Голоса за стеной

Целый день, переходя от трибуны к трибуне, он произносил такие речи.

На следующий день повторилось то же самое. И так — всю неделю подряд. Он видел, чувствовал, что обрел уже единомышленников, толпа нередко отвечала на его слова приветственным ревом. «Война движет прогресс! — выкрикивал Капрал. — Все чужое — это то, что еще не наше!»

После одного из таких выступлений, в конце недели, к Капралу подошли два жандарма, скрутили руки и привели в гигантский дом, где еще совсем недавно звучал властный голос Большого Мешка.

Капрала доставили в огромный Зал Тайн, где за длинным столом восседали члены Главного Правления: Зеленая Щука, Всеядный, Железный Курок, Пронырливый, Каменнолобый, Механическая Лапа и другие отцы города.

— Ты кто такой? — спросил Железный Курок.

— Капрал.

— Зачем выступаешь на митингах, подбиваешь толпу на беспорядки?

— Народ надо сплотить, — ответил Капрал.

— Зачем? — промычал Зеленая Щука.

— А уж этого я не скажу.

— А мы тебя упрячем в тюрьму! — пригрозил Каменнолобый.

— Ну и что вы выиграете? Вместо меня найдется какой-нибудь Наш Сосед или еще кто-нибудь из этих правдолюбцев.

— А мы и его — за решетку, — сказал Пронырливый.

— Ерунда! Всех не упрячете. Будете только плодить недовольных. Это не выход из положения, — ответил Капрал.

— Ты, что ли, знаешь выход из положения? — спросил Всеядный.

— Да, я! Толпу не надо обижать и унижать. Этому сброду надо вдолбить в башку, что он велик, что он самый лучший. А все его несчастья оттого, что Город Веселых Людей мешает нам жить, что там лучшие земли и магазины, что нанятые специалисты оттуда заняли здесь, у нас, самые выгодные рабочие места…

— И что же Дальше? — уставился в него Железный Курок.

— Надо внушить толпе, что единственный наш путь — вооружиться и захватить Город Веселых Людей.

— Война? — подскочил Механическая Лапа.

— Да! — жестко ответил Капрал. — Война уравнивает эмоции и желания людей, нивелирует их потребности, мысли, отвлекает от всех проблем, направляет мысли в одно русло: «Бей всех, кто не наш! Тогда заживем счастливо!».

— А что, это патриотично! — вскричал Каменнолобый.

— Безусловно, — усмехнулся Капрал.

— И полезно для нас, — поддакнул Зеленая Щука.

— Хорошо, действуй! Мы тебе поможем. Что требуется?

— Во-первых — амнистия. Надо выпустить из тюрем всякий сброд, сказав, что я — их освободитель. И я сколочу из этих негодяев ударные отряды будущей армии. Во-вторых, нужны деньги. Для митингов, для подкупа. В-третьих, необходимо всю промышленность загрузить военными заказами. А дальше уже моя забота. Через год я создам государство с железной дисциплиной, где даже чихнуть никто не посмеет без разрешения. Я сделаю военную профессию самой престижной: на призывных пунктах лоботрясы будут стоять в очереди, мечтая напялить мундир. А пока что на митингах, где я буду выступать, должны стоять бочки с вином, толпа должна пить бесплатно, за мой счет, и внимать моим речам…

— Действуй! — заорали хором члены Главного Правления.

Шло время. Уже не таясь, Капрал разъезжал по городу в машине Большого Мешка, выступал на митингах, муштровал отряды своих отборных головорезов, сменивших тюремную робу на солдатские мундиры. Затянутые ремнями, обутые в сапоги, они маршировали по улицам и площадям, горланили песню «Звон подков», специально написанную для них по приказу Капрала. Был в этой песне такой припев:

К черту совесть, к черту жалость! Мы назначены судьбой. Нам войну вершить досталось. Кровь пустить — благая шалость. Ты веди, Капрал, нас в бой!

Город словно сошел с ума: газеты, радио, телевидение славили Капрала, цитировали его обещания всеобщего благоденствия. Куклы — сородичи Капрала по его распоряжению носились по городу, трещали без умолку о его величии, о том, что нужно укреплять не дух, а тело, что надо забыть такие слова, как «сострадание», «доброта», «справедливость», потому что они мешают проявлению естественных инстинктов, необходимых для победы над врагом. Слово «нравственность» было запрещено цензурой. Честных людей, пытавшихся вразумить своих соотечественников, преследовали.

— Нас все меньше и меньше, — однажды с грустью сказала Беляна Нашему Соседу. — Идут повальные аресты.

Они возвращались с тайной сходки, где обсуждали со своими единомышленниками, как и где развешивать листовки, разоблачавшие замыслы и дела Капрала.

Собирались обычно поздней ночью в порту. На дальнем причале, где некогда швартовались торговые суда, теперь было пусто, ржавели кнехты. Перед бетонным молом на мертвых якорях стояла позабытая всеми старая самоходная баржа. В ее трюмах еще хранился запах апельсинов: когда-то она ходила в теплые южные края; в каюте капитана, где прежде все блестело надраенной медью и свежей эмалью и висела клетка с веселым попугаем, который вслед за капитаном картаво кричал: «Отдать шваррртовы!», царило запустение.

Осторожно пробирались по гулкой, грязной палубе к люку, по сходням спускались в тесный кубрик и тут при свете «летучей мыши» обсуждали события, происходившие в городе, вырабатывали планы всяческого сопротивления Капралу. Особенно любили темные безлунные ночи, когда фигуры людей не отбрасывали теней, сливались с черной водой зыбкого моря, с палубными надстройками. Сидя в кубрике, слушали, как размеренно и глухо, ослабев у мола, волны били в ржавые борта отслужившей свое баржи…

— А знаешь, что мне пришло на ум? — вдруг сказала Беляна.

— Что? — спросил Наш Сосед.

— Как можно опознать эти ничтожества, которые создал мой отец.

— Как?

— Ведь он сотворил их по точнейшим эскизам.

— Верно! — шепотом воскликнул Наш Сосед. — Как же это мы раньше не подумали! А где эскизы?

— У отца в мастерской.

— Надо снять с них много копий, расклеить по городу с обращением к народу: вот, мол, кто такой Капрал и его шайка, — возбужденно сказал Наш Сосед, обрадованный сообразительностью своей подруги.

— Да, да! Это будет здорово! Идем быстрей!

И они заспешили вдоль портовых пакгаузов к тайному пролому в кирпичной стене, ограждавшей порт.

Но коварная и изворотливая кукла по имени Капрал была вызвана к жизни не дураком: Капрал давно учел, что Наш Сосед, Умелец и его дочь Беляна — единственные, кто в какой-то мере знают тайну появления на свет всех кукол и его в том числе. И мысль, пришедшая в голову Беляне и Нашему Соседу, на час раньше осенила Капрала, осенила в те специально выделенные им минуты, которые он называл «Размышления о врагах».