Год Дракона

У Елены мороз пробежал по коже, – столько боли было в его голосе, что она просто не могла поверить своим ушам. И снова поймала себя на мысли, что начинает верить ему. Верить всему, что он говорит… Почти всему. Но мысль о том, что воевать непременно придется, ей просто ужасно не нравилась. Да, да, все верно он говорит, но как же можно начать войну?! Такую войну…

– Но вы собираетесь воевать, хотя и проливаете тут передо мной крокодиловы слезы. И ваша армия готова к войне.

– Вас просто так взбесил наш отказ от республиканских институтов, что вы больше ничего вообще не хотите видеть. Думаете, мы не знаем или не понимаем этого?

– Напрасно вы так считаете. Мы видим, и хорошее мы тоже видим вполне отчетливо. Но мы не собираемся вас за это хвалить, потому что когда хорошо – это нормально. Так должно быть. А вот за то плохое, что вы делаете, мы будем трепать вас совершенно безжалостно…

– Да сколько хотите, – весело оскалился Майзель. – Только, пожалуйста, конкретно и по существу.

– Пожалуйста. Сейчас я вам выдам конкретно и по существу. Вы разве не понимаете, что трехсоттысячная воюющая армия – это непомерная для нашей страны и нашего народа нагрузка, в первую очередь – демографическая?! Черт с ними, с деньгами, я понимаю, что вы их все равно найдете…

– Это лучшие солдаты на свете, – улыбнулся Майзель. – Не хуже гуркхов, мы столько сил положили на это…

– Прекратите юродствовать, – рассвирепела Елена. – Они погибают в ваших геополитических игрищах!

– Погибают, – кивнул Майзель, и лицо его потемнело. – Но они погибают в бою. Хотя мы и делаем невозможное, чтобы это случалось как можно реже, они все-таки гибнут. Вы думаете, нам нравится это?! Просто нельзя, невозможно иначе… Если бы я мог всех их заслонить… Но они не примут это. Никогда. Это молодые мужчины, пани Елена, они полны сил и желания сделать что-нибудь стоящее и настоящее. И они идут в армию, в спасательные подразделения, в бой со стихией и со всякой нежитью. По-вашему, было бы лучше для них погибать от героина и иммунодефицита?! А экономика не резиновая. Да и не все, в конце концов, способны и хотят стоять у конвейеров и торговать пирожками и галстуками. Есть целый слой людей, которые должны непременно сражаться. Они не могут быть лифтерами и клерками. Они рождены солдатами и должны ими стать. А если они вынуждены проводить жизнь перед телевизором, они не живут ее, а переживают, пересиживают… Они несчастны от такой жизни, они страдают, понимаете, пани Елена?! Как я сам, например. Как вы, наконец. Мы просто даем им шанс…

– Вы просто задурили им головы своими сказками про рыцарей и красавиц, про королей и драконов, про бремя белых… И вместо того, чтобы научить их жить в гармонии с реальностью, вы заставляете их метаться в попытках эту реальность изменить!

– Ну, не могу же я в одиночку этим заниматься, – усмехнулся Майзель. – Я люблю славную мужскую компанию, и соленые словечки люблю, и подраться, и перепить могу, кого хочешь… И не вижу в этом ничего плохого… Не может быть гармонии с реальностью, пани Елена, потому что реальности, как таковой, тоже нет. Есть мы и стихия. И ее нужно обжить и переделать так, чтобы было весело, удобно и интересно. А в армии они учатся именно этому. Учатся ответственности и дисциплине, какой в мирной жизни научиться невозможно, всему тому, без чего ваша хваленая свобода и демократия превратятся в хаос и вседозволенность, войну всех против всех… Уж лучше армия, поверьте, дорогая. Мне самому так не хватает этого опыта, у меня этой школы нет, увы. Зато есть его величество, который всем этим инструментарием владеет просто виртуозно. А я…

– Ну да. Разумеется. Вы известная скромница, пан Данек. Про короля я даже не заикаюсь, с ним все совершенно ясно. Зато когда наши вояки произносят эту вашу идиотскую кличку, которую вы наверняка сами же и придумали, это звучит, как «его высокопревосходительство», да еще, как правило, и с придыханием…

– А вот это – самый замечательный комплимент, который мне доводилось слышать, – серьезно сказал Майзель. – Это может означать только одно: не зря. Все не зря…

Елена, хотевшая что-то возразить, вдруг замолчала. Черт тебя подери совсем, подумала она, как же ты умеешь все вывернуть, это же просто ужас, что такое… А еще ужаснее, что мне это нравится, и чем дальше, тем больше… И оттого, что я понимаю это с каждым днем все отчетливее, мне становится уже совершенно не по себе…

ПРАГА. ИЮЛЬ

Месяц промчался, как один день. В таком сумасшедшем ритме Елене не приходилось нестись еще ни разу в жизни. Она начала понимать, что вся атрибутика, до сих пор так ее раздражавшая – бесшумные черные вертолеты, свистящие, как привидения, над головами, сумасшедшая езда с мигалками и сиренами по центральной резервной полосе на красный свет, стремительно взлетающие ворота и вздымающиеся шлагбаумы, самолеты вне всяких расписаний, берущие под козырек все подряд – что это просто инструменты, без которых заваренная Майзелем крутая каша замерла бы и перестала кружиться. Он словно не и не замечал всего этого. Это было в порядке вещей…

Он даже часов не носил. Телефон, электронное перо и «листок» электронной бумаги, на которой делал какие-то записи от руки. Потом эти записи, кажется, через телефон, попадали в компьютер. Не просто никакой роскоши, – вообще ничего. В отличие от ярлов и самураев, которые вовсе не чурались украшать себя драгоценностями. Самый богатый человек планеты. Плотник какой-то, раздраженно думала Елена, даже зацепиться не за что…

Техническая оснащенность его труда поражала Елену. Такого количества компьютеров, такой информационной насыщенности ей прежде не доводилось видеть ни в какой другой компании из тех, где ей доводилось бывать. Она не понимала, как это происходит, – просто любая затребованная Майзелем информация так быстро оказывалась перед его глазами и была столь исчерпывающей, что становилось понятно, почему его решения в подавляющем большинстве случаев столь безошибочны. Она начинала представлять себе, какой масштаб и разветвленность должна иметь сеть экономической, политической и военной разведки, находящейся в его ежечасном, ежесекундном распоряжении, в полной боевой готовности 24 часа в сутки и 365 дней в году. Она только начинала представлять, какие гигантские средства требуются для содержания этой сети. И что без государственных ресурсов и государственной поддержки – безоговорочной и никому и ничему не подотчетной – ни эта сеть, ни вся его деятельность не стала бы возможной…

Их разговоры прекращались на полуслове, потому что ему опять срочно нужно было куда-то мчаться. Он никогда не брал ее с собой, ссылаясь на их самую первую беседу и соображения повышенной секретности. Возможно, это и было так на самом деле, – Елене не хотелось это выяснять. Она подозревала, что есть еще какая-то причина.

– И вы утверждаете, что извлечение прибыли из всего этого для вас неважно?

– Ну почему же… Экономическая эффективность стоит в наших проектах далеко не на последнем месте. Просто потому, что нерентабельный проект – это как лежачий больной: жизнь вроде теплится, а толку чуть. Кроме того, нам нужны дешевые ресурсы, а получить их из-за рубежа без экономически эффективных схем весьма затруднительно…

– Неужели колонии могут быть рентабельными?

– Да никакая это не колония, что вы повторяете бредни всяких недоумков, в самом деле… Даже странно слышать это от вас. Хотите, съездим вместе в Намболу? Я покажу вам наши разработки прямо на месте.

– С превеликим удовольствием. А что делают ваши – то есть наши – войска в Мали и на Африканском Роге? Новая колония? Сольем в экстазе Сомали с Эритреей?

– Нет. Отрежем Африканский Рог от исламского влияния и арабской инфильтрации. Поставим людские ресурсы, которых там в очевидном переизбытке, на службу делу. Накормим, обучим, оденем и заставим работать, а не шляться по пустыне и жевать колючки. Там нет никакой возможности создать рентабельное сельское хозяйство, способное прокормить такую прорву людей. При нынешнем уровне ирригационных и климатических технологий, конечно же. Как и в Мали… Мы работаем над этим, но мы не боги… Значит, надо отселить оттуда два-три десятка миллионов, создать им условия для экономической деятельности… А Европа – не резиновая, да никто и не собирается целенаправленно создавать в Европе условия для интеграции людей, тем более – таких количеств… Вот мы и занимаемся этим.

– Ничего себе задачка…

– А что же вы думали, дорогая? Мы в игрушечки играемся? Или мне каждого бегающего по пустыне человечка ловить и объяснять, чего я от него хочу, и что это будет для него самого замечательно? Мне необходимо чудо вроде разошедшихся вод Чермного моря, чтобы сдвинуть с места такие массы людей, священники, толкующие это чудо, и войска, способные обеспечить по возможности гладкую передислокацию…

– Вы ненормальный!!! – вне себя, заорала Елена, вытаращившись на Майзеля. – Вы представляете себе, сколько детей, стариков и женщин потеряются, умрут, погибнут во время такой… передислокации?!?

– А сколько их умрет, если мы этого не сделаем, в ближайшие два-три года от чудовищной засухи, длящейся второе десятилетие с двумя перерывами на год?! Через пять лет? Через десять? В операционную и на стол! И резать немедленно!

– Но ведь этим людям, для того, чтобы выжить, нужно всего-навсего полкилограмма кукурузной муки и литр воды в день! Да с вашими средствами…

– Погодите, погодите, моя дорогая. Мы с вами будем раскатывать на «Мерседесах» и развлекаться в казино в Монте-Карло, а этим людям – три лепешки и стакан воды в день?! Какой потрясающий гуманизм, просто прелесть!