Голоса потерянных друзей

Я-то знаю, что судьбу можно поменять. Я видела это своими глазами.

Под ритмичный стук молотка свешиваю ногу с крыши, нащупываю лестницу и осторожно спускаюсь на влажную траву. Затем захожу в дом, надеваю ботинки на резиновой подошве, забираю из машины планшет для бумаг и бинокль и иду в дальний конец двора.

— Дом не заперт, — бросаю я вполоборота. — Можете зайти внутрь, если понадобится. Перед отъездом сами его закройте.

Не знаю почему, но мой уход производит на нее впечатление, и она даже прерывает работу. Кусочек черепицы подскакивает у ее ног.

— И куда вы идете со всем этим арсеналом? — она кивает на планшет и бинокль с таким видом, точно недавней размолвки и не было.

— На птичек смотреть, — огрызаюсь я и шагаю дальше.

— Только осторожнее, на кораллового аспида не наткнитесь, — кричит она вслед. — А то у них там гнездовье.

По спине пробегает холодок, но поддаваться страху я не намерена. Не боюсь я никаких аспидов! Тоже мне, нашли, чем запугивать. К тому же я уже много раз забиралась в Госвуд-Гроув и ни разу там ни одной змеи не видела.

Но тут в памяти всплывают бесчисленные истории, которые мне часто доводилось слышать в школе. Истории о прорубях, затонувших рисовых полях, курятниках, болотных лодках, страшной темени под крыльцом… и змеях. Память нашептывает строки стишка, который написал один парнишка из пригорода в ответ на вопрос, какой самый важный урок он вынес из нашего ежедневного чтения «Скотного двора».

«Как отличить ядовитого аспида от безобидного ужика», — написал он. А дальше следовал стишок:

За красным — черный — пускай живет.

За красным — желтый — бей, вдруг куснет!

Эти сведения не имели никакого отношения к тексту, который мы читали, но сейчас они мне точно не помешают, потому что с одолженным биноклем в руках я уже несусь на всех парах в Госвуд-Гроув. Надеюсь, что даже через окно я смогу разглядеть названия на драгоценных корешках не читанных книг, которыми заставлены все стены, от пола до потолка.

А потом в компании тренерского бинокля и мистера Планшета я составлю список всего необходимого.

Глава девятая

Ханни Госсетт. Луизиана, 1875

Я всматриваюсь в ночь и в глубокие бескрайние темные воды, освещенные только луной и корабельными фонарями. Желто-белое мерцание. Свет и мрак. Представляю, что я уже дома, в безопасности, но на самом деле вода неумолимо приближает меня к беде. Надо бы вернуться в убежище и поспать, но, вглядываясь в черную гладь реки, я думаю лишь об одном: о моем прошлом путешествии на таком же пакетботе. А случилось это тогда, когда масса Госсетт собрал некоторых из нас и отправил с Джепом Лоучем в Техас, где мы могли бы спрятаться от янки. Нас приковали друг к другу цепями, многие вообще не умели плавать, и мы все прекрасно понимали, что будет, если наше битком набитое судно налетит на отмель или пробьет себе чем- нибудь дно.

Помню, матушка плакала и молила: «Снимите цепи с детишек! Пожалуйста! Снимите цепи…»

Я чувствую ее присутствие и прошу дать мне сил, подсказать: правильное ли решение я приняла, когда увидела, как два больших ящика грузят на корабль, и услышала доносящиеся из них стоны? Рядом царила суета: люди возились со скотиной, которую еще не успели завести на борт, — двумя упряжками гнедых мулов, брыкающихся, упрямых, кусающихся и недовольно мычащих.

Грузчиков было всего трое. А животных — четыре.

Я поставила на землю пустой ящик, спрятала медальон мисси поглубже в карман, кинулась к последнему мулу, схватила его за поводья и отвела на корабль, да так там и осталась. Спряталась я между двумя огромными, вдвое выше человеческого роста, тюками хлопка и молила небеса о том, чтобы они не погребли меня заживо.

И небеса меня пока хранят.

— Мама… — срывается у меня с губ тихий шепот.

— А ну цыц! — Кто-то хватает меня за руку и оттаскивает в сторону от бортика. — Ишь расшумелся! Нас за борт выкинут, если не замолчишь!

Парнишка по имени Гас Мак-Клатчи пытается оттащить меня от перил. Ему на вид лет двенадцать-четырнадцать. Это маленький белокожий оборванец, чьи предки были родом из Великобритании, живущий в одном из заболоченных поселений у реки. Он до того худой, что без труда пробирается между тюками с хлопком и прячется там, как и я. «Звезда Дженеси» загружена под завязку — и вещами пассажиров, и скотом, и людьми. Это старое, ветхое суденышко, проседающее под тяжестью груза так сильно, что нет-нет да и заденет дном отмель. «Звезда» движется вверх по реке тяжело и медленно, а мимо, истошно сигналя, то и дело проносятся лодки попроворнее — да так быстро, что кажется, будто мы и вовсе стоим на якоре.

В числе пассажиров — в основном те, кому едва-едва хватило денег на билет. Ночуют они прямо под открытым небом — с грузом, коровами и лошадьми. Из труб кораблей, проплывающих мимо, вылетают облака пепла и золы, и мы молим бога, чтобы хлопок не воспламенился.

С котельной соседствует всего несколько кают — для тех, кому хватило денег на билет подороже. Мисси Лавиния с Джуно-Джейн — если они, конечно, живы — наверняка заняли одну из этих комнаток. Вот только узнать это наверняка невозможно. В течение дня мне еще удается смешиваться с толпой грузчиков, состоящей из темнокожих мужчин, но в каюты мне вход заказан.

А вот у Гаса все с точностью до наоборот. Он белый, и грузчиком ему не прикинуться, а еще у него нет билета, который можно было бы показать, если тебя вдруг сцапают. Ночами он бродит по судну. Гас — воришка, а воровать — грех, но сейчас больше некому меня научить, как вести себя на борту. Мы с ним совсем не друзья. Мне пришлось отдать ему монетку из кошелька мисси Лавинии, чтобы он разрешил и мне прятаться среди хлопка. И все-таки мы помогаем друг другу. И оба знаем, что если нас поймают, то швырнут за борт и гребное колесо перемелет нас заживо. Гас такое уже видел собственными глазами.

— Тихо, тебе говорят! — шипит он и тащит меня обратно в убежище. — Совсем, что ли, башкой повредился?

— Мне надо было по нужде, — говорю я в ответ. Если Гас решит, что из-за моей глупости его самого поймают, он мигом от меня избавится.

— Ну на горшок бы сходил! А то гляди что удумал: стоять у всех на виду и по сторонам пялиться! — продолжает ворчать Гас. — Если свалишься за борт и утонешь, некому будет днем расхаживать по кораблю под видом рабочего, смекаешь? Вот зачем ты мне нужен, а так-то плевал я на тебя с высокой колокольни! Но мне надо, чтобы кто-нибудь мне приносил жратву! У меня это… растущий организм! Не люблю, понимаешь ли, когда живот урчит с голодухи!