Голем

– Ну, я пошел.

Брейгель подошел к краю провала и прыгнул вниз.

Поначалу это был почти вертикальный колодец, ствол которого имел лишь едва заметный уклон в ту же сторону, куда поначалу, до того как упереться в стенку, вел оставшийся наверху проход. Придерживая веревку правой рукой, Брейгель спускался не торопясь, то и дело светя фонарем вниз. Вскоре спуск стал более пологим. Уклон составлял не более сорока пяти градусов. Если бы не торчащие отовсюду обломки предметов, когда-то составлявших часть людского быта, а затем пришедших в негодность и выброшенных на свалку, по наклонному желобу можно было бы ехать, как по горке. Бежать же вниз, придерживаясь за веревку, мешал низкий потолок. В какой-то момент у Брейгеля и вовсе возникло опасение, что вскоре ему придется ползком пробираться вперед. По счастью, этого не случилось. Как только пол вновь приобрел горизонтальную направленность, потолок поднялся на обычную для него высоту – такую, что можно было идти, не пригибая голову.

Брейгель бросил веревку и осмотрелся.

Киберпауков вокруг было множество. А более – ничего необычного. И ни малейших признаков того, что кто-то здесь недавно побывал. Либо здесь действительно никогда не ступала нога человека, либо киберпауки тщательно прибирали за теми, кто здесь проходил.

Хотя, если подумать, кому может прийти в голову сюда забраться?

Зачем?

Глядя на стены, сложенные из поломанных, давно никому не нужных вещей, Брейгель подумал, что так, наверное, будет выглядеть мир после того, как люди исчезнут. Раз и навсегда. С людьми такое порой случается. Люди вообще очень странные существа. Они вдруг могут заняться разработкой оружия самоуничтожения. А может быть, начнут отравлять среду собственного обитания. Или придумают еще что-нибудь себе на погибель. Что-то есть такое в человеческой натуре, что не дает им жить спокойно, в мире и согласии друг с другом. Почему-то непременно находятся среди людей такие, которым непременно нужно карабкаться наверх, ступая при этом по спинам и головам других. И все ради того, чтобы потом сорваться, упасть и свернуть себе шею.

– Я-ан! – протяжно прозвучало, будто соскользнуло сверху.

– Порядок! Я внизу! – отозвался Брейгель.

– Ну, и как там?

– Сейчас разберусь.

Брейгель подошел к стене и принялся водить по ней лучом света, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы подсказать, в каком примерно году формировался уровень свалки, на котором он сейчас находился. Как назло, на глаза не попадалось ничего толкового. Ни книг, ни газет, ни почтовых конвертов. В те времена ведь еще посылали письма. Настоящие письма в конвертах. На которые ставили почтовые штемпели с датой отправки. Наконец он заметил уголок какой-то бумажки, осторожно ухватился за него и потянул.

В руке у него оказалась старая, не пожелтевшая даже, а ставшая коричневой фотография. На снимке довольно миловидная девушка, лет двадцати пяти. Улыбающаяся, с короткой стрижкой. Интересно, сколько ей сейчас лет? И жива ли она вообще? Сколько ведь всего произошло с того дня, как фотограф запечатлел ее на этом снимке. На обратной стороне надпись чернилами: «Андрюше от Марины». А дату поставить Марина, конечно, позабыла. Или почему-то намеренно не стала это делать.

Брейгель покрутил фотографию в руке и, не зная, что с ней делать, сунул в карман. Ему казалось, что будет неправильно просто кинуть снимок на пол. Нельзя было так поступить с запечатленным на бумаге крошечным фрагментом чьей-то жизни. Хотя кто-то в свое время уже выкинул его в мусор. Но у него, наверное, были на то причины.

Так, что тут у нас еще имеется?

Брейгель подцепил за ручку какой-то металлический предмет и потянул его на себя. Предмет не поддавался. Ни за что не желал выбираться из груды сдавивших его со всех сторон таких же ненужных вещей. Брейгель потянул ручку сначала вверх, затем вниз, а после дернул на себя. В руке у него оказался жестяной детский горшок. Стрелок перевернул горшок, посмотрел на его дно с обратной стороны. Заводского штампа с указанием года выпуска не было. Брейгель разочарованно кинул горшок за спину.

Ухватившись обеими руками за край еще какой-то металлической посудины, квестер и ее выдрал из кучи хлама. Однако это оказалась не кастрюля, а старая военная каска, пробитая осколком. По форме вроде бы немецкая. Война уже закончилась?

Брейгель положил каску на пол. И снова принялся за поиски. Он все же хотел отыскать какие-то более весомые доказательства, указывающие на возраст мусорного слоя, в котором он находился.

Так, это что еще такое?

Брейгель вытянул из-под раздавленной деревянной коробки половину тарелки с орнаментом из красных серпов и молотков, тянущимся по краю. И снова на донышке не было заводского клейма.

Брейгель в сердцах саданул осколком тарелки о каску.

– Я-ан!

– Все в порядке!.. Еще немного!..

Брейгель ухватился за небольшой плоский ящичек, почти расплющенный наваленным на него грузом. Едва он потянул ящичек на себя, как боковая стенка отвалилась и осталась у него в руках. Брейгель наклонился и посветил фонариком в образовавшийся просвет. Внутри лежали какие-то бумаги.

Осторожно, двумя пальцами, стараясь не порвать, квестер начал вытаскивать их.

Одну за другой.

Сначала в его руках оказалась поздравительная открытка. Некий «В. К.» поздравлял «дорогую Валечку» с днем рождения. Штемпель на марке, как назло, был смазан так, что ничего не разобрать.

Затем Брейгель вытянул страничку из ученической тетрадки в клеточку, с рисунком карандашом. Береза с голыми поникшими ветвями, сквозь которые проглядывает холодное осеннее солнце. Хороший рисунок. Можно даже сказать, профессиональный. Но, к сожалению, малоинформативный.

В третий раз запустив пальцы в коробку, стрелок наконец-то достал то, что было ему нужно! Два билета в Большой театр. Использованные, с оторванными контролями. Но зато с четко проставленными датами и временем начала представления!

15 сентября 1951 года!

19.00!

Хотя, конечно, время большого значения не имело.

– Спускайтесь! – крикнул, взмахнув билетами, Брейгель. – Мы движемся в нужном направлении!

Стрелок посмотрел на билеты.

Надо же, Большой театр.

Который полгода назад ушел под воду вместе с Кремлем.

Глава 37

26 июня (возможно). Время неопределенное

– Эй! – Предводитель постучал ладонью по столу, привлекая к себе внимание остальных бомжей. – Ты! – указал он пальцем на здоровяка в рогатом шлеме. – Освободи их! – махнул он рукой в сторону пленников.

Бомж в рогатом шлеме покосился на Сергея с Володей и неодобрительно рыкнул.

Бомж в красном спортивном костюме устало вздохнул.

– Вот так всегда, – пожаловался он парням, настороженно и с некоторым недоверием ожидающим развития ситуации. – Как только переходишь на новый язык, прежний напрочь вылетает из головы!

Предводитель коснулся висков сжатыми в щепоти кончиками пальцев, а затем – бум! – резко раскинул их в стороны.

«Рогатый» утробно рыкнул. А может быть, рыгнул.

– Ты! – снова ткнул в него пальцем предводитель. – Возьми это! – указал он тем же пальцем на нож, заткнутый у «рогатого» за пояс. – И перережь! – Он сначала сложил вместе свои запястья, а затем, счастливо улыбаясь, развел их в стороны. – Им! – указал он на пленников. – Понял?

Что-то недовольно ворча себе под нос, «рогатый» бомж выдернул из-за пояса нож с широким длинным лезвием и тяжелой, затянутой в кожу, рукояткой. Подойдя к пленникам, он перерезал пластиковые ремешки, стягивающие их руки.