Год, когда мы встретились

Примерещилось или наверху кто-то ходит? Застываю как вкопанная, выключаю фонарик, стараюсь не дышать и вслушиваюсь в ночные шорохи. Нет, все тихо. Снова включаю фонарик и продолжаю свои изыскательные работы. Теперь надо обследовать твой рабочий кабинет. Старые фотки, страховка на машину, квитанции, ключи, неизвестно что открывающие… письма нет. Я пока избегаю, по понятным причинам, подниматься на второй этаж. Это моя последняя надежда и худший сценарий развития событий. Вообще, у тебя маловато папок и документов на первом этаже. Возможно, мне действительно пора двигать наверх. Пытаюсь представить, где бы ты мог хранить такую вещь, как письмо от Эми. Конечно, не в шкафу с документами, это было бы дико. Ты же хочешь, чтобы оно было в пределах досягаемости, а значит, ты должен все время его видеть, вертеть в руках, возвращаться к нему глазами. И, если оно не в кармане пальто, которое висит под лестницей, то придется мне идти на второй этаж.

В кармане пальто его нет.

Испускаю глубокий вздох, и – кто-то все же там есть, в задних комнатах! Или на кухне? Не дышу, чтобы он меня не услышал. Все, я в панике. Надо отсюда выбираться, какой ужас, я ничего не слышу, все заглушает бешеный стук моего сердца. Спокойно, спокойно, дыши глубже. Идиотка, дома бы сидела, а лучше лежала, зачем ты прокралась сюда? Это все твои ночные подглядывания, ты спятила и возомнила, что ты сталкер. Для сталкеров в порядке вещей – забраться ночью в чужой дом.

Ну да, так пускай бы ты нашел мое письмо? И потом объясняться с тобой на эту тему? Нет, кошмар. Тогда вперед, топай на второй этаж. Первая же ступенька громко, предательски скрипит. Застываю. Отступаю. Надо все же получше поискать внизу, а не вторгаться к тебе в спальню, пока ты спишь, что уж совсем запредельная наглость. И тут я вдруг вспоминаю, как ты мне спьяну рассказывал о своих переживаниях.

– У меня на холодильнике висит фотография отца. Мне это помогает всякий раз, как я его открываю, чтобы достать себе выпить.

– Как замечательно.

– Да не особо. Он был законченный алкоголик. Фотография там висит, чтобы я себя спрашивал: хочешь стать таким, как он?

Быстро направляю фонарик вниз и возвращаюсь на кухню. Я думаю, что холодильник даст мне ответ. Там сверху валялись какие-то рисунки и распечатки гимнастических упражнений, но я не перебрала все бумаги в поисках письма. Свечу на холодильник и… вижу письмо, то самое, поддельное. Победительно усмехаюсь, как вдруг… БАМ! Что-то тяжелое бьет меня по голове, точнее, в основном по уху, я падаю, как мешок с картошкой, ноги безвольно протягиваются по полу, и я слышу чьи-то шаги на лестнице. Так, на меня напал грабитель. Я его вспугнула, а теперь он нападет на тебя – кому же еще спускаться со второго этажа. Надо как-то предупредить тебя об опасности, но сначала надо взять письмо с холодильника и на его место положить оригинал, только вот голова раскалывается, и я не могу пошевелиться.

– Я говорил, надо подождать! – шипишь ты, и я окончательно теряюсь. Ты что, тоже в этом замешан? В ограблении собственного дома? Неужто дело в страховке? Боже, я попала в опасный переплет, а раз ты в этом участвуешь – что несомненно, коль скоро ты заодно с грабителем, который меня огрел, – то я в большой опасности. Надо бежать. Но сначала надо подменить письмо на холодильнике. Приподнимаю голову и чувствую, что все плывет. Вокруг по-прежнему темно и луна светит на холодильник, словно бы говоря мне: вот твоя цель. Увы, я не могу пошевелиться.

Исторгаю слабый стон.

– Кто он? – спрашиваешь ты.

– Не знаю, но я его только что ошарашил по голове.

– Ладно, надо свет зажечь.

– Лучше сначала полицию вызвать.

– Нет. Сами как-нибудь справимся. И мозги ему вправим.

– Я не одобряю…

– Да ладно, док. Зачем тогда вообще все эти идеи местного самоуправления? Надзора? Зачем, если мы не можем…

– Надзора. А не бить по башке и связывать, а потом допрашивать с пристрастием.

– Чем это вы его огрели? Боже, неужели сковородкой? Я же вам говорил, клюшкой для гольфа.

– Но он очень быстро подошел, я не успел подготовиться.

– Так, держите его. Он хочет бежать.

Ко мне неожиданно возвращается свет. Я на полу возле холодильника. В двух шагах от письма. Надо только протянуть руку, руку… протянуть, да, да… и я его достану.

– Джесмин! – изумляешься ты.

– Ох ты боже мой, боже правый, – причитает доктор Джеймсон.

Что же это такой свет яркий, ничего вообще не вижу. Боже, голова моя сейчас расколется.

– Вы ударили Джесмин?

– Господи, я же не знал, что это она, понимаете? Боже правый!

– Ну, все хорошо, хорошо, – говоришь ты, вы оба решительно меня поднимаете и несете подальше от холодильника, и я издаю горестный стон вовсе не потому, что намереваюсь умереть. Письмо – я вижу его, оно все дальше и дальше от меня. Далеко. Я на диване в гостиной. А мы были так близки.

– Что она говорит? – спрашивает доктор Джеймсон, склонив ко мне большое старческое ухо.

– Что-то насчет холодильника, – отвечаешь ты, укладывая мою голову на подушку с самым озабоченным видом.

– Какая здравая мысль, Джесмин. Сейчас принесу лед, – кивает доктор и торопливо исчезает.

– Придется, наверное, накладывать швы.

Швы?

Ты наклоняешься, чтобы получше изучить мое состояние, и я вижу светлые волоски у тебя в носу. Один седой. Не мешало бы выдернуть.

– Док, а вы какой сковородкой били?

– Антипригарной, «Тефаль», – отвечает он. – У меня дома такой же набор. – Он подходит поближе, наклоняется надо мной, и я слышу запах фруктовых леденцов.

– Джесмин, какого черта ты здесь делала? – вдруг решительно спрашиваешь ты.

Я вяло откашливаюсь.

– Ну, я взяла ключи, подумала, что к тебе кто-то влез. Наверное, ошиблась, и это был доктор Джей, – бессвязно бормочу я. – Ой, как башка болит.

– Простите, милая. Это был не я, напротив, я сразу связался с Мэттом, как только увидел свет фонаря.

– Джесмин, – требовательно говоришь ты, – колись давай.

Вздыхаю.

– Я дала тебе не то письмо. От Эми. То, что я дала, я сама написала. Другому человеку. Я их перепутала.

Открываю глаза, чтобы посмотреть, как ты это воспримешь.

Ты мрачно на меня смотришь и почесываешь плечо. На майке надпись «92 Olimpics». Похоже, ты мне не слишком-то веришь. Но все же это может сработать. Ты вдруг встаешь и идешь на кухню.

– Не читай его! – кричу я так громко, что у самой голова болит.

– Ну-ну, не волнуйтесь, – успокаивает доктор Джеймсон. – Я уже пришел.

Ты приносишь письмо. Мне не нравится твое выражение лица. Оно гнусное и издевательское. Ты размеренно ходишь взад-вперед у дивана, где я лежу, и вертишь конверт в руках, медленно и раздумчиво. Что за идиотские игры?