Гнев изгнанника

— Да, детка, да… — бормочу я, чувствуя, как горячая струя ее оргазма обволакивает мой член. — Вот так. Поглощай мой член. Высоси из меня все до последней капли.

Крик Фи приглушен, ее лицо уткнуто в мою шею, и от всей интенсивности мой член пульсирует. Этот звук одновременно первобытный и хрупкий, удовольствие разрывает ее, как будто ее маленькое тело не может его выдержать.

То, как ее лицо корчится от удовольствия, так беззащитно, и этого достаточно, чтобы мое собственное освобождение пронзило мой позвоночник.

Обе мои руки обхватывают ее талию, прижимая ее к моей груди, заставляя принимать каждый мой жестокий толчок. Фи так потеряна, так блаженна, что ее тело обмякло. Будто без костей, ничто, кроме грязной, красивой куклы, чтобы доставлять удовольствие моему члену.

Моя, чтобы разрушать. Моя, чтобы сломать.

Моя жестокая, сломанная кукла. И ее одинокий, злой кукловод.

Мой рот прижимается к ее соску и сильно его сосет, металл холодный на моем горящем языке, пока я безжалостно подбрасываю ее на своих коленях.

Машина сильно качается под нами, движение бесстыдное, но мне на это плевать. Если эти обкуренные идиоты снаружи решат подойти ближе, я оторву им головы.

Своими зубами.

Нет места осторожности, нет места мыслям о последствиях, когда я по самые яйца в лучшей киске на западном побережье.

Черт, забудьте – во всем этом гребаном мире.

Пальцы Фи впиваются в мои волосы, грубо дергая их и заставляя мою голову откинуться назад. Наши глаза встречаются, и ее зрачки – самого дикого оттенка зеленого, который я когда-либо видел. На долю секунды я больше не хищник.

Я – добыча, попавшая в ловушку лисицы.

— Хочешь меня, Джи? — мурлычет она, проводя улыбающимися губами по моим в призрачном поцелуе. — Будь моим хорошим мальчиком и кончи.

Чтоб меня.

Напряжение в основании позвоночника сжимается, яйца болезненно подтягиваются, все мышцы напрягаются, когда я вхожу в нее неровными, жестокими толчками. Ее гладкие стенки податливые, влажные, душат меня, позволяя взять то, что мне нужно.

— Черт возьми, Фи…

Слова вырываются из моего горла, вытащенные из самых темных, самых диких частей меня. Частей, которые существуют только для того, чтобы трахать, наполнять и полностью разрушать каждый сантиметр этого узкого, мокрого тельца в моих руках.

Мои зубы сильно впиваются в ее ключицу, заставляя ее киску в последний раз с силой опуститься на мой член. Я прижимаю ее к себе, погружаясь в нее по самые яйца, заставляя чувствовать каждый пульсирующий сантиметр моего члена.

Экстаз окутывает меня, обрушиваясь как безжалостная приливная волна, и все мое тело напрягается. Каждый мускул застывает, каждый жестокий пульс удовольствия гудит в моих венах, и я кончаю в презерватив.

Яркая ярость пронзает меня, когда я вспоминаю, что Фи принимает противозачаточные, и я упустил возможность посмотреть, как моя сперма вытекает из ее опухшей киски. Я сжимаю челюсти, представляя, как мои пальцы заталкивают ее обратно в ее жаждущую дырочку.

На мгновение единственным звуком становится наше дыхание – прерывистое, прорезающее жар, запертый в моей машине. Окна запотели, испачканы превобытными, незаконными следами той границы, которую мы продолжаем стирать.

Похоть окрашивает стекло туманными полосами, каждая из которых – безмолвное признание. Ее предательство написано на запотевших стеклах, как грех, который она не может стереть.

Мы заперты в своем собственном запретном снежном шаре.

Фи слегка дрожит, осторожно откидываясь назад, ее позвоночник скользит по рулю, не прижимаясь к нему.

Она покраснела до глубокого, лихорадочного розового цвета, ее кожа блестит от пота. Ее глаза затуманены, все еще стеклянные от невыплаканных слез удовольствия, ресницы мокрые и темные на щеках.

Это похоже на последствия бури – хаос в его самой красивой, уязвимой форме.

Она вся разрушена и сияет, как падшая звезда – такая, которая соблазняет шепнуть свое самое сокровенное желание, но вместо этого исполняет твой самый темный страх.

Тело Фи все еще дрожит на мне, ее дыхание неровное, кожа теплая и гладкая под моими пальцами. Мои руки по-прежнему раскинуты на ее бедрах, пальцы вдавливаются в мягкую плоть, пока я прижимаю ее к себе.

В том, как она прижимается ко мне, кладя голову на мою грудь, есть уязвимость.

Это был не просто секс.

Это что-то более глубокое – зависимость, которая кажется судьбой и имеет вкус трагедии.

И я все еще хочу этого.

Я хочу ее.

Не только ее тело, но и все то, к чему она не подпускает никого другого.

Даже когда я знаю, что не должен.

Даже когда знаю, что это ошибка, которая будет стоить мне всего.

Глава 26

Марионетки

Фи

16 ноября

— Фи!

Я роняю телефон, как будто он обжег меня, быстро переворачиваю его и поднимаю глаза в тот момент, когда дверь распахивается, и петли скрипят в знак протеста. Голос Энди прорезает ровный гул J. Cole, наполняя воздух своей знакомой нежной энергией.

Мое сердце бешено колотится, я чувствую себя так, будто меня поймали с поличным, хотя я даже ничего плохого и не сделала. Ну… в действительности плохого.

Я приподнимаю бровь на сестру, любуясь ее видом: розовые волосы закручены в милые пучки, которые подпрыгивают при каждом ее решительном шаге, который она делает в сторону моего шкафа.

Ее наряд – поразительное сочетание черного и розового, эстетика, которая воплощает все, что она из себя представляет. У нее есть удивительная способность сочетать нежную мягкость с резкой остротой – деликатные розовые оборки контрастируют с суровыми, бунтарскими оттенками черного, которые доминируют в ее гардеробе.

Да, я бы поверила, что она устроила ограбление, но не в банке. Скорее на фабрике по производству сахарной ваты, оставив после себя след сладкого хаоса.

— Можно я одолжу твою винтажную кожаную куртку? — спрашивает она, уже с опытной поспешностью рыская в вешалках.

— Я бы отдала тебе свою почку, если бы тебе она была нужна, — бормочу я, откидываясь на подушки. — Но нет.

— Уф, почему? — скулит она, повышая голос, и хватает одну из моих любимых курток, прижимая ее к груди, как драгоценный приз. — Она идеально подойдет к моему наряду на сегодняшний вечер. Пожалуйста?