Голоса прошлого

***

Несколько дней спустя Сергей Семёнович устроил мне головомойку. Он требовал соблюдать канон, возникший по первым результатам работы. То есть, проводишь коррекцию строго по схеме, шаг вправо, шаг влево, прыжок на месте, бурение под землю – расстрел. Я возражала.

– Сергей Семёнович, – возмущалась я, – я могу больше! Вот именно эта конфиграция слишком слаба для меня. Смотрите, я уже пробовала и мне так намного комфортнее, а главное, лучше результат, лучше прогноз...

Я горячилась, показывала свои варианты, стремясь доказать свою правоту. И ведь я на самом деле была права, он знал это! Не мог не знать, не мог не видеть. И тем не менее, требовал стоять на месте!

– Ламберт, – говорил он, – не меряй по себе! Ты – уникум с нестандартными спецификациями. Тебе легко делать, как ты говоришь, но это – только тебе. Смотри, вот это, – и показывал, что именно, – забирает слишком много энергии...

– Не критично же забирает!– возмутилась я.

– Не перебивай старших, – сурово приказал он. – Слушай молча. Тебе некритично, другим – критично. Наша задача – подогнать схему под общие правила. Чтобы воспользоваться ею мог любой, а не только гипер, как ты. Любой, понимаешь? Любой ординар!

– Вы говорите так потому, что у вас самого не получается, – дерзко высказалась я. – Вы под себя подогнать хотите!

Он покачал головой, посмотрел в потолок, сдерживаясь. Выдохнул. Затем продолжил среди меня воспитание:

– Я хочу распространить способ и метод лечения прогерии Эмм Вильсон по возможности широко. Чтобы эту вашу с Малькунпором коррекцию мог включить в свой арсенал любой целитель, хоть даже и самой последней, седьмой, категории. Сколько пациентов можешь спасти ты? В одиночку. Тысячу, две тысячи, семь? А если вас будет сто тысяч? Считай порядок, Ламберт. С арифметикой дружишь? Считай!

Он был прав, умом я понимала это. Но мне так хотелось пойти дальше, раздвинуть пределы, встать на грань и посмотреть, что можно выжать из граничных условий! Проблема захватила меня целиком. Впервые после гибели наставника я чувствовала настоящий азарт исследователя, ощущала, что могу сдвинуть и непременно сдвину любые горы...

Сихранав выслушала мою жалобу, пожала плечами. И сказала:

– Доктор Девлятов прав, Энн. Прав именно он. Подумай немного сама, и ты поймёшь, почему.

И она туда же!

Легче получить прощение, чем разрешение. Я всё чаще стала пользоваться этой волшебной формулой, чтобы получить необходимые экспериментальные наработки. Сергей Семёнович выходил из себя каждый раз при любой попытке отклониться от заданного им курса. Кричал, топал ногами, обзывал упёртой дурой. Я молча слушала, кивала, смотрела в пол. На том и оканчивалось.

До следующего нетривиального случая, который не укладывался в общую схему и который я снова решала так, как считала нужным. И эти бесконечные выволочки и споры, оканчивающиеся тем, что каждый упрямо настаивал на своём, выматывали донельзя. Ещё Итан никак определиться не мог. То он считал, что Девлятов прав и я начинала отбиваться от них обоих, то высказывался в мою защиту, и тогда Сергей Семёнович начинал яростно препарировать уже его. Крыша поднималась от аргументов и контраргументов, высказанных в очень экспрессивном ключе. К тому же, они всё чаще и чаще уходили в дебри телепатического общения, где мне вообще не было места. Однажды я просто встала и ушла, и никто из них не заметил. Ни в тот миг, ни в последующие дни.

Так оно и повелось дальше. Они азартно спорили или азартно ругались, я их не слышала из– за отсутствия допуска в ментальное поле, уходила, они моего отсутствия не замечали...

Я начала уставать от такой жизни.

***

С Эльвирой я всё же поговорила, улучив минуту, когда мы остались одни.

– Ты на глазах превращаешься в коврик, – прямо сказала я. – А ведь ты – целитель второй категории и хороший врач.

– Ревнуешь? – усмехнулась она.

– Нисколько, – заверила я. – Тебя просто жалко.

– А ты не жалей, – посоветовала она.

Продуктивный разговор, ничего не скажешь. Дура как она есть, в собственном соку.

Я впервые подумала, что мне надо, наверное, уходить из проекта. И скоро. Может быть, даже через несколько дней. Что мне было делать дальше? С пятой категорией, безо всякой надежды на ранг? Куда уходить? Да куда угодно, хоть к Тойвальшенам, Сихранав намекала, кстати. Она собиралась по возвращении набирать свою группу, я бы ей не помешала.

Эльвира почувствовала неладное. Спросила:

– Что с тобой? Злишься, что он не с тобой?

Все её мысли вертелись вокруг Итана, принадлежали Итану, отражали Итана. Иного вопроса она задать не могла.

– Я ухожу из проекта, – прямо сказала я. – Через несколько дней.

Сказала, и почувствовала тяжелую предопределённость своих собственных слов. Я действительно уйду. И всё.

– С ума сошла?– не поверила Эльвира. – Куда?!

– Да куда угодно, Эля. Хоть к Тойвальшенам.

– У тебя же фобия!

– Вылечу, – угрюмо сообщила я.

***

Тем же вечером Итан попросил разговор. Он был очень серьёзен, а я про себя ещё раз назвала Эльвиру дурой. Промолчать не могла…

– Я слышал, что ты собираешься уходить, – недовольно выговорил он. – Тебя не устраивает категория? Её можно поднять!

– В обход испытаний? Не дури, Итан. Следующая квалификация у меня через три года, на четвёртую.

– Ты мне нужна, – с нажимом сказал он. – Ты нужна мне для дела! Без тебя…

– Прекрасно справляетесь уже сейчас. Итан– нееш, не отмахивайся от очевидного.

Я обошла его стороной и пошла на выход из отделения.

– Энн!– он догнал меня, схватил за руку.

Я посмотрела на его пальцы, потом на него. Он руку убрал, но загородил мне выход. Хоть разворачивайся и иди обратно. Через весь коридор. А Итан, конечно же, стоять на месте не будет.

– Ты мне нужна, Энн, – повторил он, на два тона тише. – Мне. Именно ты!

Я поняла, что это надо прекращать резко и сразу. Как с больным зубом в полевых условиях: если надо рвать, значит, надо рвать. Не дожидаясь, пока раздует флюсом щёку до объёма маленького барабана.

– Итан, – тихо сказала я, глядя ему в глаза. – У тебя первый ранг. Загляни ко мне, я разрешаю. Загляни. И если увидишь там хотя каплю интереса к тебе...

– С тобой запрещено вступать в прямую ментальную связь, – так же тихо сказал он.

– Не надо в прямую ментальную, – ответила я. – Прочти эмоции. Они честнее разума, потому что древнее и сильнее.

Я прикрыла глаза, почувствовав робкое прикосновение его сознания. Осторожное и нежное. Итан очень бережно относился ко мне. Всегда. Несмотря на все свои подколки, шуточки и мерзотный характер. Прямого зла я от него никогда не видела. И если бы он не назвал Нохораи мартышкой...