Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

– В таком разе я предлагаю разделить ответственность, – не слишком весело усмехнулся Бугаец. – Ты будешь бояться за семью. А персонально за себя я буду бояться самостоятельно. Договорились?

– По-твоему, это смешно? – печально покачала головой Катя.

– По-моему, это разумно. Ну, так что ты решила?

Катерина молчала. О том, что пересадка костного мозга является «последней надеждой» для больных с тяжелыми формами рака крови, она знала. Но до тех пор, пока у нее оставалась пусть крохотная надежда на то, что диагноз в последний момент может подвергнуться корректировке, она и слышать не хотела о трансплантации.

– Давай не будем торопить события? – наконец выдавила она. – В конце концов, диагноз окончательно еще не поставлен.

– Мне кажется, ты просто всеми силами оттягиваешь час принятия решения, – пожал плечами Борис. – Хотя в глубине души, сама для себя, давно всё решила.

И в этот момент у Бугайца зазвонил телефон.

– Рад тебя слышать, чертяка!.. Что? Нет, не разбудил, здесь же время на минус два от вашего. Что? Ну да, от нашего… Ленка? – Бугаец покосился на жену. – Нормально Ленка… Нет-нет, даже немного получше… Вот и я говорю… Серый, погодь секундочку, я только на балкон выйду. А то здесь, в номере, прием хреновый… Во-во. А еще говорят: заграница, высокие технологии… Я сейчас!

Борис торопливо вышел на балкон и плотно прикрыл за собой дверь…

* * *

– …От этого твоего Харлама слышно чего? Работа будет?

– Вроде как. Но недельки через две-три, не раньше.

– Фигово. Бабки край как нужны.

– Извини, дружище, то мой косяк. С негром с этим. Думал, играючись, в ресторан зайти. Вот и зашел – супу выпил.

– А с Сидором что?

– Не переживай, там всё по-людски. Аванс жене его отписал, так что не под забором закопали. Опять же семья какое-то время без щей не останется. Правда, катер национализировали. С-суки!

– Теперь какой-нибудь полкан ментовский рассекать станет.

– Ну, это к гадалке не ходи.

– А пока Харлам телится, какой другой халтуры часом не предвидится?

– Да общался я тут давеча с нашей доброй милицейской феей.

– И что?

– В принципе, есть одна темка. Вот только мутная и не шибко дорогая.

– Не шибко – это как?

– Штук 15–20, думаю, стрясти можно.

– В моем положении – всё хлеб. А муть в чем?

– Человек почти Божий и полностью не при делах. Вся вина лишь в том, что другому человеку мешает. Короче, с души воротит от энтой драмы.

– И что ты ответил?

– Сказал, сначала с тобой перетру.

– Считай, что перетер. Я вписываюсь!

– А подумать?

– На досуге. Когда черта по времени?

– Дня три-четыре.

– Я вписываюсь. У нас сегодня что? Пятница? Тогда в воскресенье утром мы с Максом возвращаемся. Встретишь, если будет возможность?

– Не вопрос… А сына на хрена с собой тащишь?

– К теще отвезу. Катьке здесь с малой и без того забот хватает.

– Тоже верно. Слышь, Бугай, я, конечно, доброй фее всё передам, вот только… Короче, эту тему ты уж тогда самостоятельно, ладно? Опять же гонорар дербанить не придется.

– Это с твоей стороны типа благотворительность или?

– Или. Я ж тебе говорю: с души воротит. Я лучше потом, на харламовском заказе оттопчусь.

– Ну, дело твое… Никак потихонечку сентиментальным становишься?

– Ага. Становлюсь.

– И давно за собой наблюдаешь?

– Недавно. С того самого дня, как вечерком в парке прогулялся. С Сидором… Всё, дружище. Послезавтра я вас жду. Катюшу поцелуй. И Ленку, конечно…

Глава шестая Последний день Ивана Демидовича

Санкт-Петербург,

23 августа 2009 года,

воскресенье, 12:06 мск

Костя Маркелов вот уже несколько минут стоял перед вертикалью дверных звонков. Один из них, тот который второй снизу, со щербинкой скола по окружности, он когда-то устанавливал своими руками. Давно это было. Еще в те времена, когда Костя и представить себе не мог, что станет сначала провизором, а потом и зэком с очень нехорошей статьей. Бывший провизор, бывший зэк. А теперь, похоже, имеются все шансы стать бывшим жильцом. Бывшим в квартире, в которой он родился и вырос.

«Ни хрена! – скрипнул оставшимися зубами Маркелов. – Эти твари мне за всё заплатят. Причем с процентами. По самой запредельной банковской ставке». – И с силой втопил кнопку звонка.

– Чего надо? – лениво поинтересовался открывший дверь Ильдар. С трехдневной щетиной, в застиранной и растянутой майке, в рваных трениках и в тапках на босу ногу, в интерьерах убитой коммуналки он смотрелся весьма органично.

– Здороваться надо, – не скрывая презрения, сплюнул Маркелов. Ему было неприятно сознавать, что в их квартире появились какие-то «черные». – Ты кто?

– Живу здесь.

– Я тоже. Живу. Здесь. Калугины дома?

– У них другой звонок. Вот этот.

– Я знаю, какой у них звонок. Я спросил: кто-нибудь из них дома?

– Младшая вроде.

– А мне младшая и нужна.

Бесцеремонно отодвинув Джамалова в сторону, Костя шагнул в полутемный коридор коммунальной квартиры, уверенно ориентируясь, дошел до комнаты Калугиных и, не стучась, толкнул дверь. Изображая полнейшее равнодушие, Ильдар неспеша добрел до своей конуры. Здесь, тщательно закрывшись, он пулей метнулся к давно подготовленному к работе микрофонному усилителю и запустил его одновременно с диктофоном. После чего подставил к общей с Калугиными стене табуретку, уселся на нее и надел на голову гигантские профессиональные наушники. Наконец-то началась настоящая работа. Работа, которой Джамалову пришлось ждать почти два с половиной дня…