Глубокое течение

С минуту длилось неловкое молчание. Лесницкий всматривался в молодые лица, изучая и запоминая их черты.

«Какая красавица! — подумал он, остановив взгляд на девушке лет шестнадцати с длинными косами. — И еще совсем дитя».

Действительно, Маша Плотник казалась самой молодой из всех шестнадцати комсомольцев.

И неожиданно для него первой заговорила именно она:

— Да что нам рассказывать, Павел Степанович! Мы все понимаем и готовы хоть сейчас идти за вами. Ведите нас…

Комсомольская организация этой деревни возобновила работу в апреле, когда деревню навестил Евгений Лубян. Тогда на этом же месте он собрал первое собрание, обсудившее только один вопрос: задачи комсомольцев в борьбе против оккупантов. С той дождливой апрельской ночи прошло не более полутора месяцев, а организация уже много сделала. Это были уже не растерявшиеся от неожиданно нагрянувшей беды юноши и девушки, а смелые, идейные борцы, готовые по первому зову взять оружие и присоединиться к партизанам. Они уже и оружие подготовили себе: нашли пять винтовок и украли у немцев два автомата и ящик гранат.

Хлопцы все больше смелели и уже просто, как старшему товарищу, рассказывали Лесницкому все деревенские новости, едва ли подозревая, что сообщают комиссару очень важные для него сведения о друзьях и врагах.

Но время шло. Приближалось утро. Лесницкий вынул карманные часы, взглянул на них. Комсомольцы, сразу все поняв, замолчали.

За всех них сказал секретарь организации Иван Сумак:

— Одним словом, товарищ Лесницкий, все мы готовы сейчас же уйти с вами.

Лесницкий взглянул на Татьяну, молча сидевшую на соломе, и удовлетворенно улыбнулся.

— Нет, друзья мои, — тихо начал он. — Сегодня мы не пойдем вместе, но не больше чем через неделю часть из вас должна будет стать бойцами наших отрядов. Я говорю «часть», потому что всем идти нельзя. Нужно, чтобы организация в деревне существовала, действовала, пополняла свои ряды. Вот когда вы снова вырастете хотя бы до такого же количества, тогда вы опять сможете дать нам пополнение. Но помните, друзья: те, что останутся в деревне, тоже являются нашими бойцами! Работы для них хватит и работы не менее важной. Партизанское командование, подпольный райком надеются на вас, — Лесницкий на минуту умолк, обвел всех изучающим взглядом, — и поэтому дают вам самые ответственные задания. Несколько таких заданий вы получили раньше. Сейчас я ставлю перед вами более сложную задачу, — он понизил голос. — Ваш староста — предатель. Суровая рука народа должна уничтожать таких мерзавцев, чтобы они не поганили нашу землю, не отравляли наш воздух. Всем им уже вынесен приговор народа. Вы должны привести в исполнение этот приговор.

Комсомольцы переглянулись.

— Срок — неделя. Мы уверены в вас. Но будьте осторожны. Нам очень дорога жизнь каждого нашего бойца. Вот и все. А нам пора, — он поднялся.

Татьяна отвернулась, вытащила из-за пазухи пачку бумаг и протянула их Сумаку.

— Наша газета. Возьмите, читайте, передавайте другим.

— Так. И пишите нам в газету, — добавил Лесницкий. — Ну, бывайте здоровы, товарищи. Через неделю ждите в гости. Пошли, Татьяна Карповна.

Он направился к выходу, но у дверей остановился, повернулся к комсомольцам и тихо спросил:

— Хлопцы, у кого-нибудь краюхи хлеба не найдется? А то мы со вчерашнего дня постимся.

Ребята растерянно зашептались. Хлеба ни у кого не было.

— Что ж это вы? Собрались в поход и по куску хлеба не припасли? Ну и солдаты! — пошутил Лесницкий.

— Мы сейчас принесем, товарищ комиссар. Подождите минуту, — отозвались несколько человек и приготовились было бежать за продуктами.

Лесницкий покачал головой:

— Плохие еще вы конспираторы, — и первый быстро нырнул в тесный квадрат выхода.

V

Они снова молча шли полем. Лесницкий — впереди, Татьяна — за ним. Но шли они теперь много медленней, устало согнувшись, не обращая внимания ни на луну, опустившуюся ниже и ставшую белее, ни на ночной аромат майского поля. Только Лесницкий время от времени оглядывался назад, на восток, где небо постепенно светлело, и каждый раз убыстрял после этого шаг. Но усталость вскоре опять побеждала.

У Татьяны слипались глаза. Были минуты, когда она совсем засыпала на ходу и ей казалось, что тело ее проваливается в какую-то пропасть. Вздрогнув, она открывала глаза.

Их дорогу пересек глубокий полевой ров. Крутые обрывы его густо поросли кустами шиповника, малины, ольхи и черемухи.

Не останавливаясь, они стали спускаться на дно рва, с трудом продираясь сквозь густой колючий кустарник. На дне рва ласково журчал маленький ручей.

Лесницкий опустился перед ним на колени, потом лег, напился и окунул голову в холодную воду. Татьяна тоже присела на мокрый песок и, черпая пригоршнями воду, утолила жажду, промыла глаза. Вода освежила ее и разогнала сон, но вставать не хотелось, трудно было даже шевельнуться. Хотелось хоть одну минуту посидеть вот так, неподвижно — от усталости уже ныла спина.

Лесницкий положил голову на землю, прижался щекой к холодному песку.

— Одну только минуту, Танюша. Только ты не усни, — чуть слышно прошептал он и закрыл глаза.

Она подумала о том, что вот уже сколько раз за эту ночь он называл ее так просто, ласково, чего раньше почти никогда не делал. И ей вдруг стало жаль этого сильного, прямого человека.

«Я без колебания отдала бы жизнь, чтобы спасти его, — подумала она, и от волнения на ее опущенных веках показались слезы. — Ему так трудно… Труднее, чем любому из нас, его бойцов. Сколько он ходит, сколько работает!.. А за ним охотятся согни врагов. У-у, гады! Не взять вам такого человека! Мы живой стеной окружим его. За него весь народ…»

Ее мысли прервал соловей. Он неожиданно защелкал над самой головой.

Она посмотрела вверх, и радостная улыбка осветила ее лицо. На какое-то время Татьяна забыла обо всем и жадно слушала его пение. Давно уже не приходилось ей слышать соловья. С прошлого года. Легкая грусть о чем-то неосознанном, но близком и необходимом для жизни и счастья коснулась ее сердца.

Соловей разбудил и Лесницкого. Он открыл глаза, посмотрел в ту сторону, откуда доносилось его пение. Соловья он не разглядел, но увидел поблекшие звезды и молодое деревце, четко выделявшееся красивым куполом на фоне посветлевшего неба, почувствовал запах отцветающей сирени и аромат луговых цветов. Все это почему-то напомнило ему его безрадостную батрацкую молодость и единственное счастье в ней — светлую любовь и женитьбу. Но счастье его было коротким: жена умерла от первых родов. В отчаянии он бросил деревню, работу у кулака, ушел в город.

Прошли годы. Бывший батрак получил образование, стал секретарем райкома, но свою первую любовь не забыл и никак не мог завести семью.

…Лесницкий посмотрел на Татьяну, и что-то теплое, хорошее наполнило его сердце. Ему показалось, что Татьяна очень похожа на его жену. И, может быть, поэтому ему захотелось взять ее за руки, притянуть к себе, прижать к груди.

«Ну, ну! — сурово погрозил он себе и, покраснев от смущения, плотней прижался к земле, будто хотел провалиться сквозь нее. — Идти нужно, идти…», — но подняться было трудно, усталость прижимала к земле, снова опустились тяжелые веки…