Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов

Но она чувствует себя лишней в его жизни. Пытаясь время от времени вызвать его на «откровенный разговор» (о, как мужчины этого не любят!), она натыкается на еще большее отчуждение, и ее не могут обмануть его фразы о том, что «все нормально, ну чего ты, Марин?». А эти самые разговоры, древние как мир, заключаются в извечном «ты ко мне охладел, ты меня больше не любишь».

Но и бросить его она не в силах. Слишком много было вложено в эти отношения. И больше всего угнетает Влади тот факт, что это не она его спасла. Не она… И потому бедняжка чувствует себя лишь приложением к нему, никчемным и обременительным. Все вышло совсем не так, как ей мечталось… Он больше не пишет песен про нее и для нее. Она видит, что он живет какой-то совсем другой жизнью, в которой ей место не предназначено. И ей даже некому поставить это в вину. Марина сама ужасается своим мыслям, когда ловит себя на том, что хочет вернуть былое. Пусть со всеми этими пьянками, изменами, скандалами. Но тогда, по крайней мере, ее существование было наполнено смыслом. Тогда она остро переживала всю сладкую боль, все упоительные страдания — и это делало ее живой, заставляло сильнее биться сердце. От эмоциональных качелей у нее захватывало дух, и, зная, что продолжать это опасно, она все же не могла заставить себя остановить их. А теперь их больше нет. Все спокойно и безмятежно, а она несчастна — так, как не была несчастна никогда. И ведь она не может не догадываться при этом, что только алкоголизм Высоцкого являлся тем фактором, что связывал их — таких, по сути, разных. Сам их союз был в наибольшей степени продиктован соображениями престижа, хотя история на первый взгляд кажется красивой. Ему льстило, что его женщина — красавица, актриса, француженка. А ей нравилось осознавать, что ее избранник — кумир миллионов, одиозная личность и гений. Если бы было по-другому, ПРАВИЛЬНО, она бы не сделала аборт… Если бы брак их был заключен на небесах, он не искал бы в чужих объятиях то, что она не могла ему дать…

Тысяча шестьдесят второй день в мире Содома, полдень, Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости

Анна Сергеевна Струмилина, маг разума и главная вытирательница сопливых носов

Когда праздник закончился, и все мы из ночной тьмы Каменного века вернулись в полуденный зной Тридесятого царства, я смогла посвятить время серьезному обдумыванию всей этой ситуации, которая меня изрядно беспокоила. Маринку было жалко — я определенно не знала, как помочь ей, ведь я не могу управлять чужой волей. Что касается Высоцкого, то он всегда был более сильной личностью, если не брать в расчет его зависимость. Но при этом он чрезвычайно порядочен, и теперь, когда дурман больше не искажает его разум, не может просто взять и покончить с этим браком. Но ведь таким образом Маринка и вовсе зачахнет… Она и так теперь как неприкаянная — не может найти себе среди нас достойное применение, а наши женщины ее чураются, этакой фифы утонченной. Придется мне, очевидно, все же вмешаться. Если этот узел сам не развязывается, его следует разрубить. Как это осуществить, я пока не знаю, но очень надеюсь, что для этого мне не придется залезать ни в чью голову.

Вообще Высоцкий в этой истории занимает меня намного больше, чем Марина. Размышлять о его судьбе гораздо интересней… Ну, допустим, достигнет Влади просветления сознания — и тогда она непременно покинет Тридесятое царство, вернувшись к себе во Францию тысяча девятьсот семьдесят шестого года, к ролям и славе. Несмотря на все эпические перемены, кино там снимать не перестали, да и содействие новых властей ей будет обеспечено. И тогда Владимир Семенович останется свободен… Что будет дальше? Ну, тут вариантов мало. Можно предположить, что он быстро сойдется с кем-нибудь из местных красоток. Или вообще поселится на ПМЖ в Аквилонии и заведет себе гарем — такое вполне вероятно при его пресловутой любвеобильности. Вот и все. Много ль надо мужику, как говорится… Там, у Прогрессоров, не тот мир, где важно производить впечатление на окружающих, зарабатывать престиж. Ему, на мой взгляд, очень подходит это место для постоянного проживания, со всеми его законами и правилами. «Кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал, пусть даже внизу он звезды хватал с небес…». Аквилония — это такой «мужской» мир — суровый и полный опасностей. Ему там нравится — то-то зачастил туда. Ну и дай Бог…

Я улыбалась, воображая себе будущее Высоцкого без Марины, но с дюжиной жен и выводком ребятишек. Идиллия… Может быть, его жены не будут столь эрудированны, чтобы поддержать умную беседу, но ведь он всегда может поговорить с кем-то из нас, например, со мной… Да, впрочем, нужно ли ему будет это? Наверное, он уже сыт по горло умными женщинами… Если так, то жаль. Мне бы очень хотелось побеседовать с ним о многом, но я не посмею тревожить гения ради своих хотелок…

Впрочем, это лишь так, мои фантазии. Ну куда он без СВОЕГО мира? Сам же сказал в песне: «Не волнуйтесь, я не уехал, и не надейтесь — я не уеду…». Так что, возможно, я слишком плохо о нем думаю… Он вообще человек-загадка. Вот любого я раскусить и предсказать могу, а его — нет. Говорю же, сложная натура, уникум…

Тут я почувствовала копошение на своем плече. Маленькие ручки обняли меня за шею, и мультяшный голосок зашептал на ухо: «Мои мысли все о нем, о любимом и родном.Только он пока не мой, вот досада, Боже мой!». И захихикал.

— Белочка! — строго сказала я, стаскивая мягкое тельце куклы к себе на колени. — Это плохие стихи!

Да, это была она — моя забавная малышка. Я никогда не говорила ей ничего подобного, опасаясь обидеть. Но тут это вырвалось как-то машинально.

Кукла удобно устроилась на моей коленке и, сложив ручки, глядела на меня вышитыми глазками и насмешливо улыбалась таким же вышитым ротиком, не выказывая при этом никакой обиды. Впрочем, в сумерках можно было забыть о том, что это существо — тряпичное. Тело Белочки было вполне пропорционально, и она казалась просто маленьким человечком. А со временем она и вовсе стала утрачивать кукольные черты. Швы словно бы рассосались, личико стало приобретать скульптурную четкость, маленькие пальчики казались изящными и подвижными. Это как если бы кукольный мультик взялись переделывать на анимационный… но не сразу, а постепенно, делая образ все более реалистичным. Яна любила шить одежку для Белочки, и получалось довольно неплохо. И только с обувью была проблема — уже почти человеческим ножкам куклы теперь было неудобно в примитивных картонных башмачках. И тут пришла на помощь душка Зулечка. Она создала для Белочки несколько пар обуви на любой случай — от изящных туфелек до кроссовок на платформе.

И как раз в этих серебристых флюоресцирующих кроссовках Белочка и пришла ко мне. Еще на ней были белые брючки и блузка-оверсайз, а на голове красовались две шишки из волос. Шею ее украшал плетеный чокер, в ушах болтались сережки — словом, вид у нее был донельзя моднячий и шкодный — примерно так одевались подростки в моем мире.

— Да, это не очень хорошие стихи, — неожиданно согласилась она со мной, — но зато правда!

— Эээ… — растерялась я. — И о ком же твои мысли?

— Так ведь не мои, а твои! — рассмеялась кукла и, сложив ручки на груди и склонив голову набок, лукаво мне подмигнула. — Забыла? Я — это одно из твоих Я!

— Ничего не понимаю! — замотала я головой, и отчего-то меня вдруг бросило в краску.

— Да ты ж влюбилась! — безапелляционно заявила эта маленькая проказница.

— Я?! — удивилась я такой странной фантазии, и тут же меня с силой торкнуло: мое Я не может врать мне же… и замолчала, просто утратив дар речи от совершенно невозможной догадки.

А любимая мерзавка рассмеялась нежно-издевательским смехом, потом замолчала, и после некоторой паузы принялась декламировать МОИМ ГОЛОСОМ, серьезно и вдохновенно:

— В жарких сумерках лета,

В одиночестве дней

Нежность ищет ответа

Половинки своей…

И, украдкой, как чудо,

Проникая в твой дом,

Нежность ищет ответа

В теплом сердце твоем…

— Белочка… — прошептала я, когда она замолчала, — откуда это… что это за стихи? Ты не можешь сочинять такие стихи…

— Так ведь и не я их сочинила! — пожала кукла плечами. — А ты.

— Нет, неправда… Я даже и не думала… Я так не умею… Я никогда не…

— Ах, брось! — Белочка картинно зевнула. — Наверное, все магини Разума, влюбляясь, становятся похожи на обычных женщин, которым сложно разобраться в своих чувствах… Сначала им кажется, что это обычный интерес, потом они начинают отрицать очевидное, потом пугаются, потом смиряются, потом пытаются сближаться с объектом, а потом — по обстоятельствам. У тебя сейчас вторая стадия, переходящая в третью. Впрочем, на всех этих стадиях разум работает на других вибрациях, создавая ту ауру, которая и называется «романтикой», и существует она до тех пор, пока существует влюбленность. Это вибрации созидания — естественно, если личность здорова; если нет — то разрушения. И эти стихи приходят к тебе сами, ночью, они рождаются, когда твой разум погружен в то состояние, когда ему доступны космические потоки, пронизывающие все Мироздание со всеми его мирами. Они — Свыше, как и все хорошие стихи. Я-то их запоминаю, а ты нет…

Некоторое время я снова не могла произнести ни слова. Колыхались на окне занавески, и ночной влажный ветерок нес в комнату дивные запахи, и мне почудились в них такие таинственно-волнующие нотки, что сердце мое сжал какой-то блаженный страх, точно перед прыжком в пропасть.

Да, Белочка — это одно из моих Я. Но как легко об этом забыть… И если раньше это Я было дурашливое и проказливое — такое, какой я не могла позволить себе быть — то теперь оно поумнело и повзрослело. И сердце мое колотилось, и все вдруг неуловимо изменилось вокруг, и казалось не таким, как прежде. Как чудно! Влюбилась… В кого?! Ах, ну да… Как глупо… Как странно… Этого не должно было случиться! Он женат! Он вообще не тот, кто мне нужен! Ах, да при чем тут «нужен»… Разве мы всегда влюбляемся в тех, кто «нужен»?

Мысли всполошенной говорливой стаей метались в моей бедной голове, и я сжала виски, словно пытаясь удержать их сумасшедший щебет.

— Ты вот что, — успокаивающим тоном сказала кукла, похлопывая меня по ноге. — Ты ложись спать — утро вечера мудренее. А завтра твои мысли уже будут гораздо стройнее. Но помни: в любви нет ничего постыдного… любовь делает нас лучше — добрее, мудрее, сильнее. Твои же слова — помнишь?* Поэтому не пугайся. Лично от себя добавлю: любовь — это одновременно и приключение, и школа души, которую нельзя прогуливать…