Гитлер

Пока шел поиск других путей изгнания евреев, война дала Гитлеру возможность решить еще одну весьма волновавшую его проблему – физического уничтожения инвалидов, душевнобольных и психопатов. Его обостренный интерес к евгенике уходил корнями в психологическую травму, нанесенную поражением в войне. Лучшая часть мужского населения пала на поле битвы, а в это время в тылу продолжали лечить невротиков и трусов, которые грозили расколу рейха и армии и готовили новую революцию. Еврейские врачи и юристы помогли всей этой публике уклониться от фронта. Подобные утверждения содержались во многих документах военно-медицинской экспертизы, проводимой после Первой мировой войны, и они легли в основу формирования новой морали. Поскольку также молчаливо допускалось, что развитие новой хирургической техники, нуждающейся в эксперименте, повлечет за собой определенное число летальных исходов, смерть отдельного человека перестала восприниматься как абсолютный юридический и моральный запрет. Отныне не стало никаких барьеров, и можно было требовать умерщвления трех-четырех тысяч человек, для которых «смерть станет освобождением и снимет с общества и государства тяжкое бремя ответственности за существ, не приносящих никакой пользы». Затем было предписано перейти к уничтожению 20–30 тыс. человек, «чье существование лишено всякого смысла (даже если они хотят жить)». Подобные меры объяснялись особыми обстоятельствами и необходимостью консолидации усилий накануне войны.

Гитлер пришел к осознанию необходимости эвтаназии не позже 1935 года. В 1939 году уже была разработана технология операции и создана нужная инфраструктура. Первыми жертвами стали дети, от которых избавлялись уколом морфина, скополамина или люминала. Но по-настоящему масштабное применение эвтаназии началось сразу перед войной. Мы уже говорили о решениях, принятых в Сопоте; сразу после этого душевнобольные пациенты из Восточной Пруссии и Померании были уничтожены: отряды СС и полиции пускали им пулю в затылок. С января 1940 года массовые убийства осуществлялись с помощью газа (моноксида углерода). Все это считалось нормой военного времени; в качестве оправдания привлекалась статистика Первой мировой войны.

Руководство операциями осуществляла канцелярия фюрера, точнее, Филипп Боулер. «Законным» основанием ему служило письмо Гитлера, подписанное (задним числом) 1 сентября 1939 года. Первая волна убийств носила имя «Т4» (по названию дома номер 4 по Тиргартенштрассе в Берлине); ею руководил Виктор Брак. Душевнобольных, страдающих раком, туберкулезом или артериосклерозом, инвалидов войны и стариков – то есть всех тех, кто не мог работать и находился в хосписах, собирали в специальных местах и убивали; число жертв достигало 70 тыс. человек. Их судьбу решала медицинская экспертиза, проводившаяся в Графенеке, Бранденбурге, Бернбурге, Гартхайме, Зонненштайне и Гадамаре. 24 августа 1941 года Гитлер распорядился прекратить подобную практику, но до конца войны врачи и младший медицинский персонал умертвили еще 20 тыс. «психопатов», впрыскивая им токсичные вещества или постепенно моря их голодом (Гитлер настаивал, чтобы покойники выглядели «прилично»). Исполнители проявляли такое рвение, что в 1942 году экономический и административный отдел РСХА приказал доставлять им только тех заключенных концлагерей, кто был решительно неспособен к труду; в 1943 году Гиммлер настойчиво требовал применять казни только к больным, бесспорно страдавшим серьезными умственными расстройствами.

Во время кризиса 1941/1942 года во взаимоотношениях между вермахтом, правосудием, научной общественностью, полицией и СС наметился резкий поворот. До этого времени среди солдат если и замечались «психологические реакции», то в весьма ограниченных масштабах. Однако за четыре первых месяца 1942 года случаи «психических срывов» удвоились; появились первые дезертиры. Специалисты считали, что, как и в годы Первой мировой войны, в действующую армию попадали представители «общественного дна». Отмечалось также значительное увеличение психиатрических преступлений. Среди высшего командования вермахта холод и наступление Красной армии вызвали множество случаев нервных срывов, вынудивших Гитлера отправить ряд генералов в отставку. «Специалисты по эвтаназии», опираясь на «данные научных исследований», требовали ликвидации миллиона немцев, плохо вписавшихся в национальное сообщество в силу «лени и испорченности». В 1942–1943 годах, после поражения под Сталинградом и в Эль-Аламейне, распространился военизированный вариант эвтаназии – в виде «жертвы войны».

Идеи Гитлера о необходимости «очищения» немецкого общества объясняются, таким образом, не только сциентической традицией, согласно которой каждый социальный кризис и любое нарушение общественной гармонии уходят корнями в наследственность. Военный опыт дал наиболее яростным поклонникам этой с позволения сказать «науки», наиболее известной фигурой в числе которых стал доктор Менгеле – врач, занимавшийся «отбором» подлежащих уничтожению людей, доступ к экспериментам на человеке. Самое ужасное во всем этом, что речь вовсе не шла о каких-то выродках от медицины. «Демонизм» этих убийц в белых халатах, как подчеркивает американский психиатр, изучивший их менталитет, как раз и заключался в их абсолютной нормальности. Они выполняли свою «работу» с глубоким убеждением в том, что оказывают человечеству услугу. Как писал Гитлер в «Майн Кампф», они применяли «варварские методы», потому что эти методы представляли собой «благословение для современников и будущих поколений». Война открыла новые горизонты в исследовании «низших существ» – психопатов и славян, цыган и евреев. «Как только были определены законные рамки, политики могли позволить профессионалам действовать привычным для них образом. Власть ждала от них профессиональной компетенции, не требуя ни верности идее, ни веры в нее. Применяя рабочие процедуры, принятые в соответствующих областях, чиновники, судьи и эксперты могли чувствовать, что выполняют обычную работу, тем самым укрепляя легитимность режима». Между идеологическими и профессиональными целями сложился своего рода симбиоз.

Даже лексикон, используемый убийцами, отражал «евгеническую» направленность: убитых называли «прошедшими дезинфекцию». После протестов со стороны части населения и нескольких протестантских и католических епископов, особенно священника Галена из Мюнстера, Гитлер издал свой приказ от 24 августа, а врачи-убийцы стали употреблять эвфемизмы, говоря о «перевозке» больных или «освобождении мест в военных госпиталях».

Подобное нацистское мировоззрение, лишенное всяких следов гуманизма, зиждилось на глубокой вере в прогресс науки, который следует двигать без «сентиментальности». Оно свидетельствовало о полной утрате чувства меры и этики и сопровождалось отказом от иудеохристианских ценностей и признания личных прав индивидуума. Его составной частью была и борьба против церкви, вдохновляемая партийными радикалами, несмотря на многочисленные попытки Гитлера снизить ее накал – фюрер боялся раскола социального единства общества, особенно нежелательного в военное время. Именно это мировоззрение сделало возможным холодное и расчетливое убийство миллионов человеческих существ во имя «здоровья народа».

Эвтаназия и решение еврейского вопроса должны были рано или поздно сойтись в одной точке. Недоумение скорее может вызвать тот факт, что в период между 1939 и 1941 годами Гитлер склонялся к «территориальному решению» проблемы евреев, хотя программа эвтаназии в это время вовсю развивалась. Многие историки пришли к мысли, что за его проектами не стояло серьезных намерений и они служили своего рода камуфляжем, тем более что вскоре появилось выражение «конечная цель», впоследствии трансформировавшееся в «конечное» или «окончательное решение» и приобретшее значение «физического уничтожения».

Если согласиться с этой точкой зрения, то, учитывая патологический антисемитизм Гитлера и его стремление к физическому уничтожению евреев, проявившееся еще в 1919 году, планы выселения евреев за пределы рейха теряют всякий смысл. На самом деле для организаций, занимавшихся решением еврейского вопроса, речь шла о переходной фазе. 5 декабря 1939 года Геббельс заметил, что «панацеи не существует», и это многое объясняет. Когда прекратилась эмиграция в Палестину, нацисты решили попытаться отправить евреев в Польшу (проект «Ниско» о создании «государственного гетто») или на Мадагаскар. В мае 1940 года Гиммлер составил меморандум, одобренный Гитлером и направленный «королю Польши» Гансу Франку, а также гауляйтерам аннексированных территорий, о том, что «большевистский метод физического уничтожения народа» должен быть отброшен. 13 марта 1940 года Геббельс уже отмечал, что большевики решили еврейский вопрос по-своему: «Они есть и будут азиаты». Через день, беседуя с писателем Колином Россом, опубликовавшим рассказы о поездках на Дальний Восток и в Россию, он поинтересовался, убивает ли Сталин евреев так же, как он убивает своих генералов: «Может быть, для обмана народа он просто именует их троцкистами?»

Таким образом, за «территориальным решением» стояла гарантия Гитлера. Идея о создании «еврейской резервации» на Мадагаскаре принадлежала новому шефу III отдела министерства иностранных дел Францу Радемахеру, который изложил ее в служебной записке от 3 июня 1940 года. Этот документ интересен тем, что упоминает о двух целях войны: империалистической и «наднациональной», подразумевающей освобождение мира от еврейства и франкмасонства. Автор записки видит три способа. Первый заключался в том, чтобы удалить всех евреев из Европы; второй – в том, чтобы разделить евреев на западных и восточных, сохранив восточных как более приверженных Талмуду и более воинственных в качестве заложников, чтобы их братья в Америке, воюющие против Германии, призадумались; западных евреев можно и выслать, например на Мадагаскар; третий – в том, чтобы создать в Палестине национальный еврейский очаг, хотя здесь подстерегала опасность, что он превратится в новый Рим.

Идея с Мадагаскаром завладела многими умами в администрации СС и даже самим Гитлером. Однако ее реализация зависела от того, удастся ли «договориться» с Великобританией – без этого и думать было нечего отправлять евреев за море. После осени 1940 года все разговоры об этом стихли. «Территориальное решение», издавна проталкиваемое пангерманистами (в частности, Классом) и подхваченное нацистами, соответствовало «временной военной стратегии». По мере того как делалось ясно, что Черчилль и не думает сдаваться, а «континентальный блок» оказался химерой, у Гитлера рождались все новые планы – достаточно вспомнить его колебания в период между летом 1940-го и зимой 1941 года. Нападение на СССР представлялось ему единственным выходом из тупика. Помимо всего прочего, оно позволяло вернуться к подлинным целям партии, в том числе к борьбе против «жидобольшевизма», о чем и было сказано руководителям вермахта весной 1941 года. Несмотря на отсутствие прямой директивы Гитлера, большинство историков склоняются к мнению, что выбор в пользу «окончательного решения» произошел именно в это время. Сейчас все более или менее согласны: речь шла не столько о принятом раз и навсегда конкретном решении, но о сложном процессе принятия решения.

Выше мы уже говорили об управленческих методах Гитлера и в деталях рассмотрели подготовку к операции «Барбаросса». Мы отметили рациональный характер этой деятельности, пусть и базировавшейся на ложных посылках. Реальное течение военной кампании вынуждало диктатора все чаще лично вмешиваться в разработку тактических планов ведения операций. Аналогичный подход может быть применен и к изучению процесса, приведшего к геноциду евреев и цыган, хотя сделать это намного труднее, учитывая гнусность цели и дефицит надежных документальных источников, не говоря уже об обилии противоречий в свидетельствах очевидцев.