Год, когда мы встретились

– Мне кажется, у вас под джемпером что-то есть, и я подозреваю, это что-то принадлежит моему другу, – четко произносит Санди.

– Нету там ничего.

– А я думаю, есть. – Он усмехается, в зеленых глазах пляшут опасные огоньки.

– Я беременная.

– И кто отец? Apple? Dell?

Тут и я замечаю странную форму ее живота и закусываю губу, чтобы не рассмеяться. Там спрятан какой-то прямоугольный предмет.

– Погодите минутку, – вмешиваешься ты, еще до конца не успев отдышаться. – Может быть, нам не стоит на это смотреть.

– Почему? – удивляюсь я.

– Потому что, может быть… – Ты поворачиваешься к ней спиной и говоришь сквозь зубы: – Может быть, она получила это от доктора Джея. Вы меня понимаете?

– А, он дал ей контейнер с наркотой, который по форме похож на лэптоп?! – восклицаю я, и Санди закашливается, чтобы не заржать.

Тут появляется и сам доктор, он аккуратно несет чашку чая на изящном блюдечке.

– Ага. А вот и наркобарон собственной персоной, – заговорщицки шепчет Санди, и я от души хохочу.

Девица пытается спешно ретироваться. Санди хватает ее за рукав и крепко держит за руку, она злобно орет всякие пакости, в том числе грозится подать в суд за сексуальные домогательства.

К ним подходит доктор, бережно неся чашку.

– Мэг! Я вышел только на минутку, приготовить чайку. Вы что, уже уходите?

Она старается вырваться, резко дергается, и что-то вдруг падает к ее ногам.

– Похоже, у нее отошли воды, – говорю я, и мы все смотрим на лэптоп доктора Джеймсона.

Ты, я и доктор Джеймсон сидим за столом у тебя в саду и смотрим, как Санди чинит лэптоп. К счастью, он пострадал минимально. Доктор объясняет нам, что дал в газету объявление о том, что ищет себе компаньона для встречи Рождества. У меня сердце разрывается от жалости, с трудом удерживаюсь, чтобы не расплакаться.

– Кэрол умерла в шестьдесят один год. Очень рано, очень. Детей у нас не было, как вы знаете, я не сумел взять себя в руки, пока не стало уже слишком поздно. Никогда себе этого не прощу. – Он смаргивает и сжимает зубы, стараясь не дать волю эмоциям. Санди поднимает голову от лэптопа и смотрит на доктора. – Мне восемьдесят один. Уже двадцать лет я живу без нее. И семнадцать раз я встречал Рождество один. До того я ездил к сестре, но и она умерла, упокой Господь ее душу. И я больше не хочу оставаться один в этот день. У меня в гольф-клубе один знакомый рассказал, что дал объявление – дескать, ищу экономку, – и они с ней теперь неразлучны. Не в этом смысле, ну, вы понимаете. Просто с ним рядом кто-то есть. Каждый день. Мне каждый день не надо, но я подумал, что именно на Рождество одиночество ощущаешь особенно остро, так почему бы не найти компаньона, кого-то, кто тоже не хочет быть один. Ведь очень многим не с кем встретить Рождество.

Это невообразимо печально, и ни один из нас не знает, что на это можно сказать. Да и что тут скажешь: человек одинок, он ищет компанию, все верно.

Я вижу, что ты глубоко потрясен. Неудивительно. Твоя жена ушла, забрала детей, и, если ты не сумеешь ее вернуть, тебе тоже предстоит в этом году встречать Рождество одному. Возможно, не в буквальном смысле слова, тебя скорее всего позовет в гости кто-то из друзей, но среди них ты будешь ощущать свое одиночество еще острее. Я вижу, как ты сосредоточенно обдумываешь эту перспективу. Или, может быть, вы встретите Рождество вместе с доктором Джеем, сидя вдвоем за его полированным столом красного дерева и ведя вымученную беседу или, того хуже, молча глядя в телевизор с тарелками в руках.

К дому подъезжает машина Эми. Прямо как нарочно подгадала. Она приехала забрать малышей. Как обычно, она не хочет с тобой разговаривать, прячет глаза за темными очками и напряженно смотрит куда-то вдаль. Рядом с ней сидит Финн, он тоже не желает с тобой общаться. Ты стараешься с ней заговорить, стучишь в стекло, просишь ее опустить его хоть немножечко.

Грустно все это видеть. Не знаю, что ты ей говоришь, но все это без толку. Очередная неудачная попытка найти общий язык с женщиной, которую ты любишь. Подбегают младшие с рюкзачками. Они торопливо обнимают тебя на прощание и забираются в машину, восторженно вереща, что мы поймали наркоманку. Ты болезненно морщишься. Дверь захлопывается, Эми резко жмет на газ.

Пытаюсь завести разговор о письме, но ничего не получается. Тебе и без того совсем паршиво. Я разрабатываю план Б. Операция «Ваза с лимонами» начнется сегодня ночью, как только у тебя погаснет свет.

Глава двадцать четвертая

Весь вечер наблюдаю за твоим домом. Я настороже, как коршун, высматривающий добычу. Вижу, как ты сидишь в гостиной, горит яркий свет, а ты смотришь телевизор. Какая-то воскресная спортивная передача, судя по тому, что ты иногда вскакиваешь, возмущенно воздев руки, а потом обреченно плюхаешься обратно в кресло. Всякий раз, как ты за чем-нибудь встаешь, я нервно сжимаюсь – сейчас возьмешь письмо, но ты соблюдаешь наш уговор, и я уважаю тебя за это, хотя после всего, что я натворила и еще собираюсь натворить, мое уважение недорогого стоит. Но ты об этом не знаешь.

Несмотря на мое взвинченное состояние, прошлая бессонная ночь и похмелье дают о себе знать, у меня слипаются глаза, а от таблеток, которые я выпила от головной боли, спать хочется еще больше. Выпиваю пять чашек кофе и впадаю уже в полное обалдение. Наконец, ближе к полуночи, свет в гостиной гаснет, и я вижу, что ты идешь наверх. Ну что, пора? Черт, в спальне загорается свет, вспыхивает экран телевизора, и я понимаю, что впереди еще одна длинная ночь. Клюю носом. В три часа просыпаюсь, одетая, и проверяю, как у тебя дела. Ни одно окно не светится.

Время действовать.

Улица погружена в спокойный тихий сон. Все дрыхнут, включая и топ-менеджера. Он дрыхнет особенно сосредоточенно, ведь завтра понедельник, день тяжелый. Крадучись, перебегаю через дорогу и вот уже стою у входной двери. С собой у меня подлинное письмо твоей жены, правда, уже слегка заляпанное водкой и колой, и ключи из вазы с лимонами. Я прикинула, стоит ли опасаться сигнализации, но, во-первых, она никак себя не проявляла во время твоих пьяных нападок на дверь, а во-вторых, ключи у меня тоже подлинные. Тихонько вставляю ключ в замочную скважину, и он легко поворачивается. Я вошла. Снимаю ботинки и стою в прихожей, давая глазам привыкнуть к темноте. Сердце стучит как барабан. Я не просто так забралась сюда. У меня есть план, который я разрабатывала полночи. И еще у меня есть фонарик.

Начинаю со столика в прихожей. Так, конверты, счета, раскрытые и нет, открытка от тети Нелли, которая отлично проводит время на Мальте. Проверяю выдвижной ящик – без толку.

Перехожу на кухню, где, как ни странно, чистота и порядок. В мойке пара тарелок и кружка, ты, видимо, оставил их там до утра, но в целом ничего ужасного. В вазе с фруктами три почерневших банана и недозрелый авокадо. Письма нет. Шарю по ящикам в буфете. У всех есть ящик для разной полезной ерунды, и я его нахожу: туристические карты, батарейки, счета, новые и пожелтевшие, договор с ТВ-провайдером, старые поздравительные открытки, детские рисунки. Письма нет. Белая доска, на которой удобно писать фломастером всякие напоминалки, девственно чиста, видимо, с тех пор, как ушла Эми. Ни «Обязательно купи туал бум», ни «Мама, уймись, я помню про подстричься», ни «Эми, я не успеваю, купи сама!». Мне становится тебя жалко, этот дом, прежде наполненный жизнью, опустел, и тебе надо что-то с этим делать. Я думаю о том человеке, от которого ушла Эми, и он мне не нравится, он это заслужил. Но я думаю о тебе, и тебе я сочувствую. Тем важнее найти письмо.

Перемещаюсь в гостиную. Там пахнет кофе. Направляю фонарик на книжные полки: книги, подборка дисков – ты любишь детективы и триллеры. Фотографии в рамках. Вы всей семьей, дети, вы на отдыхе, на рыбалке, на пляже, даже ваши школьные фотки есть. Странно, почему она все это здесь оставила? Значит, собиралась вернуться? Но вот фонарик высвечивает пустую стену с грустно торчащими крючками, и я понимаю, что это она как раз оставила за бортом вместе с тобой. Интересная находка: твой диплом об окончании психфака и фото в рамке – ты в мантии выпускника. Вспоминаю, как ты иногда на меня смотришь, как пытаешься меня просчитать и заглянуть мне в душу, как тебе нравится анализировать меня, да и всех остальных тоже, и кое-что проясняется. Ты ухмыляешься, глядя из-под академической шапочки, как будто только что сказал какую-то пакость. У тебя уже тогда была очень нахальная рожа.