Год Собаки I. Среди Теней

Ма повернулась на бок, долго смотрела на меня.

И обняла.

Я слышал, как стучат наши сердца, как еле слышно плещется у берега волна. Колокол ударил двенадцать раз. Где-то по набережной шел обходчик с колотушкой и монотонно кричал:

— Домой… Домой… Полночь. Город закрывается…

— Кажется, знаю тебя много лет, — прошептала она.

— Так и есть…

— Как получилось, что мы встретились?

Я молчал. У меня не было ответа.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Мы лежали в черной воде и смотрели на звезды. Космос давно стал моим домом, и было непривычно видеть его со стороны.

— Сколько звезд… — прошептала Ма. — Ни одного знакомого созвездия.

И чуть громче:

— Смотри, одна упала…

— Загадала желание?

Она повернулась ко мне, улыбаясь:

— Да…

Стало совсем тихо. Светящееся полоса у горизонта растворилась во тьме. Наступила глухая августовская ночь.

Волнение в заливе прекратилось, вода стояла неподвижным черным зеркалом, отражающим мириады звезд. Небо вверху, небо внизу. Звезды вверху, звезды внизу…

Их света хватало, чтобы мы могли различать друг друга во тьме.

Ма посмотрела на меня:

— Гостиница закрывается в час… Успеем?

Я кивнул, и мы поплыли к берегу на оранжевый свет газовых фонарей, дрожащий отсветами на воде.

Набережная была пуста, город словно вымер. Черными призраками во мгле у причалов стояли корабли.

Мы выбрались на берег, а затем на галечный пляж.

Ма ушла за скалу и через минуту вернулась, на ходу застегивая пуговицы. Я как раз попал ногой во вторую штанину. Глянул на нее и чуть не завалился вбок. Она поймала меня за локоть, и я натянул джинсы, накинул на мокрое тело рубашку. Присел, шнуруя кеды.

Ма собрала волосы в пучок, взяла с камня подарок Аманды.

И сказала:

— Летим?

Я огляделся вокруг.

В домах не светилось ни одного окна. Воздух, как и черная вода, стоял без движения. В божественной пустоте и молчании.

Я взял Ма за руку, и мы поднялись в небеса.

Нас ждал ночной полет.

#

День Второй. Сцена 14–15

14.

Мы летели над облаками, повернувшись к ним спиной, глядя на сияющие звезды, рассыпанные в пустоте. За всю дорогу не произнесли ни слова.

В городе спустились к земле и полетели над крышами и ночными улицами, рассматривая полуночных прохожих, подсветку городского собора, арочного моста и музеев. Лишь Лестница Богов не была освещена, она уходила в ночное небо, теряясь в кромешной мгле.

Облетели памятник на площади.

Свет прожекторов делал скульптуру величественным и грозным демоном.

На лицевой стороне постамента светильники выхватывали из темноты рельефные буквы общего языка: ENO. Что в переводе на язык живых означало «Единственный». В других значениях слова были: «один», «одинокий», «первый».

Мы пролетели над спящим парком, мимо колеса обозрения. Над мостом через каньон, и самим каньоном, мрачным и черным. Свет прожекторов не достигал его дна, рассеивался на полпути вниз.

И отправились дальше.

Гостиницу легко было отыскать в ночи по светящимся цепочками окон. С высоты она выглядела спрутом, запустившим щупальца в спящие кварталы.

Нам нужен был главный вестибюль. Центр спрута.

И мы летели к нему…

— Как мы найдем твой номер? — спросил я, когда мы уже приблизились центральному входу гостиницы.

— Просто… Я оставила окно открытым.

Мы медленно летели мимо окон третьего этажа.

— Это оно, — сказала Ма.

Я толкнул створку, мы соскочили с подоконника и оказались внутри.

Ма зажгла свет.

В комнате, в гостиной, в прихожей у входной двери. Номер был точно такой же как у нас с Ильей, только с одной спальной.

Коробки Ма так и стояли неразобранными.

Она прошла в столовую, включила лампу и подняла колпак на подносе.

— Похоже, лосось… — Ма наклонилась, вдыхая запах. — И ягодный торт. Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо…

— Да, пожалуй, уже поздно, — согласилась она и вернула колпак на место.

Ее взгляд упал на «Вестник Снов» с моей перекошенной физиономией. На таком же мы с Ильей ставили утром автографы.

— А это шедеврально! «Вас я убью первым»… — Ма постучала пальцем по снимку. — Отличный кадр, фотограф просто душка.

И без всякого перехода сменила тему.

— Что сегодня было на балу? Что за внезапный приступ гуманизма?

Я догадался, что она имеет ввиду мою сдержанную реакцию на близнецов. Но я сам до конца не понимал причины. Просто чувствовал, что за этим стоит нечто-то большее…

И сказал:

— В нашем дворе обитала компания, которая… Иногда здорово досаждала. Называли себя «санитары леса». Они «волки», а остальные «законная добыча», и должны страдать.

— Ты поэтому пощадил их?

— Долго рассказывать… — я попытался уклониться от разговора. — Просто знакомый сценарий.

— Я не спешу, — заинтриговано произнесла она. — Колись, что за сценарий? Мне дико интересно.

— Ладно… — вздохнул я и рассказал Ма о «санитарах».

У нашей дворовой шпаны было несколько схем, по которым они раскручивали новеньких «буратин» на роль жертвы.

— Деньги? — с лёгким удивлением спросила Ма, и я отрицательно покачал ладонью.

— Нет, что ты…

Один из сценариев заключался в резком выпаде рукой к лицу ничего не подозревающей жертвы с одновременным хлопком другой рукой или ногой.

Жертва смешно вздрагивала.

Дергалась, отклоняя голову назад. Роняя портфель с учебниками, или сумку с продуктами. Тогда следовало продолжение: подсечка, удар ногой в живот, рукой в голову. Или просто коленом в пах…

Били не сильно. Главным было унижение.

Иногда жертва теряла рассудок и бросалась в бой. И тогда ее сбивали с ног и, смеясь, пинали уже по-настоящему. Под язвительные нравоучения.

Я испытал на себе разные варианты.

В конце-концов мне все порядком надоело, и я бил первым, чтобы все поскорее закончилось… Можно было не реагировать на провокации. Но тут не угадаешь… Иногда у «волков» просто было плохое настроение.

Через год, я мог постоять за себя, и ко мне почти не цеплялись.

Но обломались «санитары» на флейтисте.