Голова Минотавра

— Мы уже можем начинать? — раздраженно спросил тот, адресуя свои слова исключительно Попельскому.

— Спасибо, — шепнул полицейский, отодвинулся с отвращением от посланца и махнул рукой, словно отгонял муху.

— От всего сердца приветствую всех вас на мартовском собрании Львовского кружка Польского математического общества, — начал Банах. — Сегодня мы с удовольствием принимаем гостя, доктора Бронислава Кулика из Кракова, который прочитает лекцию из области формальной логики под названием "Логика наименований и логика предложений". Уже само название позволяет судить, что мы имеем дело с каким-то любопытным методологическим предложением. Прошу вас, пан доктор.

Раздались жидкие аплодисменты, а на кафедру вошел худощавый, элегантно одетый и красивый мужчина, которому еще не исполнилось тридцати лет; начал он с заверений, какая для него громадная честь выступать перед столь замечательными и знаменитыми учеными, и что он запишет все замечания, но не уверен, будет ли в состоянии сразу же на них ответить. Двое мужчин, сидящих сразу же за Попельским, завели тихую беседу:

— Кто такой этот Кулик? — услышал за собой их шепот Попельский. — Кто-то из Ягеллонки? Или от Лейи [179] ?

179

Францишек Лейя (Franciszek Leja) (род. 27.01.1885 в Гродзиську Гурным — ум. 11.11.1979 г. в Кракове) — польский математик, один из ведущих представителей краковской математической школы. Был профессором Варшавской Политехники и Ягеллонского Университета. Член Варшавского научного общества с 1931 года, в 1919 году был одним из основателей Польского математического общества, впоследствии — его председателем (1963–1965 гг.). Его работы касались теории групп и аналитических функций. Так же он писал академические учебники. В 1963 году Лодзький Университет присвоил ему титул доктора гонорис кауза— Википедия.

— Нет, — ответил его сосед и собеседник. — Нет, Лейя логикой не занимается. Это свежевыпеченный доктор от Лукасевича [180] , похоже, он приват-доцент в Кракове, недавно защитил диссертацию и теперь ездит с лекциями по Польше. Желает пробраться в компанию. Вроде бы, на сегодняшнем собрании у Банаха его протежировал сам Лукасевич. Вообще, какой-то это миглянц [181] , как и все эти логики!

Попельский усмехнулся про себя, отметив, что сплетни и зависть получили доступ и в мир абстракций. Он осторожненько оглянулся и увидел двух математиков, которых никогда в "Шотландской" не видел. Перед одним из них лежала папка, из которой высыпались тетради. Гимназические учителя, подумал Попельский и вынул письмо из конверта. Как обычно, он обрадовался, увидав ровный и тщательный почерк Мока. С полицейским из далекого Вроцлава он установил скоростную корреспондентскую линию. Мок доставлял письмо кондуктору поезда "Катовице — Львов", тот, после прибытия во Львов, высылал с письмом вокзального курьера, который передавал сообщение на улицу Лонцкого. Там же швейцар либо передавал его Попельскому лично, либо же знал, где комиссара найти. Попельский начал читать письмо с надеждой на какие-нибудь новые сообщения и с радостью, что ему будет чем заняться на скучном заседании.

180

Профессор Ян Лукасевич (Лукашевич) (Jan Lukasiewicz) (род. 21.12.1878 г. во Львове — ум. 13.02.1956 г. в Дублине) — польский логик, математик, философ — Википедия.

181

В разговорном польском языке: человек ленивый, отлынивающий от работы, зато шустрый; бездельник, пройдоха.

Kattowitz, 12 марта 1937 г.

Дорогой Эдуард,

сразу же докладываю, что произошло со времени моего последнего письма. Как я Тебе в нем писал, я схватил в тиски якобы-жениха Марии Шинок, некоего Михала Борецкого, а тот выявил мне имя женщины, избавляющей от плодов в районе, где проживала та несчастная сумасшедшая.

Наверняка Ты спросишь, зачем мне все это вообще нужно. Так вот, я иду по следу "телесного посредничества". Мне кажется, что Шинок была скрытой проституткой. Поначалу мне казалось, что убитая Новоземская — это сводница, хотя я и не мог найти никаких доказательств. Но эта мысль сделалась моей манией. Я назвал ее "следом скрытой проституции". В разговоре с Борецким мне пришло в голову, что своднями частенько бывают женщины, избавляющие от плода. Совершенно того не желая, он дал мне понять это сам, когда открыл, что у Шинок до него было множество любовников и — как он сам сообщил — она уже "скоблилась". Так что я прижал Борецкого, и тот сообщил мне имя. Звучало оно: "Моника Халябурда". Как оказалось, в этом районе и вправду проживает женщина с таким именем, только вот на самом деле это весьма уважаемая портниха, а в частной жизни — теща нашего донжуана из пригородов. Так он жестоко насмеялся надо мной, а мои тиски теперь годятся разве что в металлолом. Тем не менее, я не сдаюсь, хотя комиссар Холева все время сует мне палки в колеса. Пока что этот трутень ничего мне сделать не может, и я веду следствие у него на глазах. Как мне это удается? Дело в том, что я упрямо иду по следу "скрытой проституции", посещаю катовицких жриц Афродиты и выпытываю у них про бабок, избавляющих от нежелательной беременности. Понятное дело, что хожу я к ним в качестве клиента, и тогда меня не сопровождает вечная тень в особе шпика, аспиранта Выбранеца. Холева на меня злится, провозглашает морализаторские тирады, но ведь запретить моей безвредной слабости он никак не может. А я уже вижу свет в конце тоннеля. Чувствую, что вскоре буду чего-нибудь знать. Тебе же известно, что с девочками разговаривать мне удается, и что я могу быть щедрым с ними. Да не плачу я им только за болтовню. Помнишь, дорогой мой? Homo sum et nil humani… Это все известия на нынешний день.

С наилучшими пожеланиями, твой Эберхард.

P.S. А по делу убийства Новоземской пока что ничего нового нет.

Попельский трижды прочитал письмо, затем поглядел на зал. Докладчик, похоже, уже подходил к концу своего сообщения, а слушатели нетерпеливо вертелись. Поднялся пока что еще подавляемый гомон. Попельский, который до сих пор не предал латыни окончательно и часто бывал на научных собраниях филологов, знал, что этот гомон означает. Доклад встретит либо полное одобрение с восхищением, либо его подвергнут уничтожающей критике.

— Да что это он такое рассказывает?! — услышал комиссар за собой сценический шепот. — Ведь это же предательство методологии!

— Вы выступите, профессор? — тут же отреагировал второй шепчущийся.

— Не собираюсь я пятнать свое имя участием в подобной дискуссии!

— Только не надо преувеличивать, пан профессор! Как-то раз пан профессор уже взял голос после подобного доклада…

— Никогда! — встал на своем профессор. — Никогда! Что это вы такое, коллега, рассказываете!

— А вот тогда, когда доклад читал тот любитель, так что? Вы тогда не дискутировали, пан профессор? Разве тогда вы его не раскритиковали?

— Какой еще любитель?

— Фамилию не помню… Короткая такая… Ну, уродливый, что сборище чертей! Тот самый эксцентрик, выглядящий, словно бы его из Творок [182] выпустили. Тот самый, что поменялся шляпой с Ауэрбахом!

— Шляпой? С Ауэрбахом?

— Пан профессор и вправду не знает этого анекдота? На самом деле превосходный!

182

Из местного сумасшедшего дома. В Днепропетровске это была бы Игрень или, точнее, Ксеньевка — Прим. перевод.

— Господа, господа, — отреагировал Банах с высот кафедры, глядя сурово на двух учителей и стуча карандашом по столешнице. — Наш докладчик уже подходит к заключению. Разрешите ему закончить!

Попельский вновь почувствовал, как сильно бьется сердце. Любитель, уродливый, как тысяча чертей — быстро проносилось у него в голове — фамилию не помнят, шляпа Ауэрбаха, бутерброд Штейнхауса, треножник Гильберта, уродливый, что твой дьявол; некрасивый, словно обезьяна; красавец, что твоя мартышка. Похожий на психически больного. Словно из Творок сбежал. Все эти горячечные мысли лишь подгоняли пульс. Возле правого уха комиссар почувствовал некую дрожь. Шляпа Ауэрбаха… Он огляделся по залу. Докладчик уже закончил, а сидящий за первой партой Герман Ауэрбах вызвался в качестве первого оппонента. Попельский с грохотом встал из-за парты. Все повернули головы в его сторону.

— Подождите своей очереди, — несколько удивленно напомнил ему Банах. — Сейчас голос предоставляется доценту Ауэрбаху.

Дрожь под ухом превратилась в барабанный бой. Комиссар подошел к Ауэрбаху и схватил того за локоть. Захват был очень крепким.

— Сейчас вы зададите свои вопросы, — сказал Попельский при полной тишине аудитории, — но вначале я должен кое-что узнать, причем — немедленно!

— Что это должно означать?! — воскликнул Леон Хвистек Попельскому. — Как вы смеете нарушать автономность университета? Как вы смеете стаскивать нас с хрустальных высот логики в клоаку?!

— Пойдемте! — сказал Попельский Ауэрбаху. — Дело крайне важное!

— Как господа сами видят, — Ауэрбах был явно развеселен происходящим, — я vi coactus [183] .

— Cloactus [184] , - вздохнул Штейнхаус, глядя на Хвистека.

Попельский с Ауэрбахом вышел в коридор, после чего совершенно утратил над собой контроль. Он схватил математика за несчастные бицепсы и прижал к стене.

183

Вынужден силой (лат.)

184

Звукоподражательная ассоциация между предыдущим выражением и "клоакой" — Прим. перевод.

— Когда-то здесь читал лекцию какой-то любитель, ужасно уродливый. Вы его знаете, поскольку он хватанул вашу шляпу! А теперь, пожалуйста, расскажите мне о нем все, что знаете!

— Да, я знаю, о ком идет речь, — спокойно ответил на это Ауэрбах. — Но вначале отпустите меня. То был логик и математик, собственно говоря — самоучка, высшего образования не получил; мне не известно, откуда он и вообще учился ли в высшем учебном заведении, — рассказывал он, когда Попельский ослабил хватку. — Зовут его Здзислав Поток. В "Шотландской" он был всего лишь раз. В то время там были только я и Сташек Улям, который несколько дней назад выехал в Америку. Поток недолго беседовал с нами, у него даже была некая любопытная идея в сфере утверждения Дирихлета, а потом он ушел. Действительно, попутал шляпы. Шельма — хапнул мою новую, а свою старую оставил. А потом исчез. А мне пришлось носить его старую шляпу. Что же, уж лучше такая, чем никакой. Где-то через год он пришел ко мне в университет, отдал шляпу с извинениями и спросил, нельзя ли ему будет прочесть у нас доклад по логике. А тут у нас как раз выпала из графика лекция одного иностранца, профессора Лебеска. Я тщательно расспросил у него про содержание этого его доклада. Мне все показалось осмысленным и адекватным. И я согласился. Ну, он прочитал свой доклад перед практически пустой аудиторией. Помню, был Улям, я и кто-то еще. Потом я получил по голове от начальства, что допускаю к чтению докладов любителей, что серьезные люди на заседания почти что и не ходят. Вот и все, что мне о нем известно. Ага, я знаю еще, где он проживает, поскольку именно туда я отослал его старую шляпу. Жулинского [185] 10, квартира 12.

185

Теперь: ул. Филатова — Интернет