Голодные Игры: Восставшие из пепла

Несколько пар удивленных глаз оборачиваются к нам с Бити. Понимая, насколько обескуражено выгляжу, разрождаюсь громким, заливистым смехом, дабы не вызвать не нужных подозрений. Технолог нехотя подыгрывает мне. Да, ему явно не хватает актерского мастерства и долгих месяцев тренировок в игру «несчастные влюбленные из Дистрикта-12» .

Когда всё возвращается в прежнее русло, и разбитый бокал списывают на опьянение, Бити уводит меня в сторону. По витиеватой мощеной тропе мы возвращаемся в Президентский Дворец. Нас приветствуют, нами восхищаются, но в голове нет и мысли о том, чтобы отвечать им. Все сознание забито одним только словом: «радикалы».

Мы останавливаемся у самого окна, задернутого ярко-бардовыми бархатными шторами. Становится смешно: гамма цветов везде одна и та же, а я похожа на кусок ходячего алмаза посреди этого уныния.

– Веди себя естественно, старайся смеяться как можно чаще. Мы и так приковали слишком много ненужных взглядов, – шепчет Бити.

Я односложно киваю головой и стараюсь непринужденно засмеяться – все выходит, Бити одобрительно кивает.

– Я до последнего не верил, что они смогут связаться с тобой. Но, как видимо, я ошибался. Он говорил с тобой на том языке, на котором ты его понимала. Язык надежды, борьбы, сражения, понимаешь, Китнисс? Он проверял, чью сторону принимает та самая Сойка, в которую до сих пор верят многие в стране.

– Он говорил такие простые и односложные вещи… Только в конце…

Я замираю. Этот жест – словно объяснение всему его поведению. Сердце замирает на одном из ударов, пропуская его: они верят в меня, я нужна им.

– Что в конце? – нетерпеливо спрашивает технолог.

– Он попрощался со мной жестом моего Дистрикта…

Бити ободрительно хлопает меня по плечу, замечая мой ошарашено-счастливый взгляд. Теперь и меня можно звать Долбанутой. Но что-то не дает мне покоя, будто во всем этом кроется подвох. Для полной картинки мне не хватает одной детали, которая кроется в недосказанных словах Бити.

– Ты сказал: предводители? Их много? Сколько этих радикалов вообще?

– Достаточно, раз из Дистрикта-8, они добрались во Второй.

– А предводители? – не унимаюсь я.

Бити тяжело вздыхает. Что-то заставляет молчать его об этом.

– Их всего двое, – тихо говорит технолог.

– И ты знаешь кто второй?

– Это Гейл, Китнисс. Гейл Хоторн.

___________________________________________

Дорогие мои Читатели. Эта глава предпоследняя, но я сделала её довольно обширной и по количеству, и по содержанию.

Завтра-послезавтра выложу 20-ю главу, заключительную главу второй части. Буду ждать ваших комментариев и критики.

С любовью, Ася.

========== Глава 19 : Искренность. ==========

Странно ощущать, что голод, который, словно собака кость, обгладывал меня всего несколько минут назад, отступил. Правдивее сказать – видоизменился: все тело изламывается в тошноте. Я чувствую, как она зарождается в каждой клетке, но продолжаю стойко держаться на ногах. К несчастью, это невыносимо. Я опираюсь на протянутую руку технолога: он ничуть не удивлен.

Я не могу слушать или слышать его. Мне нужно выпить. Я осушаю один бокал за другим. Мне кажется, со стороны это похоже на сумасшествие. Но думать о Гейле: моем брате, друге, «кузене» или… возлюбленном – я не могу. Это сложнее, чем кажется на первый взгляд.

– Прости, но ты должна знать об этом, – виновато говорит Бити.

– Как давно радикалы начали действовать?

– С твоего возвращения из Капитолия. Было множество одиночных восстаний, которые устраняли быстрее, чем слух о них расползался по всему Панему. Они только отвлекали внимания от по-настоящему важных событий…

– Китнисс!

Я недовольно морщусь: и зачем было так громко визжать? Оборачиваюсь на голос и понимаю, что уже абсолютно точно покоюсь в руках технолога. Что такого подмешали в шампанское, что оно ударяет в мою голову?

В воспоминаниях проносится прошлая зима, когда я и Хеймитч делили бутылку напополам. Ненавижу этого старого доходягу! Опозорил меня перед людьми, которые считали Огненную Китнисс непоколебимой стеной спокойствия и силы. Они черпали свою уверенность во мне, ведь если символ восстания с такой легкостью справляется со всем этим дерьмом свалившемся ей на голову, почему бы им всем не пережить жестокие дни правления Альмы Койн?

Но только не Пит. Он видел мои слезы. Видел мой страх, отчаянье, растерянность. Видел мое поражение. Слова ментора показали ему Китнисс Эвердин с человеческой, более слабой, а значит безвольной стороны.

Чьи-то руки обвивают мою талию. Мне это, видимо не нравится, мертвой хваткой я уцепляюсь в плечо Бити.

– Все в порядке, Китнисс. Он отвезет тебя домой.

Отвезет меня домой? Тошнота пробивается к горлу – пищевод разжигает отвратным запахом рвоты. Думаю, предположительные заголовки будущих газет я уже могу представить, пусть даже на пьяную голову: «Огненная Китнисс, лишившаяся рассудка, заливает горе алкоголем», «Символ восстания восстал против трезвенников», «Китнисс Эвердин стала отражением Хеймитча Эбернети».

Ну и ладно. Разве мне не все равно? Завтра, быть может, я подумаю об этом. Выслушаю добрые советы ментора, закрыв дверь перед его носом. Пропущу писк Эффи мимо ушей – она ведь больше неуполномочена. Пит.

Ну вот, теперь я действительно расстроена. Он увидит, насколько я ничтожна и омерзительна. И я рассчитывала на какие-либо чувства? Эмоции? Не легче ли просто принять и осознать ту мысль, что Пита Мелларка больше нет?!

Его нет, Китнисс, и Хеймитч прав. Он умер на поле Квартальной Бойни. Стал пеплом воспоминаний. Разделил участь Прим. Но отчего-то находился рядом. Ах, да. Беженцы.

Точно-точно. Это «важно-преважно». Не забывай об этом, Китнисс.

Было еще кое-что «важное», но я уже плохо соображаю и поэтому, когда в лицо ударяет свежий осенний ветер, я просто прикрываю глаза. Он обдувает мою шею, щеки, плечи, обвитые сетью рукавов сумеречного платья. Мне холодно. Я кутаюсь в объятия «доверительного лица» Бити, он отвезет меня домой.

В машине меня рвет. И рвет настолько сильно, что кажется, вместе с ней, на полу богато убранного автомобиля окажутся и мои внутренности. Кто-то вливает в меня воду, и тогда я чувствую приступ снова. Тошно от воды, тошно от своей слабости, тошно от омерзения к себе самой.

Все, что я могу говорить «мне плохо». И я говорю это. Каждый раз, когда задыхаюсь от приступа тошноты, вдыхаю новый поток кислорода или тону в объятиях алкоголя. Меня трясет, шатает, меня подбрасывает на поворотах и снова рвет. Что-то страшное творится с моим организмом, и я чувствую, как вся покрыта холодной испариной.

И когда яркий свет бьет в мои глаза, я недовольно щурюсь, все еще ощущая себя в чужих руках.

– Где я?

– В лифте, – спокойно отвечает незнакомец.

– Кто вы?