет рукой и продолжает путь дальше, со свистом спускаясь с горки… и на прямой слышит жалобный зов Лёхи… Круто разворачивается, жмёт на педали и взлетает вверх. Лёха спокойно спрашивает:
– Витёк, катишь в Гулькевичи?
– Да! – выдавливает запыхавшийся Витя.
– На обратном пути подхватишь?
– Минимум через три часа…
– Тю… через три часа… своим ходом через час дойду, а через три… самогон пить буду.
– Бля, столько времени потерял… Ну, ты, Лёха, и козёл…
– Только козлы теряют время, а моё со мной.
Лето. Мне три года. С любопытством и восторгом наблюдаю разгрузку машины. Из-под лопат рабочих сыпались разные по форме, величине и цвету камешки, создавая удивительное звучание (через год увижу море и обалдею от бесконечного изобилия камушек, а рокот волны и грохотание камней будут притягивать и звать к себе ежегодно).
Я прикипел к этим камушкам, и хотелось о них знать всё, благо, папа был рядом – он руководил разгрузкой и «следил» за мной.
Папа с улыбкой и смехом отвечал на все мои вопросы, и даже на тот, как они получаются.
– Они растут…
– Как картошка? – мне приходилось видеть посадку: по две картошки (в три года научился считать до трёх) и под кустом вырастает много-много.
– Как картошка, – смеялся радостно папа.
В свои планы папу не посветил. Нашёл укромное место, выкопал лунку и «посадил» три белых камешка. Через много времени – папа трижды брал меня купаться на речку, это случалось только по выходным, – я откопал свои камешки и… О! Чудо! Их «выросло» много и разных… и чем больше раскапывал лунку, тем больше находил камешков.
Переполненный восторгом и радостью прибежал к отцу. Он тоже радовался и хвалил меня (от чего родилось первое лёгкое сомнение), мы смеялись, рассыпая «выращенные» мною камешки… Мама бурчала: «Нанесли мусору», – но с лица не сходила улыбка.
Вдруг мне вспомнилось, что от посаженной белой картошки вырастают белые, от розовых – розовые… Мой восторг пропал: не было белых камушков, кроме трёх, были голубые, серые, красные – я увидел неправду… и разревелся. Папа что-то говорил, для меня непонятное, но я чувствовал неправду, кричал «Нет!» и ревел, проливая лужи слёз.
Прошло время. Отец, сестра и я возвращались с огорода, где папа и сестра копали картошку, а меня, как всегда, привязали на поводок… чтоб не залез, куда не нужно, или не докучал многочисленными вопросами… Вечерело…
– Куда прячется солнце?
Папа живо отреагировал, остановился и поднял меня на руки.
– Видишь?..
Оно садится в трубу, – так и было… солнце наполовину вошло в печную трубу на хате деда Панченко. Удивление… и дед Панченко – необыкновенный.– …Почему?
– Ночью мы спать должны… вот солнце и опускается в трубу – пачкается сажей, чтобы не светить.
– А утром солнце моется?
– Обязательно: или в реке, если день ясный, или в тучах.
– А зачем мы перед сном моемся, утром опять умываемся?
– Чтобы простыни не пачкать, – вмешалась сестра.
Простыни… неинтересно… а солнце совсем скрылось в трубе, но темнота еще не наступила – наверное, полностью не покрылось сажей.
Было одно нестерпимое желание увидеть вблизи, как солнце за сажей в трубу опускается. Но до хаты деда Панченко необходимо преодолеть железную дорогу, до которой мне запрещено даже подходить.
Однажды пути были «чистыми» и во мне исчез страх – бежал со всех сил… Дед Панченко сидел на скамейке у забора и грозил мне пальцем.
– Куда, стервёнок, как малохольный, через путя мчишься?
– Дедушка, дедушка! Пойдем быстрее… покажи, как солнце в твою трубу садится…
– …Какое солнце?.. В какую трубу?.. Где горит?.. – он соскочил со скамейки и кинулся во двор… а я увидел: солнце скрывалось за большим раскидистым тополем на той стороне реки.
Слёзы пытались смыть неправду, но это им не удавалось при всём их обилии… и память не сохранила последующие минуты, часы, а может, и месяцы жизни.
Взгляд из будущего
Когда обнаруживаешь ложь в том, чем ты живёшь, наплывает скверное состояние и может возникнуть безразличие к окружающим, если нет тормоза от скверны… и нет желания быть самостоятельным.
У самостоятельных главная вера в знания, ибо в познании докапываются в глубь истины. Скользить по поверхности знаний предельно легко и безответственно и, главное, нет веры в свои знания, разве что высокомерной самоуверенности, и при этом отсутствует движитель познания – владеть сомнениями.
Своим детям и внукам никогда не объяснял явления природы или жизни выдумкой и фантазией… надеюсь, это приблизило их к самостоятельности на более ранней стадии, чем меня.
Жизнь ничему не учит, она наказывает тех, кто не учится.
Анекдоты о гирейцах от Саши Козюлина
– Делали, что хотели, а получилось ненужное… лучше бы не делали.
– Лучше бы не хотели! – вставляет Лёха.
– Глупо разгоняться к краю пропасти, не имея крыльев…
– И какой же русский не любит быстрой езды… по краю пропасти… хоть плачь, хоть ржи, – добавляет Ваня Голиков.
– Время летит при движении к цели. Решаешь задачу – не замечаешь время, его как бы нет…
– Но Родина слышит, Родина знает… – предупреждает Ваня Голиков.
Дед Панченко ловко проглаживал деревянный брусок рубанком, из которого выползала стружка, изворачиваясь в крендель, усыпая пол, источая терпкий запах. Дед пел, а меня прижало к стенке страхом – у другой стенки стояли гроб и крест… Может, дед Панченко скрывает свой страх?