Год, когда мы встретились

– Это же всего лишь розы, – сказал он, но они не «всего лишь», а именно розы. И я ему старательно это объяснила, а он меня внимательно выслушал, потому что он вообще всегда меня слушает, и, когда я закончила, он поцеловал меня и сказал, что как раз за это меня любит. Теперь розы напоминают мне о его любви.

Но у роз, как и у тебя и у меня, есть свои проблемы. Если сажать их в ту почву, где до этого уже несколько лет росли розы, они заболеют. Это называется «слабость роз». Чтобы ее избежать, необходимо снять старую почву и заменить на свежую, с другого участка сада. Это наводит меня на мысли о мистере Мэлони, который пытается «расти» на том самом месте, где умерла его жена. И вообще обо всех людях, которые слишком глубоко укоренились там, где с ними случилось нечто трагическое. Лучше покидать свои печали и двигаться вперед, жить дальше.

Как-то ноябрьским утром я просыпаюсь от характерного мерзкого звука – его ни с чем не спутаешь – и вскакиваю с постели. Меня волшебным образом перебросило назад во времени. Отодвигаю с груди руку Санди, ночью она ласкала и оберегала меня, но сейчас из-за нее трудно дышать. Подхожу к окну и вижу тебя, ты тащишь по дорожке свой садовый стол.

У меня сжимается сердце, мне грустно, я ощущаю, что сейчас что-то безвозвратно уходит из моей жизни. Не могу смотреть, как ты этим занимаешься. Натягиваю тренировочный костюм и спешу на улицу. Я должна помочь тебе. Берусь за свободный край стола и смотрю на тебя. Ты улыбаешься.

Мимо нас быстро проезжает топ-менеджер. Мы оба вскидываем руку в приветственном жесте. Он нас не замечает. Мы смеемся и продолжаем свое дело. Не разговариваем, мы и так отлично друг друга понимаем, молча огибаем углы и волочем тяжелый стол на задний двор. Это похоже на вынос тела, как будто мы несем гроб с телом дорогого друга. У меня образуется комок в горле.

Ставим стол в маленьком патио рядом с кухней, расставляем вокруг него стулья, которые ты уже успел сюда перенести.

– Эми возвращается, – говоришь ты.

– Потрясающая новость. – Мне с трудом удается справиться с волнением.

– Да, – киваешь ты, но я бы не сказала, что очень радостно. Скорее озабоченно. – Мне нельзя снова облажаться.

– Ты и не облажаешься.

– Надеюсь, ты мне не позволишь.

– Ни в коем случае. – Я тронута, что ты так мне доверяешь.

Мы возвращаемся в сад перед домом. Финн сидит в машине и настраивает стерео, пытаясь найти подходящую музыку.

– О, ты починил проигрыватель.

– Да он и не был сломан, – смущенно признаешься ты.

– Но ты же говорил… ладно, не важно.

Ты понимаешь, что прокололся. Насчет «Ганз н’ Роузес» у тебя в машине. Вздыхаешь.

– Отец нас бил, меня и маму. В тот день, когда мы наконец от него избавились, мама включила «Город-рай» на полную громкость, и мы с ней вместе танцевали на кухне. Никогда не видел ее такой счастливой.

Песня твоего освобождения. Я знала, что она что-то символизирует, что ты не просто так всегда именно под нее возвращался по ночам домой, мчась по дороге, словно после долгой разлуки наконец снова увидишь жену и детей. Но в последний момент ты обнаруживал, что дверь заперта, хотя это далеко не всегда было так на самом деле.

– Спасибо, что рассказал мне.

– Ну и еще она заглушала «Любовь – это поле боя» [8] , – усмехаешься ты. – Что? Каково мне каждый день слушать, как ты ее завываешь. А если окна открыты, так я иногда даже вижу, что ты поешь в щетку для волос. И кошмарно извиваешься в стиле восьмидесятых.

– Я не пою в щетку для волос, – возражаю я.

Ты улыбаешься с тревогой, и я понимаю – ты пытаешься свести к шутке свое признание. По-другому ты не умеешь.

– Я пою в дезодорант, чтоб ты знал. Он больше похож на микрофон.

8

«Любовь – это поле боя» – песня Холли Найт и Майка Чепмена, золотой сингл Пэт Бенатар.

Бросаю взгляд на свой дом и вижу, что Санди наблюдает за нами из окна спальни. Поняв, что я его заметила, тут же исчезает.

– Сегодня знаменательный день, – говорю я, и ты вопросительно на меня смотришь. – Все, мой отпуск закончился.

Похоже, ты слегка удивлен.

– Вот оно что. Здорово.

– Я подумала, может, ты из-за этого стол перетаскиваешь.

– Нет. Просто показалось, что так будет правильно.

Мы оба смотрим на вмятины, оставшиеся от ножек стола. Надо тебе будет заново посеять здесь траву.

– Ты уже что-то себе подыскала?

– Нет.

– Найдешь.

– Угу.

– Обязательно. Ты утратила уверенность в себе, но она вернется, не сомневайся.

Я понимаю, это не пустые слова, ты говоришь со знанием дела.

– Спасибо.

– Ну что же. Это был интересный год. – Протягиваешь мне руку. Я молча смотрю на нее, потом пожимаю, а потом делаю шаг и обнимаю тебя.

Мы стоим, обнявшись, у тебя в саду, на том месте, где раньше был стол.

– Ты так мне и не сказала, чем я тебя обидел, – тихо говоришь ты мне куда-то за ухо. – Что я сделал такого плохого. Но я, кажется, понимаю.

Я замираю, не зная, что ответить. Уже давно я не думаю о тебе как о том, кого когда-то так долго ненавидела. Мы оба не размыкаем объятий, наверное, потому, что так проще – не смотреть друг другу в глаза. Я чувствую твое горячее дыхание у себя на шее.

– Это связано с Хизер, правда?

У меня подпрыгивает сердце, и я уверена, что ты это чувствуешь. Я себя выдала.

– Прости меня.

Сначала я поражаюсь, что ты извинился, а потом вдруг понимаю, что мне уже это и не нужно. Ты целый год показывал мне, что просишь прощения, что вовсе и не хотел меня обижать. И сейчас это больше не имеет значения. Ты прощен. Я высвобождаюсь из твоих рук, целую тебя в лоб, а потом иду через дорогу к своему дому.

Мадра что-то с остервенением выкапывает в саду, у нас с ним уже были серьезные разговоры на эту тему. Санди оделся и стоит в дверях. Он машет тебе рукой, и ты машешь ему в ответ.

– Мадра! – кричу я. – Нет! Милый, ну что же ты ему позволяешь… о, мои цветы!

Пес роет яму рядом с табличкой, которую Санди мне подарил, с надписью «Чудеса растут там, где посажены их ростки», и я встаю на коленки, чтобы забросать яму, как вдруг замечаю в земле металлическую коробочку, небольшой сундучок с сокровищем.

– Что это?.. Санди, смотри!

Но он улыбается, и я понимаю, что он отлично знает, что там. Встает на одно колено и ласково говорит:

– Открой ее.

И я ее открываю. Да-да-да, я ее открываю.

Этот год сильно меня изменил. Нет, внешне ничего не заметно, разве что я чуть-чуть постарела. Но внутри я сильно изменилась. Я это чувствую. Это похоже на волшебство. И мой сад – это мое зеркало. Он был бесплоден и гол, а теперь цветет и плодоносит. Он полон жизни и сил. Надеюсь, то же можно сказать и обо мне. Что-то безвозвратно ушло, осталась лишь оболочка, за которую я наконец перестала цепляться, и теперь из этой оболочки растет живая Джесмин.