Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи
Шрифт:
Помню, одного худенького такого приволокли. За то, что он никак двухсотфунтового мешка с кукурузой на себе утащить не мог. Да где уж ему было столько поднять! Положили его поперек бочки. Четверо держали, а двое били. Долго били. Потом он не то что работать — лежать не мог. А лежали заключенные на двухэтажных нарах. В камеру ни мне, ни повару входить недозволено было. Мы ставим еду в окошко, а они сами должны подойти и взять. Каждый для себя. Брать за другого не разрешалось. А у исхлестанного этого, худенького, не то что подойти — подползти сил не было. Жалко мне его совсем стало. Швырнула я ему, Как собачатам швыряют, едва добросила. Досталось мне за это от надсмотрщика. «Еще раз увижу, — сказал он, — и сама за решетку сядешь!»
А худенький помер в ту ночь, и похоронили
Дед мой, Эд Беннет, жил неподалеку от реки Огайо. Особая это была река в ту пору: по одну ее сторону лежали штаты Юга, где рабовладение защищалось законом, а по другую сторону этой могучей реки были свободные штаты — Север.
Дед был мулат, то есть наполовину белый, а уж по сравнению с остальными рабами просто светлокожий. К тому же еще он и грамоту немного освоил. Во всяком случае, настолько, чтобы толково подделать документ, в котором говорилось, что он не раб, а свободный негр. И печать на документе он тоже соорудил. И подпись. Ловкий он был, чертяга. Все это ему надо было потому, что он решил бежать. Чувствовал он — не убежит, все одно помрет в неволе.
На коне хозяйском, конечно, добрался он до Колбауэра. Там продал его: чтоб добираться дальше, нужны были деньги. Остальной путь до Огайо он проделал пешком. Днем прятался, а ночью шел, поглядывая на Северную звезду.
Как-то раз остановился он в кукурузном поле початок погрызть. В пути нечасто удавалось поесть. В ночной тишине до него отчетливо донесся собачий лай. «Вот и все, — подумал он, — погоня!», но все же бросился бежать. Да уйти-то было невозможно. Собака отыскала его, хоть он и забрался от нее на огромное дерево. Что ж тут удивительного, ведь этих псов специально учили гоняться за беглыми рабами. А патрульный, что вел собаку, за каждого пойманного негра получал немало денег.
«Спускайся, а не то я из тебя решето сделаю!» — крикнул ему подбежавший на помощь псу белый и вскинул ружье.
«Эй, эй, масса, я уже спускаюсь, спускаюсь уже!» — сразу же запричитал Эд. Белых лучше всего дурить своей покладистостью. Делай вид, что ты дурачок, и все будет в порядке.
«И не вздумай мне бежать, не то я нафарширую тебя свинцом», — предупредил патрульный.
«Ладно уж», — проворчал Эд, поудобней пристроив под рубахой припасенный для такого случая древний пистолетишко.
Шли они довольно долго: впереди Эд, позади белый, а за ним пес, пока не дошли до какой-то речушки. Поставил белый ружье, склонился к воде и стал пить. Да не тут-то было. Раздался выстрел — Эд убил своего врага наповал. Другого выбора не было — Север или смерть. Вторым выстрелом он едва успел уложить пса, кинувшегося на него.
На следующий день уже у самой Огайо он повстречал человека с того берега. «Забирайся — перевезу», — сказал тот, указывая на плот.
На том берегу новый знакомый Эда провел его в сторожку на опушке леса. Такие сторожки и дома, в которых жили честные белые, были разбросаны вдоль Огайо и к Северу. Их называли станциями «подпольной дороги» Свободы. Владельцы этих станций, рискуя своей жизнью, давали кров и пищу беглым рабам и переправляли дальше на другую станцию на Север, потому что задерживаться у Огайо беглецам было опасно.
На станции Эд встретился с десятком белых борцов против рабства. Они себя называли аболиционистами.
Когда он рассказал свою историю, белые пожали ему руку. Патрульного никому не было жаль: скольких из–за него линчевали, скольких сожгли на кострах! А сколько погибло под плетью?
А потом Эда переправили дальше на Север. Так он стал свободным.
Однако и на Севере несладко жилось черным, особенно если это недалеко от «диксидэнда» (земли Дикси), как в ту пору называли рабовладельческие штаты. Впрочем, и после гражданской войны черным жилось не легче -— немало там было городов, куда черным лучше бы не казать носа, даже и после победы Севера.
Морауз, что в штате Миссури, славился своими огромными лесопилками, тянувшимися вдоль речушки Литтл. А еще славился он шайками белых хулиганов, парней лет по 18–20. Появится в городишке черный, его ловят и начинают издеваться, вымажут дегтем, гонят с улюлюканьем через весь город, пока бедняга не свалится без сил.
Как-то двое цветных парней, не ведая о том, что их ждет, забрели в эти края. Поймали их, заставили минут тридцать без перерыва плясать, а потом погнали через город. Да чтоб быстрей бежали, подгоняли камнями. Потом один из белых, что был в этой компании, говорил, что лучше плясунов, чем эти двое, он в жизни не видел.
Прошло с полгода. И что бы вы подумали? Эти двое опять появляются в городе. И опять заставили их плясать.
А они, ничуть не колеблясь, даже с какой-то радостью поставили свои чемоданчики в сторонке и говорят «о’кэй». Окружила их шайка, кто камни держит наготове, а кто хлопает в ладоши вместо музыки. Здорово плясали ребята! А потом один из них остановился и спросил белых парней: «Послушайте, а вы новый танец «Достань пушку» знаете?»
«Нет», — ответили им.
Тогда черный парень и говорит: «Разрешите нам надеть легкие туфли, мы вам покажем».
«Ну что ж, надевайте. Ради хорошего дела не жалко».
Подошли черные ребята к своим чемоданчикам, открыли и стали рыться в них, словно чего ищут там. А когда они выпрямились, белое хулиганье аж ахнуло: у тех в руках было по пистолету.
«А теперь потанцуйте вы нам», — сказали они. Но ник-то из белых плясать не умел. Тогда черные заставили их просто прыгать, приговаривая при этом: «Повыше, пожалуйста, побыстрей» — и так сорок минут, пока наконец тех уже ноги перестали держать. А потом взяли свои Чемоданчики и ушли со словами: «Ну что ж, ребята, для первого раза вы недурно плясали».
С тех пор, говорят, в этом городишке к черным больше не приставали.
Перевод Т. Ильина
ПОД УТРО, ПОД ВЕЧЕР, ВСЕГДА…