Год Дракона
Шрифт:
– Пан Данек, мы, кажется, договаривались…
– Напомните.
– Что вы не будете даже пытаться подбивать ко мне клинья, – у Елены предательски заалели мочки ушей. Она надеялась, что достаточно далеко стоит от Майзеля, чтобы ему было легко это заметить.
– И что? Неужели я пообещал?
– Да.
– Не может быть.
– Совершенно точно.
– Наверняка я сделал это, чтобы усыпить вашу бдительность. Но если вы еще раз меня попросите…
– Я вас прошу.
– Хорошо, дорогая. Чего хочет женщина, того хочет Бог, – Майзель оскалился и, откинувшись назад, нырнул спиной и поплыл. Очень быстро.
Елене пришлось сильно изменить не только свой распорядок дня, но и стиль жизни. И режим питания, потому как уходить от него на обед было довольно неудобно. Пришлось перейти на японскую кухню… Следовать драконовскому ритму Майзеля можно было, лишь обладая
У него в подчинении было множество женщин. Невероятно много для полувоенной, как уже было Елене понятно, организации, какой являлась «Golem Interworld». Все молодые, моложе Елены или примерно ее ровесницы, ухоженные, подтянутые, иногда даже красивые и всегда – обаятельные и улыбчивые. Не с дежурными оскалами секретарш, а с настоящими, человеческими улыбками. И, удивительное дело, – он вовсе не игнорировал их женскую сущность, не старался сделать вид, что это просто сотрудники в юбках. Нет, он говорил комплименты, и улыбался, и целовал ручку, и трогал за локоток, и гладил по спинке, и заглядывал в глаза. Она уже знала, что дальше этого не идет, но, видимо, и этого было достаточно, – все его подчиненные-женщины просто взлетали при его появлении. И готовы были свернуть горы, чтобы он так посмотрел или погладил. Он словно говорил каждой из них: ты умница и красавица, я от тебя без ума, а теперь иди и покажи, на что ты способна! И они показывали. Они, кажется, вовсе не воспринимали его, как конкретного мужчину, с которым у них может что-то произойти. Скорее, как некую эманацию чистого мужского духа, излучение, которое расходилось от него во все стороны. Это даже не было психологической манипуляцией, как, может быть, у кого-то другого, это была суть натуры, и женщины чувствовали это безошибочно…
Когда она завела с Майзелем разговор на тему женской эмансипации, то узнала о нем такое, от чего у нее едва не отвисла челюсть:
– Ну, во-первых, женщины, как специалисты – если они хорошие специалисты – много предпочтительнее мужчин…
– Это почему же?
– Потому что женщина – это операционная система с параллельной многозадачностью, – усмехнулся Майзель, – а мужчина, в лучшем случае, с вытесняющей, а то и вовсе шестнадцатибитная ДОС… Женщины выполняют несколько дел одновременно и все – одинаково успешно и тщательно. Хотя и не обязательно быстро… Женщина – это просто вторая версия программы Человек, издание, так сказать, дополненное, переработанное и улучшенное, в определенном смысле… Кроме того, для женщин карьера – соображение второго, а то и третьего порядка, как и деньги. Для них важна социализация, востребованность, ощущение собственной привлекательности, – прежде всего как женщины, а затем уже как профессионала… Мы не говорим об исключениях, пани Елена, исключения есть, были и будут всегда, но речь не о них. Вы согласны?
– Я пока не хочу спорить или соглашаться. Я хочу дослушать. Дико интересно, что и как вы видите.
– А я вот так это вижу… У меня очень жесткие правила в отношении женщин… Как и в отношении мужчин. Женщины в «Golem Interworld» работают меньше мужчин, приходят на час позже и уходят на час раньше. Беременные после четырехмесячного срока не работают – слишком много стресса, мы не почта. Замужние с одним ребенком работают максимум три дня в неделю, с двумя – максимум два. Подряд или в разбивку, как кому больше нравится…
– Это безобразие.
– Почему?!
– А равноправие?
– Глупости, – отмахнулся Майзель. – Равноправие – выдумка идиотов. И идиоток. У женщины есть ее предназначение, определенное Создателем. Никакие конституции и демонстрации это не могут отменить, понимаете? Это дети… – Он не смотрел на Елену, говоря это, и ей показалось, что он нарочно избегает на нее смотреть. – И эмоциональный контакт матери с
ребенком важнее любой карьеры и любых денег. Это аксиома, как говорит его величество. У нас и так мало детей. Я же не говорю, что женщины должны непременно метаться всю жизнь между кухней, церковью и детской. Это устарело, к счастью ли, к сожалению, – другой вопрос. Женщина – носитель духа народа, недаром у евреев вопрос о принадлежности к еврейству решается по женской линии. Женщины – это душа, а душе нужны внимание и забота. Выжимать соки я могу из мужчин. У женщин – другая роль, пани Елена…– Какая?
– Будить творческое начало. Вы посмотрите, как подпрыгивают мои мужчины, чтобы понравится моим женщинам. Я, когда это вижу, сам подпрыгиваю…
Елена, представив себе подпрыгивающего Майзеля, засмеялась.
– А почему на два часа меньше работают? Что, мужчины выносливее?
– Не в этом дело. А носик, как вы говорите, попудрить? Я причесаться-приодеться перед романтическим вечером? Пани Елена, женщина в отличном настроении способна на такие трудовые и творческие подвиги, какие мужчине не снились. Мужчину, наоборот, нужно все время манить несбыточной целью, фата-моргану ему рисовать…
– Ну да. Я знала, что вы редкий циник, но такого…
– Разве это цинизм?
– Нет. Конечно, нет, это просто фигура речи… А люди знают, что вы про них понимаете?
– Не знаю. Мы ладим…
– Я заметила.
– И это – главное… Я вам еще одну вещь скажу, дорогая, которая вас, возможно, удивит, или испугает, или оба вместе, как говорят… Я просто очень люблю женщин, пани Елена.
– Ну, это мы уже выяснили…
– Я не шучу, на самом деле.
– Вот как… Что это значит?
– Это значит, что я не могу видеть женских слез. Не могу ударить женщину. Не могу видеть мертвых женских тел. Детских тоже, но это немного другое… Не могу ни понять, ни простить насилие, направленное на женщину. Я столько видел этого, и в Африке, и в Азии… Я этого не могу переносить, понимаете? У меня такое включается внутри… Не могу. Знаете, за что я ненавижу Сталина?
– Это тоже связано с женщинами?!.
– Обязательно… Когда Красная армия вошла в Германию, вы знаете, вероятно, что началось тогда… Все участвовали в этом. И солдаты, и офицеры. И фронтовые части, и тыловые… Больше тыловые, конечно. У них было больше сил… – он усмехнулся, и Елену передернуло от этой усмешки. – О, нет, не было никакого приказа, отпечатанного на машинке верным Поскребышевым, грифованного и пронумерованного… он был мерзавцем, великий вождь, но не был идиотом… Люди, озверевшие от войны. Он просто не остановил этого. Не только взрослых женщин, – и девушек, и девочек, всех подряд. Действительно всех подряд, везде. И это не было стихией, как подается сейчас, которую, якобы, удалось позднее обуздать. Нет. То есть это была стихия, но ожидаемая им и желанная для него. Он знал, что она будет. Знал – и ничего не сделал, чтобы остановить это в самом начале. Это был хладнокровный, рассчитанный удар прямо в сердце народа. Прямо в душу. И этот удар достиг цели, пани Елена. Даже притом, что они остановились на Эльбе. Теперь в Германии вместо мужчин рождаются ходячие заводики по переработке сосисок и пива. Я не хочу обсуждать, кто там что заслужил, почему и прочее. Это сейчас неважно… – Майзель снова вздохнул, покачал головой. – Я много думал об этом и понял – я бы не смог… Если бы даже я знал, что не могу остановить это, что это невозможно, я бы попытался. Он потом издал грозный приказ… Но потом. После. Не до. Хотя должен был – до.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – Елена посмотрела на него и вздохнула. – Я ненавижу войну… Это всегда происходит, когда идет война…
– Да. Обязательно. Первое правило победителя – насиловать женщин, чтобы унизить врага, растоптать его, напугать навеки. Но такого, как тогда… Такого никогда не было. То самое количество, которое перешло в качество. И даже при зачаточных коммуникативных возможностях середины двадцатого века это стало известно всем. И все испугались до смерти, и немцы в первую очередь. Он добился своего. Ему почти ничего не удалось из задуманного и начатого, а это – удалось. И я задаю себе вопрос – почему? Почему именно это?
Майзель замолчал, глядя в окно.
– И чучмеков я тоже за это ненавижу, – вдруг сказал он. – Там вообще нет женщин, понимаете, пани Елена? Коровы, детородные машины, собственность, что угодно… Они потому такие уроды, полулюди, что у них женщин нет…
Боже мой, подумала Елена. Боже мой, что ты за чудище…
– И несмотря на все это… Совсем никого?
– Никого.
– Не хотела, но спрошу, пожалуй. Уж очень любопытно.
– Вы о чем?
– Что это за история с Габриэлой Златничковой?