Гитлер

Если хочешь вступить в брак, необходимо иметь приданое. С пустыми руками замуж не берут – во всяком случае, в политике и на войне». По сравнению с недавним прошлым ситуация изменилась: «Мы снова берем инициативу в свои руки. Ошеломление первого часа прошло».

Вину за раскол германо-французского альянса возложили на Дарлана, однако немцы продолжали не доверять французам, особенно Петену: «Они сменят лагерь, все как один, едва подвернется удобный случай. Выжидание – вот главный урок французской политики с момента поражения. Нельзя не отметить, что Франция добилась на этом пути некоторых успехов». Операция «Факел» для многих французов зажгла огонек надежды, а возможно, знаменовала собой коренной поворот в войне, пусть даже за него пришлось заплатить дорогую цену – 11 ноября 1942 года, в годовщину перемирия 1918 года, была предпринята операция «Антон», завершившаяся оккупацией всей страны и последующим затоплением флота в Тулоне.

Вскоре коренной поворот в войне – особенно психологический – проявился со всей отчетливостью. В чисто военном отношении Германия проиграла в тот день, когда решила напасть на Советский Союз. Для Гитлера и Сталина битва за Сталинград – столицу Волжского региона – была делом политического престижа. Но если у Сталина имелась разработанная стратегия и были средства для ее осуществления, то у Гитлера не было ни того ни другого; впрочем, выбора у него тоже не было. К тому же, выступая 30 сентября во Дворце спорта, а 8 ноября в Лёвенбрау, он поклялся вырвать город у врага.

Советское контрнаступление началось 19 ноября с широкого захода на окружение. 21-го на значительном участке был прорван фронт 3-й румынской армии, союзной немцам. 27-го в кольцо попала 6-я армия рейха; над войсками на Кавказе нависла угроза вытеснения к Ростову. О начале наступления Гитлер узнал в Бергхофе, куда удалился на несколько дней. Он немедленно отдал приказ бросить в дело бронетанковый корпус генерала Гейма – в брешь, образовавшуюся в тылах румынской армии, которая мужественно сражалась, теряя почти всех генералов и других командиров, но была почти полностью уничтожена. Группу армий Гейма, находившуюся в стадии формирования, постигла та же судьба; генерал был смещен и приговорен к смертной казни, которой избежал чудом. Для поддержки группы армий «Юг» Гитлер приказал сформировать группу армий «Дон» под командованием фельдмаршала фон Манштейна. По мнению генерала Йешоннека, прибывшего из штаба Люфтваффе в Восточной Пруссии, можно было попробовать снабжать 6-ю армию генерала Паулюса воздушным путем; 22 ноября вечером Геринг одобрил это решение. Гитлер полагал, что операция займет всего несколько дней и Паулюс с Манштейном быстро соединятся. На следующей день он сел в поезд и поехал в свою штаб-квартиру. Поездка тянулась 20 часов; каждые два часа фюрер приказывал остановить поезд и звонил Цейцлеру. Тот передал просьбу Паулюса разрешить ему попытаться вырваться из окружения. Гитлер отказал и продолжал стоять на своем, даже когда 8-я итальянская армия была полностью разбита. Единственное разрешение отступить он дал кавказским войскам. «Он продолжал, – комментирует Геббельс, – проводить ту же линию, что и прошлой зимой, иначе говоря, не уступать ни пяди», разве что его принудят к этому силой. «Большевики в подобных военных ситуациях действовали точно так же и достигали бесспорных успехов. Мы не сможем одолеть большевиков, если только не начнем использовать одинаковые или схожие методы».

Но «черная серия» еще не закончилась. 28 ноября в штаб-квартиру без предупреждения явился Роммель, заявивший, что удерживать Африку невозможно. Гитлер принял его весьма холодно, сурово отчитал и отправил в Рим, вместе с Герингом, чтобы обсудить с Муссолини возможности избежать разгрома в Тунисе. Моральный дух дуче, страдавшего язвой желудка, упал ниже всяких пределов. Он предложил срочно отыскать способ закончить русскую кампанию. Ту же «гипотезу» выдвинул перед фюрером Чано, прибывший в «Волчье логово» чуть позже, 18 декабря. Гитлер отказался, приведя ряд аргументов. Во-первых, Германия не может согласиться на линию раздела, по которой от Советского Союза отойдут только Прибалтика и Польша. Во-вторых, не представляется возможным отыскать линию, которая удовлетворила бы потребности и Советского Союза, и Оси в угле, железе и хлебе. В-третьих, даже если бы удалось прийти к политическому урегулированию конфликта с большевиками, воевать на Западе, пока существует Советская армия, слишком опасно. В-четвертых, стоит американцам и англичанам только заподозрить, что немцы и русские вступили в переговоры, как они, несмотря на огромный риск, немедленно начнут операции в странах Оси – из текста беседы с Чано не понятно, о каких именно операциях думал Гитлер. Скорее всего, его мысли занимали воздушные атаки и бомбардировки немецких городов, и так уже начинавших ощущать на себе их ужас, тем более что благодаря развитию техники союзная авиация все чаще предпринимала ночные вылеты.

Чано и Гитлер затронули также французскую проблему. В глазах итальянца, выступавшего от имени Муссолини, Лаваль намного меньше представлял «настоящую Францию», нежели правительство Дарлана в Алжире; кроме того, не следовало придавать слишком большого значения разногласиям между де Голлем и адмиралом. С этим Гитлер был согласен; по его мнению, 10 % французов чувствовали враждебность к Оси; от 5 до 10 % были настроены на сотрудничество, а остальные выжидали. Но с учетом положения в Северной Африке было необходимо сохранять видимость французского правительства. Поскольку алжирский режим призывал французов к борьбе – в отличие от действовавшего во Франции – и поскольку французы совсем не стремились умирать, можно было надеяться, что они обратят свой выбор на победителя Вердена Петена.

На следующий день, 19 декабря 1942 года, Гитлер принял по его просьбе Лаваля в присутствии Геринга, Риббентропа, Абеца и Чано. Напрасно президент совета пытался выбить снижение оккупационных расходов или умерить аппетиты Заукеля в области отправки в Германию рабочей силы. Впрочем, этот визит послужил своего рода интермедией в переговорах Гитлера с Чано, которые продолжались еще два дня. Фюрер делал все ради консолидации альянса с Италией, понимая его растущую шаткость.

В последние дни года фюрер сделал попытку разработать операцию по восстановлению связи с 6-й армией под Сталинградом, ожидая, когда улучшится погода. Но попытка провалилась. Советская армия получала от британской разведки точные данные о передвижении немецких войск. Новогоднюю ночь Гитлер провел наедине с Мартином Борманом в бункере, где они просидели до четырех часов утра. Это грустное новогодие не сулило ничего хорошего. 1943 год стал для нацистского режима самым суровым со дня его прихода к власти.

Глава пятнадцатая Тотальная война и крах

В одной из своих прекрасных баллад немецкий поэт Генрих Гейне (1797–1856), еврей, бежавший в Париж, один из первых сторонников франко-немецкой дружбы, описывает судьбу последнего вавилонского царя Вальтазара: едва он произнес несколько кощунственных слов в адрес Иеговы, как на стене появились таинственные огненные знаки, предвещавшие его близкий конец.

Для Гитлера дурные знаки начали множиться с осени 1942 года. Операция на Кавказе с треском провалилась; мало того, он полным ходом приближался к тому, что Геббельс назвал «величайшей трагедией в немецкой военной истории». Историк Анри Мишель пишет, что «начиная с 1943 года в войне исчезли альтернативы»; она со все большей очевидностью катилась к поражению Германии и ее союзников.

8 января генерал Рокоссовский, советский командующий Донским фронтом, отправил генералу Паулюсу предложение капитулировать в ближайшие сутки, обещая сохранить ему жизнь, имущество, военную форму и знаки отличия. Паулюс обратился к Гитлеру с просьбой позволить ему самостоятельно решить этот вопрос, но получил отказ и приказание продолжать борьбу. 10 января под командованием маршала Воронова начался последний штурм уже совершенно разрушенного города, в котором как в ловушке сидело 250 тыс. немецких солдат – большая часть 6-й армии, часть 4-й бронетанковой армии, две румынских дивизии, хорватский полк, три туркменских батальона и несколько вспомогательных соединений. 25-го они были разрезаны надвое и заключены в два «кармана». 31-го Паулюс, накануне получивший звание фельдмаршала, сдался вместе с южным «карманом»; северный последовал его примеру двумя днями позже. 100 тыс. солдат погибли, 42 тыс. получили ранения, всего несколько специалистов спасли с воздуха, 90 тыс. попали в плен. Выжило всего несколько тысяч.

18 января фюрер вызвал по телефону Геббельса с докладом о подготовке к празднованию 30 января десятой годовщины прихода к власти и для обсуждения планов «тотальной войны». 22-го министр пропаганды снова был у фюрера и нашел того в подавленном состоянии, а атмосферу в штаб-квартире – крайне напряженной. Ответственность за неминуемый крах под Сталинградом Гитлер возлагал на союзников – это из-за них советским войскам удалось пробить брешь в немецкой линии фронта сразу в нескольких местах. Геббельс почувствовал, что пробил его час: «К чему ломать голову над тем, кто виноват?» По его мнению, следовало сделать выводы из происшедшего. Фюрер «склоняется к радикальным решениям, что мне по душе. Хватит рассуждать о родине. Она не имеет права мирно существовать, пока фронт переживает трудности и борется с неслыханными опасностями. Она должна мобилизовать все свои силы. Фюрер разрешил мне делать все, что я предложил. По некоторым пунктам он зашел даже дальше меня». Впрочем, Гитлер не собирался давать слишком много полномочий своему амбициозному министру пропаганды, тем более включать его в «комитет трех», – под тем предлогом, что не хотел перегружать его административными задачами; от него требовалось сыграть роль «мотора под давлением», готового к действию. Разумеется, он мог присутствовать на всех совещаниях и знакомиться со всеми документами, которые поступали к фюреру, сортируя их. Эта мера метила во Фрика, работой которого в последнее время Гитлер был недоволен. Геббельс ликовал: «Нам предоставлена полная свобода действий. Фюрер отдал вожжи нам в руки». Взамен он пообещал еще до лета найти от одного до двух миллионов человек для отправки на фронт.

Геббельс воспользовался визитом, чтобы посетить также доктора Морелля, который подтвердил, что со здоровьем у него все в порядке. Напротив, Гитлер все чаще жаловался на недомогание. Ему шел пятьдесят четвертый год, и было все труднее выполнять все те задачи, что он на себя возложил. Однако, как поделился доктор с Геббельсом, это один из тех редких людей, которые в минуты самых тяжелых кризисов демонстрируют поразительную «внутреннюю силу»; хорошо бы, добавил Морелль, его генералы вели себя так же… Геббельс отмечал, что «вся жизнь фюрера поставлена на службу войны и народа». Можно ли было надеяться на такое же самопожертвование со стороны союзников? Разве не бросил их один из них в самый тяжелый момент? Нет, фюрер так не думал, хотя подозревал, что Италия готовится дезертировать. Однако пока жив Муссолини, это невозможно: он слишком умен и понимает, что трусость с его стороны будет означать конец фашизма и его партии.

Вернувшись 23 января из ставки Гитлера, Геббельс запустил пропагандистскую машину. Сталинградская трагедия должна вдохновить немцев на последнее усилие, необходимое, чтобы вырвать у врага победу. «Героическая эпопея» позволит наконец осуществить тотальную мобилизацию всего народа и обязать женщин трудиться. Его горячо поддержал Шпеер, выказавший себя «подлинным национал-социалистом», тогда как Ламмерс убедил Гитлера изменить условия привлечения женщин к труду, снизив максимальный возраст с 50 до 45 лет. Геббельсу это не понравилось – вместо «радикальных» это означало полумеры. Не оправдал его надежд и Борман, на которого министр пропаганды сделал ставку в «комитете четырех». Следуя некоторым указаниям Гитлера, тот возражал против закрытия магазинов, сотрудников которых не представлялось возможным использовать в ближайшее время. Зато шеф партийной канцелярии и Геббельс сошлись во мнениях относительно ликвидации ряда организаций, например Колониальной лиги, Лиги учителей, Лиги преподавателей, Бюро внешней политики, партийного цензурного комитета и многих других. Министр вручил Борману «десять заповедей партийного поведения во время войны». 30 января он получил «прокламацию» – 30-страничный документ, который он должен был публично зачитать от имени фюрера и в котором в первый раз упоминалось, что «после этой войны не будет победителей и побежденных, будут лишь выжившие и уничтоженные». Начальник штаба армии Цейцлер предлагал включить пассаж, в котором говорилось бы, что война на востоке ведется не против русского народа, а против большевиков – эту идею на протяжении последних недель горячо обсуждали в штабе ОКГ. Гитлер позволил вставить две фразы подобного содержания для «смягчения» смысла речи. Так что празднование десятой годовщины «революции» протекало в обстановке, больше напоминавшей, по мнению Геббельса, «времена борьбы, чем дни побед».