Глобальный треугольник. Россия – США – Китай. От разрушения СССР до Евромайдана. Хроники будущего

Но это — преступность «публичная». На самом деле криминализация китайского общества достаточно высока и пронизывает его сверху донизу.

Особенно ярко характеризует степень социального неблагополучия число самоубийств, по которому Китай не просто занимает первое место в мире, но и лидирует с большим отрывом: примерно каждый четвертый самоубийца в мире — житель КНР, причем число самоубийств среди женщин выше, чем среди мужчин (1,1:1), а число самоубийств в сельской местности больше, чем в городской, почти в три раза. При этом, как и во всем мире, покушений на самоубийство совершается ежегодно около 3 млн. — примерно в десять раз больше, чем доведенных до конца преступлений такого рода.

Значительная «теневая» часть экономики и демографии Китая, особенно — вынесенная за рубеж — требует таких же «теневых» методов организации и управления. Численность легендарных «триад», китайской мафии, де-факто являющейся уполномоченным государства в этой сфере, оценивается примерно в 1,5 миллиона человек — это самое большое криминальное сообщество современного мира с годовым оборотом в диапазоне 0,5–1 трлн. долларов. В сферу интересов «триад» входят все «скользкие», но высокоприбыльные экономические операции: наркотики, драгоценные металлы и камни, игорный бизнес, производство контрафактной продукции, контрабанда, торговля «живым товаром» и т. д.

«Китайская мафия старается не вмешиваться в чужие дела, собирая дань и верша суд в основном среди своих иммигрантов. Но именно «Триада» способствует их неуклонному расселению и захвату всё новых территорий. Она дает кредиты для открытия бизнеса. Она заботится о китайской диаспоре. Она подкупает чиновников иммиграционных служб. Она способствует проникновению китайских товаров на все рынки мира. И постепенно её могущество становится столь велико, что его уже нельзя не заметить…» — пишет, например, Сергей Ташевский. При этом «налоговая ставка» «триад» по сравнению с запросами других этнических криминальных сообществ выглядит более чем щадящей: шестая часть оборота (часто называется также цифра 15 %) в обмен на решение практически всех проблем, связанных с предпринимательской деятельностью «хуацяо».

Впрочем, было бы ошибочным предполагать, что «триады» действуют только за пределами Китая. «Сегодня на улицах Пекина и других городов нередко можно встретить атлетически сложенных молодых людей с пустым взглядом и цветными татуировками на руках с изображением черепа, дракона и кобры. Это представители современных «триад» Китая, которые наряду с полицией следят за порядком на городских улицах. Такая заинтересованность «триад» в соблюдении правопорядка объясняется тем фактом, что сегодня элита китайской мафии внимательно следит за политикой китайского руководства и в чем-то (как парадоксально это ни звучит) поддерживает её. Например, «триады» никогда не грабят иностранных туристов в Китае — чем больше приезжает туристов, тем больше денег можно выжать из владельцев сувенирных лавок и ресторанов», — отмечает Сыргак Абдылдаев.

«Когда в 2002 году правительство Китая объявило в стране «год туризма», «Триада» приложила все усилия для охраны иностранных подданных. В течение 12 месяцев ни один зарубежный турист не был убит или ограблен на всей территории КНР», — подтверждает Сергей Ташевский. Та же самая картина наблюдалась и во время Пекинской Олимпиады: совместный контроль со стороны официальных и «теневых» органов правопорядка привел к тому, что уровень преступности снизился «на 75 %», или, проще говоря, еще в 4 раза по сравнению с «фоновым».

Поэтому рассказы о китайских чиновниках, которые ежегодно сотнями и тысячами сбегают за рубеж, вывозя из страны полученные в результате реализации различных коррупционных схем десятки миллиардов долларов, стоит оставить на совести китайских и западных масс-медиа. Любой китайский чиновник прекрасно знает, что даже если он «сбежит» в Антарктиду, его среди льдов и пингвинов разыщут описанные выше представители «триад» и вернут «блудного сына» в сферу влияния Срединного государства. Поэтому в 90, если не в 99, случаях из 100 подобные «побеги» стоит рассматривать как хорошо «залегендированную» инфильтрацию китайских капиталов за рубеж.

Точно так же показательные суды над коррумпированными чиновниками, многие из которых заканчиваются вынесением и приведением в исполнение смертных приговоров, куда в большей мере являются выражением борьбы за власть на разных уровнях, чем борьбы собственно с коррупцией.

Иными словами, та официальная картина преступности, которую рисуют правоохранительные органы КНР, также имеет очень мало общего с реальной ситуацией.

6. Уровень потребления

Долгое время подавляющее большинство населения Китая было радо «железной миске риса», простейшей хлопчатобумажной одежде и любой крыше над головой. Во многом этот стандарт потребления остается актуальным и сегодня — однако лишь для самых низов современного китайского общества. Гигантский экономический рывок КНР, совершенный с начала 80-х годов, не мог не сказаться на среднем уровне жизни китайского общества. И если в 1979 году годовой доход на душу населения (по ППС) составлял примерно $400, то в 1999 году — уже $2300, а в 2005 году — $6752, за четверть века увеличившись более чем в 15 раз. «Конец света наступит, когда миллиард китайцев пересядет на автомобили», — эти слова главы экологической программы ООН Клауса Топфера, сказанные им в июле 2004 года, быстро стали крылатыми.

При этом стоит заметить, что уровень социальной дифференциации в Китае стремительно растет, но по-прежнему остается значительно ниже, чем в подавляющем большинстве стран, которые относятся к категории «emerging markets» (развивающихся рынков). Коэффициент Джинни, который характеризует отклонение общества от равномерного распределения доходов, для КНР в 1980 году составлял 0,33, в 1994 году — 0,4, в 2000 году — 0,45 и в 2007 году — 0,496. Что касается децильного (между крайними 10 % выборки) коэффициента, то в Китае предпочитают считать его отдельно для городского населения, а для сельского использовать более «сглаженный» квинтильный (между крайними 20 % выборки) коэффициент — в противном случае картина получится малоприглядной и совсем не «социалистической». Поэтому совершенно не случайно, например, помощник директора Народного банка Китая И Ган указывал, что без учета различий в местных ценах «механический» подсчет коэффициента Джинни не только не способствует четкому определению фактической разницы в доходах, но и может оказать негативное влияние на процесс реформ. «Синяя книга» Академии общественных наук КНР по итогам 2005 года определяла децильный коэффициент для городского населения в 9,1 и квинтильный коэффициент для сельского населения в 7,3, при этом разрыв между доходами городского и сельского населения составлял около 3,3:1. Таким образом, величина децильного коэффициента для КНР должна располагаться на уровне 30–35. В подобных условиях социальная стабильность может обеспечиваться лишь за счет чрезвычайно жесткой государственной политики и фактической сегрегации населения в «нескольких Китаях». С этой точки зрения куда уместнее сравнение социальной структуры современной КНР не с «головкой репчатого лука», а с известной игрушкой-«матрёшкой», где одна фигура «вставлена» в другую. Однако в результате бурного экономического роста «разрыва» между разными «китайскими матрешками» пока удается избежать. Более того, сверхобогащение верхушки китайского общества, которую можно оценить максимум в 10 % населения страны, или 130–150 млн. человек, и повышение реального уровня доходов значительной части граждан КНР (45–50 %) не только создают в целом положительную социальную динамику, но и способствуют весьма характерным изменениям объемов и структуры потребления.

Если в 90-е годы норма накопления составляла в среднем 36 %, а в начале нового столетия — даже 38,5 %, то за последние годы китайцы тратят значительно большую часть своих доходов: прирост сбережений в 2005 году сократился до 18 %, в 2006 году — до 15 %, и в 2007 году — до 7 %. Таким образом, если в конце 90-х годов на потребительские цели среднестатистический житель КНР расходовал чуть менее 1500 долларов, или 120 долларов в месяц, то в 2005 году — уже свыше 5500 долларов, или более 450 долларов в месяц. При этом прирост продаж розничной торговли в 2007 году составил почти 17 % против примерно 14 % в 2006 году и 13 % в 2005 году. Жители КНР стали гораздо лучше и разнообразнее питаться, в их рационе появились даже совершенно нетрадиционные для Китая молочные продукты, средняя калорийность питания с 1980 года, согласно данным UBS, выросла почти на 30 %, с 2400 до 3000 ккал в день. При этом доля зерновых и хлеба в рационе среднестатистического китайца сократилась с 70 % до 40 %, а доля мяса, молочных продуктов и животных жиров — возросла с 6 % до 25 %, значительный рост демонстрирует потребление рыбы и морепродуктов, а также фруктов. Всё это привело к значительному снижению производства зерновых культур и диверсификации сельскохозяйственного производства в Китае.

Кроме того, жители КНР стали также лучше и разнообразнее одеваться, улицы давно утратили серо-синий колорит, значительно увеличился спрос на потребительские товары длительного пользования (персональные компьютеры, бытовую технику, автомобили, мотоциклы), в том числе импортные, более качественные и престижные модели. В частности, самый дорогой «Роллс-Ройс» в мире был куплен в декабре 2006 года главой китайской строительной компании за $2,5 млн.

Диаграмма 3–1. Изменение калорийности питания населения КНР (в среднем на душу населения)