Голова бога (Приазовский репортаж)

Соль Аркадий снес домой и стал нервно прохаживаться по комнате — до встречи оставалось где-то с час. Подумалось — пойти осмотреться? Нет, это лишнее: место встречи и без того отлично известно. И известно не одному ему.

Аркадий задумчиво запустил руку в свои волосы. Пронеслась мысль: не мешало бы подстричься — по такой жаре заросшая голова просто плавилась. Кроме трат, это сулило и потерю времени, коего также не хватало. Еще подумалось: как бы здорово было, если бы имелась возможность шевелюру снять, словно шляпу, отдать куаферу пока та не нужна — например, на время сна. А после — забрать ее, как забирают из мастерской починенное платье или сапоги. А еще было бы здорово, если бы имелась некая машинка, заменяющая медленные ножницы…

Он покачал головой, вытряхивая из нее посторонние мысли.

* * *

…На Бастионе, отмечая полдень, громыхнула пушка. Палили, надо сказать холостым, ибо, во-первых, на каждый день ядер не напасешься, во-вторых холостой выстрел — самый громкий. Обычай этот ввели недавно, но он уже успел расколоть общество. Как водится, городские мальчишки были в совершеннейшем восторге и сбегались смотреть на каждый выстрел. Девочки и девушки мило пугались. Им, похоже, нравилось пугаться. Мастеровые к пальбе относились скорей с симпатией. Часы имелись мало у кого, да и не всегда удобно на них глядеть. А так, если бабахнуло, значит все, шабаш, обед. Не пропустишь.

Зато бабы, особенно живущие недалеко от Бастиона кляли почем зря. Говорили, что выстрел пугает кур, и те хуже несутся. А уж если умирал хоть цыпленок, то винил в его смерти пушку — не иначе от ее выстрела надрывалось сердце у твари. Мужики от жалоб своих суженных отмахивались. Что с них взять, одним словом бабы!

Когда ударила пушка, Аркадий стоял, где и было написано: на углу Греческой и Екатерининской, вглядываясь в лица немногочисленных прохожих. Он пытался угадать своего будущего информатора. Вот идет дамочка с изящными формами, но слегка печальным лицом. Может статься, Ситнев был ее тайной любовью, и о находке ей известно все… Она прошла мимо Аркадия. В самом деле, это не могла быть она. Записка была написана скорей мужским почерком, человеком хоть и малограмотным, но все не безграмотным.

Количество «і», употребленных не к месту наводило на мысль о малороссе. Однако же нет, лица, знающие и русский и украинский язык обычно не ошибались с»?». Существовало простое негласное правило: если при переводе слова на украинский в сомнительном месте возникало «і», то в русском писалась»?», в противном же случае — «е».

Вот, положим, письмо написал переходящий улицу подмастерье в рваном переднике. Возможно, Ситнев заказывал у него какой-то прибор, или просто точил лопату, да обронил какое-то словцо. Нет, тоже не он.

Внезапно Аркадий услышал, как кто-то подкрался сзади. Хотел обернуться, но поздно: под ребра ткнулось что-то холодное и железное. Мгновением позже он понял — пистолетный ствол.

— Что за на… — начал, было, Аркадий.

— А ты что думал, так просто тебе это с рук сойдет?.. Узнал, паршивец?

Аркадий действительно узнал.

— Ники, что ты…

— Молчать, — отрезал Николай. — Делай, что тебе сказано — и я тебя не убью. Шагай.

Они пошли по улице, так что прохожим казалось: вот идут два приятеля, которые обнялись, которых мужская дружба связывает более, нежели плотская любовь — мужчину и женщину.

В голове стучало: неужели Николай — английский шпион?… Невероятно! А ведь он, Аркадий, его спас. Но Ники приехал в город на день позже того гелеографирования… Ну и что? Он мог, положим, остановиться на станции вблизи города, вечером обменяться сообщениями, переночевать на почте, и лишь на следующий день приехать в Гайтаново.

Но пещера! Николай не мог быть в пещере — он же боится замкнутых помещений. Все же имеется сообщник? Тогда и с эскадрой мог связываться второй…

Меж тем Ники втолкнул Аркадия в какую-то подворотню, похожую на ту самую, из страшного сна со старухой. В подворотне было сыро и казалось: дыхнуло могильным холодом. Крошечная дверь. Полутемный закуток, коридорчик, снова дверь. Ее Николай толкнул ногой, впихнул Аркадия вперед.

И юноша оказался в зале небольшого, вполне приличного кабачка. В углу, за накрытым столом их уже ждали боевые товарищи Николая.

— Господа! — крикнул тот. — Смотрите, кого я к вам привел! Мой спаситель! Господа, троекратное «ура» Аркадию!

Господа были изрядно подшофе, поэтому «ура» грянули неровно, но с такой охотой, что задрожали все склянки в кабаке.

— Садись, Аркаша! Угощайся! Сегодня пьем только за тебя!

В горле пересохло, и от протянутой кружки пива Аркадий не отказался.

— А признайтесь, здорово я вас разыграл! Струхнули! По глазам вижу, что струхнули! Но нет тут ничего постыдного! И не обижайтесь, право-слово! — смеялся Ники.

— И все же, я бы попросил объясниться… Записка ваших рук дело? Как вы могли меня так разыграть?

— Да очень просто! Батюшка рассказал, что вы возомнил себя сыщиком от журналистики, и теперь ищете убийцу Ситнева. Откройтесь, вам досадно, что отец запретил вам печататься о смерти генерала, и вы желаете наверстать тут.

Аркадий растерянно кивнул.

— А я, ведь, господа, уже серьезно в душе прощался с вашим обществом, с военной карьерой. Полагал, что плачут по мне, рыдают просто таки арестантские роты. И самое обидное, за то, что я не совершал. Ну, выпьем!

Прилетела муха, уселась на кружку и принялась потирать лапки так, словно она замыслила какую-то вселенскую проказу. Аркадий согнал муху, сделал глоток, заел соленым сыром, поданным для закуски.

— А помните, как я звал генерала на дуэль? — горячился Петр-артиллерист. — Жаль, что он не согласился.

— Я еще помню, как вы меня вдвоем конвоировали! Отреклись от меня, прежде чем петухи пропели, — напомнил Ники.

— Да полноте, господа! Кто старое помянет… — примирительно ответил пехотный Петр, и повернувшись к Аркадию, добавил. — А Петя, надо сказать, недурно дуэлирует! Был случай: дуэль, стрелялись через платок. Это, надо сказать, верная смерть обоим! Так вы подумайте только: две пули столкнулись в воздухе!

— Это повезло моему противнику! — шумел другой Петр. — И генерал жаль что застрелился, а не позволил мне его шлепнуть. У меня он был бы одиннадцатым, совсем как у Толстого-американца.

— За своих убитых он страшную цену заплатил. Одиннадцать детей у него Господь прибрал.

От слов Аркадия бретер отмахнулся.

— Не пойму, отчего он надумал стреляться, а захотел схлопотать эту же пулю на дуэли.

— Потому, — пояснил Аркадий. — Что дуэль — это рулетка. Если бы вы не убили генерала, его бы вызвал на дуэль адъютант убитого. А за ним — еще кто-то. И чтоб каждый раз не страдать от страха, он решил отбояться единожды.

— Ну да, некуда было деваться генералу. Может, мы бы ничего и не доказали, однако карьере его определенно крест пришел, — заметил Петр-пехотный.