Глиф
Шрифт:
– Сраные япошки.
Фердинанд кивнул.
– Ты много повидал, – сказал полковник Билл. – А теперь у тебя кафе и президентство.
– Да, и двести тридцать семь миллионов долларов. Люблю Америку.
Оба засмеялись.
Мелвин покачал головой.
– Подождите, я не понимаю, – сказал он. – У вас двенадцать ученых степеней на двоих, и вы ничего не придумали, кроме как разбить своей черепушкой ему лицо?
– Но ведь сработало, – сказала Штайммель.
– Так что вы хотите со мной сделать? – спросил Мелвин.
– Еще не решила. Но помни, Мел,терять нам нечего.
– Я учту.
Дэвис расхаживала по ковру перед окном.
– Штайммель, я не знаю, как быть. Понятия не имею, как мы найдем ребенка. Этот ребенок – знак, а я не могу отыскать его даже в своем метаперцептуальном поле. – Дэвис начала оседать. – А теперь я потеряла и Рональда. Он был хороший подопытный. Рядом с ним Уошо [250] казалась грызуном.
250
В
Штайммель оскалилась:
– Та обезьяна не разговаривала. Это был феномен Умного Ганса, [251] сама знаешь.
– Неправда! – крикнула Дэвис.
Мелвин усмехнулся.
– Над чем смеешься? – спросила Дэвис.
– Над вами.
– Скажи мне, Мелвин, что за фильмы ты пишешь? – спросила Штайммель с поддельным интересом.
– Я пишу боевики.
Штайммель улыбнулась и кивнула:
– Ясно. Ты пишешь эти дерганые, нудные, антиобщественные, низкопробные целлулоидные подтирки. Ну а я фотографирую идеи.
251
Дрессированный конь по кличке Умный Ганс в конце XIX – начале XX в. «решал» сложные арифметические задачи и отстукивал правильный ответ копытом. Позднее выяснилось, что наблюдательная лошадь просто реагировала на бессознательные сигналы экспериментаторов (движение бровей, задержку дыхания и т. п.).
Дэвис насмешливо фыркнула:
– Да, Мелвин, тебе только фильмы о рыбах снимать. Как нам найти одного конкретного ребенка среди двадцати миллионов человек?
– Во-первых, судя по вашим рассказам, ребенок не среди двадцати миллионов человек. Ваш ребенок в руках у какой-то невероятной правительственной службы. Какое-то секретное шпионское общество держит вашего ребенка в каких-то тайных яслях.
– Пристрелить его, а? – спросила Штайммель у Дэвис.
– Он прав, – ответила Дэвис. – Наверно, они запрятали сосунка в какую-нибудь ракетную шахту.
– Можете уйти, когда захотите, – сказал Мелвин. – Я не стану звонить в полицию. Обещаю. Просто уйдите – и я скажу, что никогда вас не видел. Пожалуйста.
– Хватит просить, Мелвин, – огрызнулась Дэвис. – Вот почему я тебя бросила. Ты вечно просишь. Просишь секса. Потом просишь меня остановиться.
– Это я тебя бросил, обезьянья манда, – сказал Мелвин.
– Мечтать не вредно, – ответила Дэвис.
– Ну все! – Мелвин встал. – Обе – валите из моего дома, немедленно!
Штайммель и Дэвис переглянулись и рассмеялись.
мост
БОГ: Ролан, ты думаешь, разумно было засунуть пенис той молодой аспирантке в вагину и двигать им туда-сюда?
БАРТ: Так было нужно. Мой пенис – расширение, не меня, но самого значения моих слов, моих следов на каждой странице, будь то письмо или произвольные пометки. Ты знаешь, я француз.
БОГ: Просто Дуглас так рассчитывал на ее постоянное обожание.
БАРТ: Я ничего не мог поделать. Если б мой пенис не был в ней, где бы он был? Если не там, то где? Мой пенис, данный тобой инструмент, расширение тебя, в конце концов, тебя и двух других сторон треугольника. Благолепие.
БОГ :А еще ты подбивал клинья к его жене, пусть и безуспешно.
БАРТ: Эта-то – она сумасшедшая. Ты знаешь, они обе не француженки.
эксусай
Вспоминая, как у Микеланджело Бог тянется сверху к руке Адама, изображая какой-то там сакраментальный жест, должен ли я испытывать то, чего мое более смутноеописание того же прикосновенияне способно достичь из-за отсутствия у меня литературного художественноговидения? Цвета, линии, формы, даже сам размер действительно могут впечатлить, но перейти от этого признания мастерства к духовно волнующему контакту, независимо от моих культурных связей и близости к самой работе, – ребенку, равнодушному к разговорам о небесах, саде и дьяволе, такое кажется маловероятным. В конце концов, мое восприятие Бога, пожалуй, заслуживает большего доверия, поскольку я к нему ближе, чем любое другое жестикулирующеесущество: я не испорчен воспитанием и плохо пересказанными библейскими сюжетами, к тому же не так давно вышел из тюрьмы. Вот, и мне могут сказать, что благодаря «силе искусства» этот потолок капеллы скорее достигает своей цели, чем, скажем, Шнабель [252] с аморфным голубым изображением Всемогущего. Но я возвращаюсь к своей картине. Толстый священник подбирается к малышу на кровати, стену у него за спиной украшают два рисунка с норвежскими скаутами-волчатами, а родители юнца изолированы в какой-то холодильной камере, вдали от происходящего.
252
Джулиан Шнабель(р. 1951) – американский художник-неоэкспрессионист.
Пока святой отец приближался, я нашел в себе силы взять бумагу и карандаш с прикроватной тумбочки и написать:
Я не понимаю характер вашего приближения.
Я молод и наивен, но предупреждаю, что способен на точный и детальный отчет о любом повороте событий.
Я вручил записку ошарашенному священнику. Он упал на колени посреди комнаты, на лбу у него тут же выступил пот – видимо, молитва требовала большого напряжения; губы лихорадочно шевелились, формируя неразборчивые слова. Затем он открыл глаза и уставился на меня, попятился с перепуганным видом.
– Боже мой, – сказал он. – Боже мой.
Он повернулся, схватил со стены распятие и сунул мне в лицо. Его потрясло и ужаснуло то, что этот символ не вызвал у меня заметного дискомфорта или страха. Он нащупал ручку двери и вышел спиной вперед, закрыв меня в комнате, оставив одного.
ens realissimum
Размышлять, почему та или иная эпоха не удалась, – это, конечно, значит не понимать сути. Снайперы на возвышенном рубеже XX века могут отстреливать художников, когда те выходят за пищей, но работа не провалилась и не не удалась. С тем же успехом можно сказать, что динозавры были ошибкой природы, что хорошо осведомленный ребенок – знак бога или дьявола. Зачем заниматься искусством? Зачем вообще какие-то телодвижения? Зачем беспокоиться? Пусть все пасутся. Пусть придут ледники. Но, разумеется, моя мысль в этом и состоит, не более того, она есть лишь то, что она есть, пусть и саркастична, своеобразное причащение для неверующих, гимн для врагов государства, молитва мертвому богу Платону. Вещи не крутятся, вещи не меняются, вещи не остаются прежними, вещи не делаютничего.
До точки не дойти
РАЛЬФ
G
diff'erance
Уставившись на только что закрытую священником дверь, я думал: правда ли, что для духа бытия нет понятий «внутри» и «наружи», ни тела, ни души, ни противоположности к любой ориентации, что мы поверхности Мёбиуса [253] и суть нашей топологии в том, что мы никогда не переберемся на другую сторону, мы всегда тут, мы уже на другой стороне и одновременно смотрим на нее растерянно, жадно, полные страха и нетерпения. И если в эгоистическом припадке разума я экстраполируюсь из моей картины индивидуума в реальный мир, то, наверное, не найду различия между реальным миром и тем, что образует для нас реальность в использовании так называемого языка. При описании реальностине возникает разрыва или раскола с миром, поскольку его осознание находится на той же стороне парадоксальной полосы, мировой ленты Мёбиуса, все в одном месте, убрано в одну коробку на чердаке, живет в одной клетке в зоопарке. На самом деле любая фантазия, страсть, ложь и иллюзия сосуществуют с реальностьюи языком, а потому все это одно и то же, вот почему под давлением взрослые склонны к иррациональной, казалось бы, фразе: «Не может быть», хотя, разумеется, достаточно сказать, что не может быть, чтобы так оно и стало. А раз отклонений от темы, как я сказал, не бывает, разрешите добавить: обвиненный не может отрицать вину, ведь отрицать ее – значит признать ее, то же верно и про отрицание самого поступка, но отрицать понимание обвинения – значит отрицать язык, суп, в котором перемешаны действие, вина, ложь, фантазия. Такое отрицание вполне может не только спасти вас от тюрьмы, но и стереть преступление, в котором вы на самом деле виновны. Так было со священником. Под кроватью у него я нашел альбом с газетными вырезками о вменяемых ему связях с мальчиками в последнем приходе. На одной фотографии он выглядел моложе, но, судя по дате, это было не так давно. Все поля он исписал вопросами, однотипными, примерно такими: «Что это значит?» или «Понятия не имею, о чем речь». Вопросы меня заинтересовали, поскольку из-за поверхностного, как это принято в газетах, изложения событий я не мог представить, что же там якобы случилось. Самое странное – он все-таки сохранил вырезки. Указывает ли это на виновность или наоборот – не знаю, но они там были, аккуратно приклеенные к толстым коричневатым листам клеем и липкой лентой.
253
Август Фердинанд Мёбиус(1790–1868) – немецкий математик. Труды по геометрии. Установил существование односторонних поверхностей (лист Мёбиуса).
Я решил, как вы легко можете догадаться, не ждать возвращения Приветливого отца. Я подошел к приоткрытому шкафу, рассчитывая спрятаться, а когда мое отсутствие [254] обнаружат, выйти через дверь спальни. Но выяснилось, что в шкафу была маленькая дверца. Я открыл ее и попал в коридор, как раз мне по росту. И пошел дальше.
субъективно-коллективное
254
Интересное выражение, подтверждающее мою теорию, но в моей формулировке теории даже отрицать ее значило бы обосновать ее. Заголовок: «Отсутствующий смысл обнаружен». Или лучше: «Обнаружено отсутствие смысла». – Прим. автора.
255
СТО – специальная теория относительности.