Голод

Зачем Жнецу поганить землю этими растениями, если он намерен убить людей прежде, чем те успеют умереть от голода?

Ему нравится смотреть, как они умирают, – проносится у меня в голове. Я словно вижу перед собой его жестокое лицо. Ему нравится смотреть, как сама земля выдавливает из нас жизнь.

Я качу по городу в поисках всадника. Вполне вероятно, что Голод еще здесь, в Куритибе. От этой мысли меня пробирает нетерпеливая дрожь, хотя отыскать его в таком большом городе будет непросто.

Я добираюсь почти до центра, где дома выглядят особенно ветхими, и тут вновь слышу сдавленный крик. Он доносится из здания, в витринах которого выставлены плетеные корзины, глиняные горшки, керамические фигурки и традиционные бразильские костюмы.

Остановив велосипед, я прислоняю его к стене и вхожу внутрь.

В лавке стоит полумрак, но и в этом тусклом свете можно разглядеть четыре дерева, растущих на некотором расстоянии друг от друга. Они тянутся от пола вверх, упираясь кронами в потолок. На каждом из них видны темные фигуры. Одна из них дергается, и у нее снова вырывается измученный всхлип.

Мой взгляд останавливается на этой фигуре. Я медленно подхожу.

– Я не могу освободить тебя, – говорю я вместо приветствия. – Последнего человека, которому я пыталась помочь, эта… – Я не могу заставить себя назвать это деревом. – Эта штука убила.

В ответ я, кажется, слышу тихие звуки рыданий. У меня перехватывает дыхание.

– Ты можешь говорить? – спрашиваю я.

– Он убил моих детей и их детей тоже, – хрипит мужчина. – Ему даже не пришлось прикасаться к ним, чтобы отнять их жизни.

Он опять начинает всхлипывать.

– Я ищу его, – говорю я. – Он еще в городе?

Мужчина не отвечает, только плачет.

Я подхожу ближе. Мужчина висит высоко на дереве, его глаза едва можно разглядеть.

Стою молча, глядя на него, а затем поднимаю рубашку, чтобы показать ему свои жуткие раны. Не могу сказать, сколько раз я раздевалась перед мужчинами и сколько взглядов было обращено на мое голое тело. Однако сейчас один из редких случаев, когда я показываю его не ради денег или удовольствия.

Несколько секунд – и мужчина замолкает.

– Он и меня пытался убить, – говорю я, пока незнакомец разглядывает на мне всевозможные шрамы от ножевых ранений. – Я намерена отплатить ему тем же. Ты знаешь, где он?

– Бог тебя уберег, девочка, – хрипит он. – Уходи отсюда и живи своей жизнью.

Мне хочется смеяться. Однажды я уже выбрала этот путь, и он привел меня в бордель. Больше я на это не пойду.

– Ни от чего меня бог не уберег, – отвечаю я. – Так ты знаешь, где он?

Мужчина долго молчит и наконец говорит:

– В семи километрах к востоку есть социальный район Жардим. Я слышал, он где-то там остановился.

Семь километров. За час-другой доберусь – если, конечно, сумею найти, где это.

– Спасибо, – говорю я.

Я колеблюсь, чувствуя себя в долгу перед этим человеком.

– Брось меня, – хрипит он. – Мое место здесь, с моей семьей.

От этой мысли меня пробирает озноб.

– Спасибо, – повторяю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Это самоубийство, – говорит он мне в спину.

Я не оборачиваюсь.

– Это расплата.

Глава 7

Стараясь не отклоняться от направления, которое указал старик, я еду на восток. Если когда-то во мне и жил страх, то теперь его не осталось. Я долго не могу отыскать дом, в котором остановился Голод, но в конце концов нахожу. Он ничем не выделяется среди других. Я могла бы проехать мимо, если бы не злобного вида мужчины, маячащие вокруг.

Один из них замечает меня и делает несколько угрожающих шагов навстречу, а потом скрывается в доме. Явно пошел обо мне доложить. А значит…

Значит, Голод внутри.

Сердце у меня бешено колотится.

Голод там, и через несколько мгновений он узнает, что в этом проклятом городе остался кто-то живой.

Прежде чем остальные люди, стоящие на страже, успевают что-то предпринять, я еду прочь и останавливаюсь только через три квартала, когда натыкаюсь на заброшенный дом.

Я достаю из своей тележки кое-какое оружие и жду, когда кто-нибудь из людей Голода придет за мной или, еще хуже, какое-нибудь из этих чудовищных растений вытянется из земли и раздавит меня насмерть. Я уже почти готова к этому, но ничего не происходит. Минуты текут за минутами, солнце опускается ближе и ближе к горизонту.

Жнец здесь, в этом городе, в нескольких кварталах от меня. При этой мысли адреналин зашкаливает, и в душе рождается желание броситься к этому особняку, высадить двери и ворваться внутрь. Но я заставляю себя выжидать, обдумывая что-то вроде плана, пока небо становится темнее.

Я медлю до тех пор, пока не наступает ночь, и только после этого покидаю свое укрытие. Два клинка висят у меня на бедрах и еще один – на груди. Кожаные ремни, которыми они пристегнуты, ощущаются непривычно. Еще два месяца назад для большинства законопослушных граждан такое количество оружия было бы явным излишеством. Теперь же этого может оказаться еще и недостаточно для защиты от Голода и его людей.

Я крадусь к дому, где он остановился, и сердце колотится сильнее. Я знаю о всаднике достаточно, чтобы понимать: люди уже пытались и не смогли его убить. Но это не заставляет меня замедлить шаг.

Особняк прямо передо мной. Мимо не пройдешь. Это единственный освещенный дом в городе. Горят масляные лампы, и снова кучка мужчин торчат у дверей. Некоторые стоят, другие сидят и курят на лужайке перед домом. Один шагает взад-вперед, отчаянно жестикулируя на ходу: он что-то говорит, но на таком расстоянии я не могу расслышать.

Держась в тени, сворачиваю в тот квартал, который тянется за домом. Между темными пустыми домами никого нет. Неудивительно: Голод, скорее всего, не ждет нападения, он ведь уже уничтожил бо2льшую часть населения города.