Гнездо ласточки
Шрифт:
– Он выздоровеет?
– Конечно. И тебя больше никто и пальцем не тронет. Я вас всех спасу. Вытащу из этой ямы. Я всех спасу. Я сильная, я смогу!
– А мамочка?
– Что?
– А мамочку ты тоже спасешь? – все тем же примерным, тихим голоском спросила Геля.
Кира ответила не сразу. С трудом:
– И маму спасу, да. Ладно, ты отдыхай пока, – она поцеловала девочку в макушку, подула туда еще, как совсем маленькой. – Все, все заживет теперь!
…Мать сидела на кухне, подперев голову руками.
– Ой, калитка-то, поди, опять не заперта… – вскочила она.
– Плевать.
Мать молчала.
– Я вас увезу. Тебя и Гелю. Как только Тим выздоровеет, мы все уедем в Москву.
– Все сейчас едут в Москву, – пробормотала мать. – А она, поди, не резиновая.
– Ты о чем? – подозрительно спросила Кира. – Ты что, не хочешь ехать? Ты хочешь с этим уродом остаться?!
– Нет, нет… Просто жалко родной город покидать. И этот дом тоже. Я ведь сколько лет здесь живу… Да, Геле с вами лучше будет. Но я-то без нее как? Конечно, я хочу ей лучшей доли, но…
– И она без тебя не сможет, – сказала Кира. – Поэтому вы должны уехать вместе.
Мать заплакала, опустив голову.
– Вообще это глупо. Больно жирно ему будет! Целый дом ему оставить… Мама, надо у него отсудить то, что принадлежит тебе и Геле.
– Кира, детка, да разве он отдаст…
– Конечно, он не захочет отдавать, не сомневаюсь. Через суд надо действовать.
– Кира… но разве он позволит?
– Мама, его никто и не спрашивает! – разозлилась Кира. – Закон есть закон. Отец – представитель закона, но он – не выше этого закона. Ты его так боишься, даже смешно… Не убьет же он нас, правда? Он садист, но он не дурак, не станет подставляться… И ты же сама говоришь – он опасается, что люди узнают о его художествах. И хорошо. Пусть узнают. Майор Гартунг – садист. Пусть его из органов выкинут.
Мать продолжала плакать. Похоже, слова Киры совершенно на нее не действовали.
– Мама, чего ты ревешь? – с отвращением спросила девушка.
– Ой, доченька… стыдно-то как!
– Это ему должно быть стыдно. Это он на детей и жену руку поднимал, – оборвала мать Кира. – И не вздумай меня останавливать. Знаешь, я тоже столько лет молчала, никому не говорила. Даже Тим не знал. А теперь… А теперь не могу молчать. Как увидела, что отец Гелю мучает, так и… – Кира стиснула зубы и махнула рукой.
– Тимоша твой очень хороший человек. Очень.
Кира о Тиме не могла говорить. Иначе она тоже заревела бы. Поэтому сменила тему:
– Значит, так, мама. Завтра я пойду и всем расскажу об отце. Какой он негодяй.
– Кому расскажешь?
– Теткам, дядькам, соседям, начальству. Всем, – мстительно пообещала Кира.
– Кира, детка… Но ты уверена, что тебе поверят? – вытерев слезы, осторожно спросила мать.
– Ты меня поддержишь. Ты все подтвердишь. И Гелю, если надо, подключим.
– Девочка моя… А вдруг не поверят? Скажут, что мы отца оговариваем? Он ведь на хорошем счету, его все любят… Месяц назад у соседей пожар случился, у Семеновых… Муж с женой Семеновы на работе, а старая бабка одна, глухая, еле ходит. Так отец их бабку из огня вытащил! Не побоялся. Ему ведь медаль дали…
– Ничего. Герой
тоже негодяем может быть. Отец бесстрашен, но это ничего не значит. Просто любовь к адреналину. Прыгают же люди с парашютом… Это же не геройство, а жажда экстремальных ощущений, – возразила Кира.– Да? Как интересно… – удивилась мать. – Никогда об этом не думала.
– Ты мало о чем думала! – сердито сказала Кира. – Давно от отца надо было сбежать, а не терпеть его выходки тридцать лет. И вообще… Как тебе в голову пришло выйти за него замуж, ты что, не видела, что он за человек?
– Нет, – покачала мать головой. – Он не был таким, когда встретились. Нежный, милый, романтичный. Мог ночь не спать, под окнами у меня стоял. Ты представляешь – целую ночь! Цветы дарил каждый день. Вены резал! Когда мы с ним поссорились…
– Фу. Это и есть признаки истеричного, мстительного садиста, неадеквата. Мама, ты такая наивная! – в отчаянии воскликнула Кира. – Вены резал… Легко себе был готов боль причинить, легко другим то же самое сделать… Ты совершенно не знаешь психологии, жизни… Ты ничего не знаешь.
– Да, наверное, – легко согласилась мать. – Только и я ради него была готова умереть. Мы любили друг друга первые месяцы нашего знакомства как безумные. Это было такое счастье, ты не представляешь!
– Ага, и ты себя в жертву принесла. И своих детей тоже. Вот скажи, когда он тебя в первый раз ударил? Ты помнишь?
– Помню, отчего не помнить. Тебе было тогда два месяца. Ты не спала, капризничала. Я на нервах, он на нервах… Слово за слово – поругались, и он меня ударил, я в угол отлетела, затылком стукнулась… Шишка потом здоровущая выросла.
– И ты его простила?
– А как не простить? На нервах он и я… – повторила мать, точно заклинание. – Думала, первый и последний раз.
– А потом что было?
– Потом тоже бил, когда ссорились. Я ведь себя виноватой чувствовала, считала, что это я его довела. – Мать замолчала. Вздохнула. Продолжила с трудом: – А потом он ударил меня, когда и повода не было. Просто так.
– Повода… – передразнила Кира. – Повода! Чтобы ударить женщину, оказывается, повод нужен!
– Кира, детка, но женщины тоже разные бывают… Ты сама не все знаешь. Вон у Зины. Она ведь первая начинает Толика лупасить. Он лишь отбивается.
– Какой ужас… Это жизнь животных. Если человек тебе не подходит, не устраивает тебя в чем-то – так уйди от него. Разведись. Но жить годами в этом дерьме… Да, дерьме! Именно так, я другого слова и не подберу для всего этого безобразия!
– Я пыталась уйти, – спокойно продолжила мать. – Несколько раз уходила. А он меня возвращал. И только хуже потом становилось. Ты помнишь, как мы с тобой к двоюродной тетке собрались ехать? Это я тогда в первый раз решила сбежать…
– Что? – Смутные, детские еще воспоминания пронеслись в голове у Киры – быстрые сборы, тяжелый чемодан в руках у мамы, рюкзак с куклой у Киры. Бегут куда-то, Кира спотыкается, мать нервничает, все время бормочет – «скорее, скорее!». Чужой дом. Чужие люди. Потом появляется отец, уводит за собой мать. Мать появляется через неделю – какая-то другая, потухшая. Вместе возвращаются домой…