Глаза Сатаны

Ивась со страхом заметил, как Демид не спеша вытащил из седельной кобуры пистолет, проверил его. В это время экзекуция началась. Толстый прут размеренно падал на уже полосатую спину мужика. Тот кряхтел, извивался, но не кричал. Тело его дёргалось при каждом ударе. Один из подручных при этом чуть приседал и громко отсчитывал удары.

Демид, заметив, что Карпо одобрительно кивнул, поднял пистолет и нажал на курок. Выстрел грохнул так неожиданно, люди были все поглощены ужасным зрелищем. Палач вдруг медленно осел на землю, а красное пятно на спине расплывалось ручейками крови.

Грохнул второй выстрел, люди бросились врассыпную, Демид бросил коня к гайдукам, махал саблей, краем глаз заметив, что его примеру последовали и друзья.

Палачи разбегались, искали своё оружие, не успевали его схватить, как их нагоняли взбесившиеся кони. Один гайдук уже лежал с рассечённой головой. Пан помещик сидел на земле с белым лицом, зажимая рану в животе окровавленной ладонью.

Майдан мгновенно опустел. Убежали и палачи-приспешники. Остались лишь связанные бунтари, горя глазами в ожидании избавления.

– Ивась, освобождай казаков! Режь верёвки! Карпо, собери оружие!

Ивась с бледным лицом спрыгнул с седла, трясущимися руками, едва не ранив несчастных, освободил от пут, бросился к привязанному. Тот крутил головой, торопя глазами, не в силах вымолвить слово.

– Пан казак, – закричал один из освобождённых, – надо изловить их, – кивнул на сидящего пана, уже готовившегося предстать пред высшим небесным судом. – Они могут привести подмогу из соседнего маетка!

– Хватай оружие и гони! Вот пистоль возьми – заряжен. Смотри не потеряй! – И Демид деловито подошёл к раненому пану. Тот глаз не поднял. Дух его готовился отлететь. Демид отошёл, обернулся к избитому, спросил: – Как ты? Кличут как?

– Хрящом кличут, пан казак. Я из москалей, но давно уже живу здесь. Да вот не стерпел, поднял голову.

– Тут тебе делать больше нечего, Хрящ. Семья есть?

– То-то и оно, пан казак. Куда мне от неё?

– Дурень! Тебя тут же забьют до смерти. На, передай жене немного, пока ты в бегах будешь. Проживёт, надеюсь. Руки-ноги есть, огородом кормиться будет, а ты иди к нам. Сдюжишь?

– А чего ж, пан казак! Я здоровья готов, раз такое дело, – и взял несколько монет серебром. – Можно я до детей?

– Валяй, но не шибко задерживайся. Скоро наши прибегут. Уходить будем.

Двое селян появились вскоре, но двигались медленно. Один поддерживал другого и даже Ивась понял, что случилось недоброе. В страхе заметил:

– Дядя Демид, кажись ранен... один.

– Поглядим, – недовольно бросил Демид и приблизился к кучке мужиков, толпившихся поблизости. – Что, селяне? Чего так притихли?

– Э, мил человек, – отозвался бойкий на язык мужик с бритым подбородком, – чего тут много говорить, когда паны и вовсе озверели. Сам глядел, что у нас деется.

– Богу дуду отдал ваш пан. На недельку вздохнёте хоть, пока наследники не нагрянут. Так?

– Так-то так, мил человек, да нам от этого как бы худо не случилось. Были многие из нас вольными казаками, да то времечко прошло. Жди теперь ещё больших притеснений. Вон Фома семью бросает. А что делать ему?

– Будто не привыкли к ярму! – зло вскричал Демид. – И остальное перетерпите. Такая доля у нашего народа. Кто виноват, что земли наши разодрали на шматки свои же? Теперь под Польшу отпали. Дурни, одно слово!

Ивась кликнул Демида.

– Добрый человек, – обратился к подошедшему Демиду раненый, – что присоветуешь мне, поранен я.

Демид склонился к кровоточащей ноге, из бедра которой обильно сочилась тёмная кровь.

– Рана пустяковая, одначе без знахарки трудно будет. Ползи к ней, и побыстрей. Тебя как звать будет? – повернулся он к второму мужику.

– Меня-то? Омелько, пан казак. Омелько Брыль.

– Я к чему? – продолжил Демид, провожая раненого, подхваченного мужиками. – Фома-москаль решил с нами уйти. Ты-то что решил?

Этот, ещё молодой мужик лет двадцати пяти, помялся, потом молвил неуверенно, потупившись:

– Видно, остаться здесь – самому в петлю залезть, пан казак. Да и мало что я могу здесь потерять. Всё и так отобрал проклятый! – И он бросил на сидящего ещё пана злобный взгляд своих карих глаз. – Пойду с вами, пан казак! Вот только коня я не догадался взять из конюшни пана.

– Это поправимо. Мимо поедем, заберём. И харчей не мешало бы прихватить побольше. А с оружием как?

– Да кто ж о нём вспомнил-то? Теперь надо и о нём подумать. Мы тех собак порешили, а оружие при них осталось. Да и в доме пана можно поживиться – там одни слуги да супруга остались. Блажит...

– Хорошо, Омелько. Приготовься, хотя, что тебе готовить? В доме пана заберёшь всё, что нужно. Семья есть?

– Уже нет, пан казак. Один я остался, – в голосе мужика слышны были неподдельное горе и озлобленность.

– Тогда и раздумывать нечего, – заметил Демид, избегая тяжёлой для мужика темы. – Скоро Фома вернётся – сядем и поедем. Темнеет, а мы всё ещё торчим тут. Поспешать надо. Где пистолеты?

– Ой, пан казак! Мы с перепугу всё побросали! Что теперь будет?

– Ивась, дождёшься Фому, догонишь нас, а мы поспешим, дело не терпит. К дому пана поспешайте.

Демид пустил коня скорым шагом, Омелько семенил рядом.

Дом пана голосил бабьими голосами. У крыльца топтался конюх и нерешительно поглядывал на приближающихся всадника и пешего.

– Ну-ка, приятель, – грубо молвил Демид конюху. – Оседлай нам пару лучших коней, да поторопись! Спешим мы.

Подошёл Омелько, довольно вздохнул, протянул два пистолета.

– Слава Богу! Сохранились. Боялся, что уволокут!

– Больше не теряй, казак!

– Я ж не казак, пан! Никогда пистоля и в руках не держал. Выстрелил он, так я тут же его отбросил. Испугался дюже. Боязно...

– Привыкнешь. Это дело нехитрое. Всяк с этого начинает. С конём управишься? Иди в дом. Поищем чего-нибудь.

Демид не стал ожидать ответа. Он шагнул в сени большой хаты под соломой. Там горела лучина, а в открытую дверь виднелась горница со свечами в бронзовом канделябре.

В горнице рыдала женщина, рядом с кувшином воды стояла девушка. Она обернулась на звук шагов, в глазах застыл страх, граничащий с ужасом. Демиду стало не по себе от этих мечущих глаз.

– Ты чего? Не трону, не бойся! Для этого можно взять эту панну, – и он вздёрнул подбородок на женщину.