«Глаза Сфинкса». Записки нью-йоркского нарколога

Стоило мне найти отделение детокса и сообщить об этом Фрэнку, как он, прижав к груди дипломат, несся в туалет. Закрывался там в кабинке и кололся: ведь сейчас его отправят в госпиталь, и он будет вынужден расстаться с героином. Как же он выдержит такое?!..

Старик Меир в это время сидел в зале ожидания. Наверное, корил себя за то, что когда-то, тридцать лет назад, развелся с женой и в одиночку растил сына. Должен был дарить сыну больше тепла и заботы. Потому-то с Фрэнки и случилась такая беда.

Узнав, что Фрэнка принимают в детокс, Меир, обрадованный, сажал сына в свою машину и вез его в госпиталь.

Фрэнк оттуда уходил в тот же или на следующий день. Лечение от наркомании – дело добровольное. До тех пор, пока не становится принудительным.

Как сейчас вижу старика Меира, низенького, с одутловатыми щеками, он часто носил на голове бейсбольную шапочку. Давным-давно родители привезли малолетнего Меира в Штаты из какого-то еврейского местечка в Украине: в его английском порой проскакивали фразочки на идиш и украинском. Так, дипломат Фрэнка он называл колоритным украинским словом «вализа» (торба).

Меир имел прямую натуру, не терпел никакой двусмысленности и запутанности. Не понимал совершенно, с каким коварным змием имеет дело. Каждый раз, когда отец с сыном появлялись в моем кабинете, и мы втроем думали-гадали, как быть, Меир говорил:

– Всё, сынок, с этой минуты забудь прошлое, и давай-ка жить по-новому. Я не буду тебе припоминать, сколько ты украл у меня денег. Я знаю, Фрэнки, ты отличный парень, умный, благородный, когда-то был классным программистом. Возьми себя в руки. Выбрось в мусорный бак свою дрянную вализу и дело с концом. О`кей?

Фрэнк согласно кивал. При этом «вализу» прижимал к себе еще крепче...

Куда только Меир ни ходил, к кому только ни обращался! И к адвокатам, и в городскую службу здравоохранения, и в специальный лечебный суд (Treatment court). Искал, кто может заставить сына лечиться. Каждый раз с надеждой показывал мне новую бумажку, где было написано название и адрес очередного учреждения.

Но ему везде отвечали: «Либо пусть ваш Фрэнк сам образумится, либо ждите, когда его арестуют за воровство или владение наркотиками и отправят лечиться принудительно». «Как же так? – недоумевал Меир. – Сын лишился рассудка, может погибнуть. Все это видят, но ничего не могут сделать? Надо ждать, пока его арестуют? Не понимаю...»

ххх

Для таких людей, как Меир, «заболевших болезнью» детей или супруга/супруги, существуют группы самопомощи «Ал-Анон». Эти группы построены по схожему принципу с «АА»/«АН».

Их посещают не затем, чтобы узнать там, как помочь вылечиться сыну-наркоману или жене-алкоголичке. Цель иная – узнать, как уберечься самому. Как не разрушить себя наркоманией сына или алкоголизмом жены. Как начать жить не болезнью другого, а жизнью своей.

ххх

В любой наркологической клинике, где есть русские пациенты, особенно парни 20-30 лет, Вы обязательно увидите немолодую женщину, сидящую в зале ожидания с безучастным выражением лица.

Если Вы хоть немного знакомы с проблемой, о которой мы ведем речь, одного взгляда Вам будет достаточно, чтобы определить: эта женщина не пациентка. Вернее... вечная пациентка наркологической клиники, хотя никогда наркотики не употребляла.

Она может быть замужней или разведенной. Часто она имеет высшее образование, полученное еще в России. В Америке она обычно работает бухгалтером или продавцом в магазине, или ухаживает за стариками. Это русская мама, мама русского наркомана.

Почему-то именно эти мамы выделяются среди других. Русские мамы...

Там, в России, часто с иронией говорили о мамах еврейских – «идише мамэ». Хорошо известен этот типаж, воспетый или осмеянный в русской литературе и кино: еврейская мама, помешанная на своих детях. Ради своего ребенка она, не задумываясь, примет любые муки, взойдет на любой костер. На фоне «еврейского типажа» русские мамы в России выглядели достаточно здравомыслящими, способными поставить пределы своей материнской любви.

Ах, эти наши однобокие представления о себе! В Америке вдруг открылось, что между мамой русскоязычной еврейской и мамой русской нет разницы! Да, конечно, они различаются по внешности, интеллекту, профессии и т. д. Но схожи в главном: они все «идише мамэ». Русские «идише мамэ».

В нарколечебницы, переживая за своих детей, приходят матери любых рас и народностей, среди них можно увидеть итальянок, полячек, афроамериканок. (Уж так повелось, что именно матери, а не отцы, выбирают себе эту незавидную роль. Отцы чаще выступают суровыми судьями и исполнителями своих же приговоров – выгоняют детей-наркоманов из дома. Впрочем, некоторые с поистине героическим терпением стараются помочь своим детям. Один пример Меира чего стоит! И все же матери взваливают на себя эту ношу гораздо чаще.)

Но если для всех других матерей полная вовлеченность в наркоманию своего ребенка – явление достаточно редкое, то для русскоязычных мам – это правило. Невозможно себе представить такое, чтобы мама молодого русского наркомана не пришла или не позвонила в клинику поинтересоваться: как у него дела? ходит ли на сессии? «чистый» он или «грязный»?

Она и сама попросит оформить ее, как пациентку – созависимую, чтобы ее тоже лечили. А если ей почему-то в этом откажут, то заявит, что она наркоманка, злоупотребляет психотропными таблетками, тоже нуждается в помощи специалистов. На все пойдет, лишь бы быть поближе к своему чаду, видеть его каждую минуту и быть уверенной, что чадо сейчас здесь, в клинике, а не на пути к драгдилеру или в крэк-хауз. (Наркоманский сленг, кстати, они уже давно освоили.)

Конечно, ее можно понять. Муж – жестокосердный, бессердечный, никогда не любил Сашеньку (Витеньку, Володеньку), выгнал его из дому!

Но у мужа свой резон: куда такое годится? Здоровый, понимаешь, лоб, двадцати пяти лет, нигде не учится, не работает, целый день валяется дома на диване или болтается по улицам со своими дружками, ворует из родительских портмоне деньги, врет, никакие уговоры не помогают. Сколько можно такое терпеть?!

И вот – сын на улице, ключи от квартиры у него отняты. Живи, как хочешь, пока не образумишься.

Кто знает, к каким выводам пришел бы выгнанный из дому сын: может, пошел бы лечиться. А, может, совершил бы преступление, ограбил бы кого-то. Но он не сделает ни то, ни другое. Потому что у него есть... мама. Она его не оставит.

Помню одну такую маму: тайно договорилась с суперинтендантом дома, где жила, заплатила ему, и тот разрешил ее сыну жить на чердаке, – там была небольшая каморка с кроватью. Она носила ему туда, на чердак, еду, одежду и... деньги. Муж, разумеется, об этом ничего не знал. Он жалел жену, поддерживал ее, восхищался твердостью ее характера, не подозревая, что на чердаке, над ними, спокойно лежит в кроватке их сынок, обторчанный на деньги, которые жена тайно снимала со своего банковского счета! Зато в семье царили мир и покой.