Голос ангельских труб

– Нет, – ответил Шибаев. – Я пришел сам. Меня интересует, почему девочка умерла после успешной операции.

– Молодой человек, что значит успешная операция? У вас что, медицинское образование? Вы имеете опыт? Вы работаете в госпитале? Успешная, безуспешная… я даже не знаю, о чем вы говорите. У меня в файлах такого ребенка нет. Чтобы вы знали, такого рода операции делают только в двух странах мира – здесь и в Германии. Операция суперсложная… – повторил он. – Всякое бывает. Но о чем мы здесь говорим? – Он смотрел на Шибаева через затененные линзы очков, нагнув голову, – лоб собрался в складки, брови приподнялись. – Такой пациентки у меня не было, так что, сорри. – Он захлопнул крышку лэптопа, демонстративно потянулся за книгой.

Шибаев поднялся. Он не возлагал больших надежд на визит к доктору, просто цеплялся за соломинку, ожидая, что сработает слово, жест, взгляд врача, и длинный шибаевский нос учует… что-нибудь да учует.

– Спасибо, – сказал он на прощание.

– На здоровье, – отозвался доктор Горбань ему в спину. – Заходите еще. Всегда рады служить. – Слова звучали издевательски, но тон у доктора был вполне мирным.

В приемной ничего не переменилось. Грег по-прежнему нависал над регистраторшей, шептал, часто повторяя ее имя – Ренаточка. Шибаев тронул его за плечо.

– Ренаточка, так я позвоню, – не то сказал, не то спросил Грег на прощанье.

Уже в машине Грег задал вопрос:

– Ну что? Поговорили?

– Ничего. Поговорили. В его файлах Виктория Яковлева не числится.

– Как это? – Грег изумленно воззрился на Шибаева.

– Так. Или твоя информация туфта…

– У нас один Горбань на всю деревню, – перебил его Грег. – Если не он – больше просто некому. Может, ребенок вообще не оперировался?

– И вообще была ли девочка, – ответил Шибаев. – Возможно, она не Яковлева, а… Прахова, например. Если у персоны Ирины был роман с праховским братом, то это очень может быть.

– А ты не спросил?

– Не спросил.

– Почему?

– Почему? – повторил Шибаев. – Не знаю. Не хотел светиться с Праховым. Как-то это все… – Он задумался. Потом сказал: – Понимаешь, Горбань сразу же заявил мне, что информация носит конфиденциальный характер. Как я понимаю, с этим у вас строго. Так? И после этого стал искать в файлах. Не стыкуется. Или нельзя, или можно. А у доктора Горбаня и то, и другое сразу. Поэтому я и не спросил.

Грег пожал плечами. С его точки зрения, ничего подозрительного не произошло. Люди все время говорят одно, а делают другое.

– Ну и что ты думаешь?.. По-твоему, он заметает следы? – осторожно спросил он.

– Не знаю. Ответ «нет» хорош тем, что отпадают всякие другие вопросы.

– Думаешь, он врет?

– Черт его знает. Думаю, врет. Он не поверил, что я родственник.

– Родственнику он не стал бы врать, – догадался Грег. – Родственник и так знает, что ребенок оперировался у него. А может, он подумал, что вы с Ириной не контачите? Поссорились, например, и ты не можешь уточнить. Услышал от кого-то, что вроде доктор Горбань, а он сказал «нет, не я», и финита. Может, побоялся, что ты подашь в суд?

– Было бы за что, Ирина давно размазала бы твоего доктора Горбаня по стенке. Без всякого суда и следствия.

– А может, действительно, у девочки другая фамилия? А мать врач не запомнил. Хотя, сомнительно, – добавил он. – Разве персону Ирину забудешь?

– Наш доктор консультирует здесь два раза в неделю, по два часа.

– Ну и?..

– Пациентов немного.

– Ну и? – снова повторил Грег.

– Это хорошо, что немного, – ответил Шибаев туманно.

– Какая разница? – не понял Грег.

– Большая. – Шибаев помолчал немного, потом сказал: – Я хочу забрать машину. Подкинешь?

– Подожди, – опешил сбитый с толку Грег. – А как же доктор Горбань?

– А что Горбань?

– Ну, еще раз поговорить. Я на всякий случай взял адрес. Это рядом со мной, только поближе к океану.

– Я позвоню, – ответил Шибаев, думая о своем. Желание видеть Ингу скрутило его с такой силой, что он испытывал боль почти физическую. Она смотрела на него, чуть склонив голову к плечу, улыбаясь, облитая медным закатным солнцем, и глаза у нее были совсем прозрачные. Моря ясности… Ему казалось, если он не увидит ее сейчас же, сию минуту, он умрет, сойдет с ума, бросится с моста в реку.

Прахов, персона Ирина, доктор Горбань, все отодвинулось, все стало неважно. «Инга, Инга, Инга», – стучало сердце, кровь, легкие, сжимались пальцы, барабанило в затылке, спирало дыхание… «Инга!»

– На всякий случай, – разочарованно сказал Грег и засунул Шибаеву в карман бумажный клочок с адресом доктора.

Глава 22. С Ингой

Он позвонил ей, миновав Бруклинский мост. Она обрадованно произнесла:

– Ши-Бон, ты где? Я так беспокоилась.

Он сразу ее увидел – в длинном белом плаще, тонкая, гибкая, она стояла на краю тротуара, всматриваясь в поток машин. Он притормозил около нее, перегнулся через пассажирское сиденье и распахнул дверцу. Инга нагнулась, заглянула. Убедившись, что это действительно он, нырнула внутрь. Он услышал ее запах – чуть-чуть духов, знакомых, ванильно-сладких, дыхания, теплых волос, кожаных перчаток, которые она сжимала в руке. Ему казалось, что теперь он, как собака, сможет идти по следу Инги в любой толпе, бесконечно долго, всегда.

Она прижалась к нему, прошептала:

– Ши-Бон, я знала, что ты придешь сегодня. Весь день знала.

Он медленно пробирался к Хаустону, лавируя по забитой машинами Лексингтон-авеню. Теплые пальцы Инги скользнули под ворот его куртки. От ее ладони летели искры. Он потерся щекой о ее руку. Она порывисто вздохнула. Оба молчали.

Китаец с бабочкой, скользнув взглядом, произнес: «Двадцать второй, второй этаж». Узнал?

Они, как и в прошлый раз, не стали ждать лифта. Неширокая лестница приветствовала их знакомым скрипом. Комната, казалось, ожидала их – тихий островок в суете мегаполиса. Шибаев повернулся к Инге. Они бросились друг к другу так стремительно, будто не виделись целую вечность. Инга рассмеялась, и он, умирая, прижался губами к ее губам…

…Его удивляло, что она всегда смеялась… Смеялась, вздрагивая всем телом, уворачивась от града его поцелуев, обнимая его, прижимаясь к нему. Ее смех дразнил и возбуждал – он не понимал, почему она смеется. Потом понял – от радости. Наверное, от радости. Мелкий, журчащий, дробный смех… как ручей.

Инга и сама была как бегущая вода, любопытный и быстрый лесной ручей. Сравнение Инги с ручьем пришло само собой – Шибаев не был романтиком и никогда не сочинял стихов. Однажды, всматриваясь в ее лицо, смеющиеся глаза, рот с приподнятыми уголками, он увидел перед собой стремительный, полный света и тени лесной ручей, то ли виденный когда-то наяву, то ли придуманный.