Голодные Игры: Восставшие из пепла

– Они, как и все остальные лица, приближенные к Президенту Сноу, были осуждены высшими инстанциями.

– Высшие инстанции – это Вы? – злость хлещет из меня через край.

Напускная вежливость спадает с лица. Я знаю, как мои стальные глаза выжигают на сердце Койн одно единственное слово: «безверие».

– Мне кажется, вы не улавливаете сути нашего с вами разговора, Китнисс.

– Возможно, я теряю свой авторитет среди ваших приверженцев. Возможно, Сойка-пересмешница умерла для многих после вчерашнего интервью, но я не только символ восстания. Я – обычный человек, как и все те, кто терял своих близких на протяжении этих лет. Я – Китнисс Эвердин, а не Сойка-пересмешница, которой вы меня нарекли. Я разожгла восстания, я дала людям желанное ими слово «свобода», я свергла тирана всего за несколько месяцев. И Вы хотите сказать, что решить проблему деспота, с маниакальным желанием мести, не в моих силах?

Койн молчит. Ее взгляд прожигает до костей, но это не по мне – я сделана из огня. Ей просто нечего сказать – мои речи «наполненные патриотизмом» заставили ее эго замолчать. В ответ на ее оскал, я отвечаю грустной полуулыбкой.

– Тогда мне просто жаль Вас, – бросаю я.

***

Лифт с характерным писком разъезжается в стороны. Я вхожу в гостиную Тренировочного Центра и только сейчас понимаю насколько выжата. Кажется, разговор с Президентом забрал мои последние надежды. Вслед за ней исчезает и уверенность в себе: мне кажется, это, заранее проигранная битва, принесет мне слишком много потерь.

Зачем я объявила Койн войну? Неужели это приведет к чему-то, что могло бы спасти, а не усугубить, жизнь беженцев на Играх? Теперь, она будет действовать вопреки обстоятельствам – никакие восстания или мятежи не помогут остановить её. Все зашло слишком далеко и все, что я могу предложить этим детям: веру и знания об опасностях арены.

Я вспоминаю янтарно-карие глаза, улыбающейся из толпы беженцев девочки. До конца Церемонии она держалась с отстраненно-пугливой полуулыбкой, которой она одарила каждого, кто обращал к ней умоляющие взгляды. Они находили в ней поддержку: точку опоры, которая среди всего этого ужаса светилась надеждой.

Темные хвостики девочки парили среди толпы, и я часто ловила себя на том, что выискиваю ее среди остальных. Она и меня наполняла спокойствием и надеждой. Наблюдая за балконом Распорядителей, ее взгляд дольше всех задерживался на мне и Пите. Ее глаза, глядя на него, наполняются светящимися огоньками – он для нее источник веры, которую она впитывает как губка и разделяет после между своими соратниками.

В комнате Тренировочного Центра меня встречает пепельноволосая девушка. Она, молча, указывает на кровать, новую мебель и телевизор, видимо обращая мое внимание на то, что безгласный персонал позаботился об их замене.

– Спасибо, – говорю я, – Где наша сопровождающая – Эффи?

Девушка достает некое устройство, на котором, спустя минуту, мерцает послание, написанное корявым подчерком:

«Мисс Бряк по срочному делу вызвана в приемную Президента. А Мистер Эбернети вызвался ее сопрождающим».

– Она не оставляла каких-либо указаний?

Она вновь берется за тонкий карандаш.

«Только отдых. Она просила передать Вам это».

Девушка протягивает мне книгу. Удивительно, Эффи заставляет меня читать? На обложке изображена смеющаяся девчушка, в руках которой покоится причудливый цветок: набухающие зеленоватые почки, вогнутые, четырехгранные лепестки желтого цвета, торчащие в разные стороны, словно иглы, пестики. Я улыбаюсь – рисунок вызывает только положительные эмоции.

– Что это за цветок?

Девушка виновато улыбается и уже через мгновение в ее руках пляшет тонкий карандаш.

«Рута».

Все меняется в одно мгновение. Я чувствую запах этого благоухающего цветка, и он заставляет почувствовать всю боль зияющей дыры внутри меня. Я возвращаюсь на арену в тот момент, когда понимаю, что потеряла Руту. Он наступил для меня тогда, когда она просит:

«Постарайся победить, Китнисс».

Точно так же, как и Прим когда-то. Именно это делало смерть маленькой обезьянки невосполнимой. Она была, как и Прим, как и беженцы – самой жизнью.

Я благодарю и отпускаю девушку. Поглаживаю гладкую обложку книги, словно боясь открыть её. Мне страшно окунаться в мир подобному миру Руты. Все изменилось, а ее сладкоголосый, девичий образ остается прежним. Я помню тебя, Рута.

С каждой новой шершавой страницей главная героиня меняет свое имя и становится прежней курчавоволосой обезьянкой, с мелодичным голосом и детским, давно небьющимся, сердцем. Я переживаю ее смерть с каждой новой главой, в которой девочка, подобно Руте, жует мяту, взбирается на деревья, греется в руках матери.

Но приходит Страшный День, и её мама покидает этот мир, унося самые желанные и хорошие мгновения жизни маленькой девочки в другой мир. В этот миг Рута взрослеет: не рывками или мелкими перебежками, а резко, всего за несколько часов. Она ставит на ноги брата, когда отец полностью отдается алкогольному забвению.

Маленькая Рута-обезьянка работает на шахтах, прикидываясь худощавым мальчишкой. И когда ее тайна открывается, ее избивают на площади на глазах у всех. Я чувствую, как к губе скатывается слеза – будь я на месте тех трусливых людей, защитила бы маленькое тельце избитой девочки.

Нечестно. Это все так нечестно. Когда умирала Прим или Рута, никто не мог встать на их защиту. Никто не мог занять их место, хотя клянусь, будь у меня возможность, я бы отдала свою жизнь лишь бы проворная обезьянка и вдумчивый утенок остались бы живы.

Когда теперь умрет девочка с янтарно-карими глазами никто и никогда не станет на ее защиту. А все потому, что есть преступление, которого она не совершала. Есть кодекс мести, которому все беспрекословно следуют, забывая о человечности, забывая о сострадании и любви…

– Китнисс.

В дверном проеме стоит ошарашенная Эффи. Я быстрым движением руки вытираю слезы, и будто улыбаясь, приглашаю её войти.

– Я только хотела пригласить тебя к ужину.

К ужину? За окном чернеют сумерки. Я и не заметила, как за чтением пролетел практически весь вечер.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Эффи.

– Да, я просто. Я не слышала, как вы приехали…

– Около часа назад. Пит заперся у себя, – она качает седовласой головой, – После разговора с Президентом он сам не свой.

Могу его понять. Наверняка, злоба и ненависть к Койн плещется в нем ничуть не меньше, чем во мне.

– Мы ждем тебя, – выходя, говорит Бряк.

– Эффи, – окликаю я свою сопровождающую, – Спасибо за книгу, я действительно не встречала ничего лучше этого.

– Книгу? – ее брови взмывают вверх, – Ненавижу книги, по-моему, куда удобнее для чтения использовать технику.

– А новая девушка из персонала: с короткими пепельными волосами – ты знаешь её?

– Китнисс, мне кажется, ты переутомилась. Я не знаю никого, кто бы мог подходить под это описание. Возможно, ты обозналась?