Голос сердца. Книга первая
Шрифт:
Ник бросил на Виктора скептический взгляд, стараясь вспомнить что-нибудь необычное в поведении друга в тот вечер в ресторане. Ему казалось, что Виктор вел себя вполне корректно, не обращал на Франческу излишнего внимания и даже не говорил с ней слишком много. Хотя в данном случае это ни о чем не говорило. Его друг — темная лошадка.
— Ты стараешься внушить мне, что не будешь ничего предпринимать в отношении Франчески? — спросил Ник.
— Конечно, не собираюсь. Она вне пределов моей досягаемости. К тому же я не считаю, что я ее сколько-нибудь интересую. Таким образом, наша дискуссия беспредметна.
Ник откинул голову и расхохотался.
— Что ты поставишь на кон, приятель? — Не получив немедленного ответа, он весело добавил: — Ставлю сто против
— Если это даже и так, я об этом никогда не узнаю, потому что даже не буду пытаться выяснить. Я уже сказал тебе — она слишком молода и наивна, и вообще мы принадлежим разным мирам. Это была бы плохая комбинация. К чему мне лишние переживания?
— Здесь ты прав. Кстати, если уж речь зашла о неприятностях, что слышно о твоей стерве Эрлине?
Виктор помрачнел, и лицо его исказила гримаса.
— Ни звука ни от нее, ни от ее адвокатов, которые, вне всякого сомнения, ищут лазейку, чтобы выкачать из меня побольше денег. Слушай, даже не упоминай ее имени. Не порти мне день.
— Прости, Вик, — ответил Ник и продолжил, — мне показалось, что ты напугал Франческу.
Виктор бросил на него недоуменный взгляд:
— Напугал? Ты шутишь, детка. Что ты имеешь в виду?
— Ну, не так, как других женщин, которые боятся твоего фатального шарма. Совсем не так! Я думаю, у нее холодный рассудок и колоссальное самообладание. Когда мы с ней болтали вчера вечером, она сказала, что родом из Йоркшира. Я спросил ее, что она думает о «Грозовом перевале», и она ответила, что ты запретил ей обсуждать эту тему со мной, после чего захлопнула створки, как моллюск, и больше не проронила ни слова. Ты что, действительно, запретил ей говорить об этом со мной? — Ник вопросительно посмотрел на друга.
Виктор не смог удержаться от смеха.
— Нет, конечно, нет. Я пошутил, сказав, чтобы она держалась подальше от тебя. У леди Франчески твердые литературные убеждения. Она безапелляционно заявила мне, что это не любовная история, а роман о мести.
— Она права.
— Права? — спросил Виктор с сомнением.
— Конечно. Но это к тому же и трогательная душещипательная любовная история. — Ник усмехнулся. — Ко всему прочему, она умная девушка. Смертельная комбинация для тебя. Ты бы держался от нее подальше, старина.
— Пошел к черту. — Виктор засмеялся. — Я слишком занят фильмом, чтобы вступать в романтическую связь, к тому же с подростком, глаза которого затмила звездная пыль.
Ник никак не прокомментировал последние слова, и друзья продолжали шагать молча, продираясь через толпы покупателей на Оксфорд-стрит. Они свернули на Норт-Одли-стрит, чтобы избежать людского потока и ревущего транспорта на главной магистрали, и с облегчением приблизились к более приятным и спокойным улицам Мейфэар.
Ник нежным взглядом окинул ряд прекрасных старинных зданий, построенных в прошлом веке. Он с любовью вспомнил о своем отце, который в первый раз привез его и сестру Марсию в Лондон, когда они были еще детьми, и много рассказывал им об истории города. У отца были обширные познания. Тогда они, отец и сын, были неразлучны. Но после того, как Ник отказался работать у него в банке, объявив о своем решении стать писателем, взбешенный отец надолго окружил его стеной молчания. Позже их отношения улучшились, и Ник был благодарен ему за это. Ведь он всегда любил своего отца, несмотря ни на что. «Странные вещи вытворяют родители со своими детьми», — подумал он с налетом грусти и тут же справедливости ради признал, что дети ничем не лучше.
Виктор внезапно остановился и посмотрел вверх. Они подошли близко к строительной площадке, где медленно рос небоскреб, металлические конструкции которого уходили в небо, как скелет какого-то гигантского доисторического монстра.
Ник автоматически остановился рядом с ним, оторвавшись от своих мыслей.
— Что случилось, Вик?
— Ничего. — Виктор отступил на шаг и поднял голову, пытаясь разглядеть верхнюю точку вздымающихся вверх стальных балок, где, завершая свой рабочий день, склонились над чем-то
фигуры двух рабочих. С земли они выглядели такими одинокими и маленькими… На Виктора нахлынули воспоминания. Удивленные глаза Ника перехватили его затуманенный взгляд.Улыбнувшись, Виктор сказал приглушенным голосом:
— Ты не узнаешь, что такое страх, старина, пока не повиснешь в небе и между тобой и землей не будет ничего, кроме узкого ребра металла и огромной массы разверзшегося воздуха. До тех пор, пока ты не увидишь, как один из твоих друзей срывается и падает вниз как тряпичная кукла. С этого момента тебя охватывает оцепенение. Ты знаешь, что больше не сможешь подняться туда. Вначале страх парализует, а потом тебя начинает трясти как в ознобе. Даже у запойных пьяниц не бывает такой дрожи в руках.
Ник молчал, видя печаль на лице Виктора и боль в его глазах. Когда это выражение отступило, он спросил:
— Это случилось с тобой?
— Со мной, черт побери. Но вот что странно — у меня не было ощущения оцепенения, когда Джек упал. В тот день все мои мысли были о нем, а не о себе. Оцепенение пришло ко мне через двое суток. — Виктор покачал головой. — Каждый строительный рабочий боится этого ощущения, потому что после того, как оно посетит тебя, твои дни на работе сочтены. Конечно, ты стараешься скрыть это — ведь тебе нужна работа, но все равно твое состояние как-то проявляется. Страх подавляет все остальные чувства, с ним невозможно сжиться… его невозможно загнать внутрь, потому что, по мере роста здания, тебе приходится подниматься вверх, вверх и вверх. Если ты этого не можешь, тебя вышвыривают с работы. И быстро. В любом случае те, кто работает рядом с тобой, всегда это чувствуют… запах страха.
— Это тогда ты ушел?
— Да, через несколько недель. Элли почувствовала у меня страх, Ник. Ее отец и братья были строительными рабочими. Я и познакомился с ней через Джека, самого младшего в их семье. Он был совсем ребенком, когда упал. Черт возьми, Ник, она знала, действительно знала. Из прошлого опыта. И она умоляла меня уйти. Сначала я не хотел. Естественно, я хотел преодолеть страх. И я смог. Через неделю после того, как упал Джек, другой парнишка уцепился за конструкции на самом верху шестидесятиэтажного дома. Начался дождь, поднялся ветер. Страшная буря. Мальчишка вспомнил Джека и оцепенел. Он не мог спуститься сам. Я поднялся и помог сойти ему вниз. Через неделю я оставил стройку, к огромному облегчению Элли. Тогда-то мы упаковали чемоданы и уехали из Огайо в Калифорнию. Близнецам не было и года. Мы купили старый пикап и поехали по стране. Нас четверо и багаж — как сельди в бочке. Но я хочу тебе сказать, Ники, — это были хорошие дни. У меня были Элли и сыновья, а до остального мне и дела не было. — Виктор кашлянул. — Боже мой, мне тогда не было и двадцати.
— А твой друг Джек, брат Элли? Он разбился насмерть?
— Нет, его парализовало. С тех пор он в инвалидном кресле. Слава Богу, все эти годы я мог присматривать за ним.
Некоторое время Ник не мог говорить — у него стоял комок в горле. Он думал: «В этом мире нет больше такого человека, как Виктор. По крайней мере, я такого не знаю. Джек — уже восьмой, кого он содержит, не считая друзей, которым всегда щедро помогает. Какое же огромное сердце у этого человека!»
Виктор запрокинул голову и еще раз посмотрел на вздыбившиеся балки. По выражению его лица трудно было определить, о чем он сейчас думает. Опустив голову, он улыбнулся Нику и медленно сказал, тщательно подбирая слова:
— Видишь, Ники, я знаю, что такое настоящий страх. И я его победил. Поверь мне, я не боюсь Майкла Лазаруса.
— Я верю тебе, Вик.
16
Норман Рук — костюмер Терри — шел быстро, почти бежал, и Катарин с трудом поспевала за ним. Наконец, когда они добрались до Хэймаркета, она поравнялась с ним и заставила остановиться. Запыхавшись, Катарин сказала:
— Пожалуйста, Норман, не мог бы ты идти помедленнее? Я уже устала.
— О, прости, солнышко, — пробормотал он извиняющимся тоном, — просто мне хочется вернуться в Олбани как можно быстрее.