Голубой Лабиринт

Она наклонилась вперед, положив руку поверх его сжатого кулака.
– Алоиз, - сказала она тихим голосом.
– Это Констанс.

Мгновение не было ответа. Затем кулак расслабился. Голова Пендергаста повернулась на подушке. Он пробормотал что-то непонятное.

Констанс нежно сжала его руку.
– Прости?

Пендергаст открыл рот, чтобы заговорить, глубоко, прерывисто вздохнув. – Пусть недостойный, - пробормотал он. – Бьется со мной. Я убит рукой злодея.

Констанс перестала сжимать его руку.

Еще один спазм прошел через тело Пендергаста.
– Нет, - сказал он тихим, сдавленным голосом.
– Нет, ты не должна. Портал в ад... отойди... отойди, пожалуйста ... не смотри... в раскрытый горящий глаз...!

Его тело расслабилось, и он замолчал на несколько минут. Затем он снова шевельнулся.
– Это неправильно, Тристрам, - произнес он, теперь его голос стал яснее и более отчетливым.
– Он никогда не изменится. Я боюсь, что ты заблуждаешься.

На этот раз молчание было гораздо дольше. Медсестра пришла, проверила жизненные показатели Пендергаста, заменила трансдермальный пластырь на свежий, и вышла. Констанс оставалась в кресле, неподвижная, как статуя, ее рука так и продолжала лежать на руке Пендергаста. Все-таки – в конечном итоге – его глаза с трепетом открылись. На мгновение взгляд оставался мутным, рассеянным. Затем, моргая, он обследовал больничную палату. Наконец, он остановился на ней.

– Констанс, - произнес он шепотом.

В ответ она снова сжала его руку.

– Мне... снился кошмар. Казалось, что он никогда не закончится.

Его голос был сухим и тихим, как ветерок над мертвыми листьями, и ей пришлось наклониться ближе, чтобы разобрать слова.

– Ты цитировал либретто «Дон Жуан», - сказала она.

– Да. Я... считал себя Командором.

– Для меня сновидение о Моцарте не звучит как кошмар.

– Я... – секунду его губы издавали только тишину, прежде чем продолжить.
– Я не люблю оперу.

– Там было что-то еще, - сказала Констанс. – Что-то, что звучало похоже на кошмар. Ты упомянул ворота в ад.

– Да. Да. Мои кошмары переплелись еще и с воспоминаниями.

– А потом ты упомянул Тристрама. Какую ошибку он совершил?

На это Пендергаст только покачал головой.

Констанс ждала, что он снова ускользнет из сознания. Десять минут спустя, он пошевелился, снова открыв глаза.

– Где я?
– спросил он.

– В больнице в Женеве.

– Женева, - вздох.
– Конечно.

– Из чего я могу заключить, что ты испортила день нескольким клеркам.

– Я припоминаю. Он действительно очень настаивал на предоставлении мне билета. Я вела себя с ним ужасно. Я боюсь, что... не выношу мелких чиновников, - еще одна пауза.
– Это одна из моих многочисленных дурных привычек.

Когда он снова замолчал, Констанс – теперь уверенная, что он находился в сознании – рассказала ему о последних событиях, всё, что Д'Агоста сообщил ей: самоубийство нападавшего в тюрьме Индио, лицо мужчины, измененное пластической хирургией, реконструкция его первоначального облика и открытие его истинной личности. Она также передала открытие Д'Агосты, из материалов дела Англера, что Альбан, когда въехал в страну под именем Тапанес Ландберг, за год до этого совершил краткую поездку на север штата Нью-Йорк, прежде чем вернуться в Бразилию. Пендергаст слушал все это с интересом. Один или два раза, в его глазах вспыхивала былая искра, которую она так хорошо помнила. Но когда она закончила, он закрыл глаза, отвернулся и опять погрузился в бессознательное состояние.

Когда он снова проснулся, была ночь. Констанс, которая не оставляла его, ждала, что он заговорит.

– Констанс, - начал он, голос его звучал тихо, как и прежде.
– Ты должна понимать, что порой, мне становится трудно... сохранять свою связь с реальностью. Она приходит и уходит, как и боль. В настоящее время, например, для того чтобы просто общаться с тобой в сознательном виде требуется вся моя концентрация. Итак, позвольте мне сказать тебе, что я должен сказать, настолько кратко насколько это возможно.

Констанс слушала, оставаясь очень тихой.

– Я сказал тебе что-то непростительное.

– Я простила тебя.

– Ты слишком щедра. Практически с самого начала, когда я надышался лилиями в той странной газовой камере для животных в Солтон-Си, я почувствовал, что произошло: прошлое моей семьи вернулось, чтобы преследовать меня. В виде кого-то повернутого на мести.

Он сделал несколько неглубоких вдохов.

– То, что сделал мой предок Иезекия, было преступлением. Он создал эликсир, который фактически был ядом, вызывающим привыкание, который убил множество людей и разрушил жизни других людей. Но это было так... так давно в прошлом...
– передышка.
– Я знал, что со мной происходит – и ты тоже это распознала. Но в то же время я просто не мог вынести твоей жалости. Как я и надеялся, последствия первоначальной стадии продержалась не долго и быстро исчезли. Я предпочел даже не думать об этом. Отсюда и мое отвратительное замечание в твой адрес в музыкальной комнате.

– Пожалуйста, не останавливайся на этом.

Он впал в молчание. В темной комнате, освещенной только медицинским оборудованием, Констанс не был уверен, что он еще не спит.

– Лилии начали гнить, - произнес он.

– Ах, Алоизий, - сказала она.

– Есть нечто похуже, чем страдания. Это то, что мне не хватает ответов. Этот вычурный заговор в Солтон-Си несет в себе все признаки того, что его организовал Альбан. Но кто с ним работал, и почему они убили его? И... как я могу вынести это, погружаясь в безумие?

Теперь Констанс стиснула его руку двумя своими.
– Там должно быть лекарство, противоядие. Мы справимся с этим вместе.

В темноте Пендергаст покачал головой.
– Нет, Констанс. Нет никакого лекарства. Ты должна уйти. Я полечу домой. Я знаю частных врачей, которые смогут поддерживать меня как можно в более комфортных условиях, пока не придет конец.

– Нет!
– воскликнула Констанс, ее голос прозвучал громче, чем она предполагала.
– Я никогда не оставлю тебя.

– Я не хочу, чтобы ты видела меня... таким.

Она встала и склонилась над ним.
– У меня нет выбора.

Пендергаст слегка сдвинулся под одеялом.
– У тебя всегда есть выбор. Прошу выполнить мою просьбу, что ты не увидишь меня при смерти. Как тот мужчина в Индио.

Усталым движением она склонилась над поверженным страдальцем и поцеловала его в лоб.
– Мне очень жаль. Но мой выбор - бороться до конца. Потому что…

– Но…

– Потому что ты другая половина моего сердца, - пробормотала она. Констанс снова присела, взяла его за руку, и больше не заговорила.

Глава 47

Офицер полиции припарковал машину на обочине.
– Мы на месте, сэр, - сказал он.

– Вы уверены? – спросил лейтенант Д'Агоста, глядя в пассажирское окно.

– Сорок один двадцать семь Колфакс-Авеню. Неужели я ошибся адресом?

– Нет, все правильно, именно он.

Д'Агоста был удивлен. Он ожидал увидеть трейлерный парк или мрачную квартиру, затерянную в бедных районах. Но этот дом на пляже Миллер в районе Гэри штат Индиана, был хорошо ухожен, и – хотя это могло показаться незначительным – был свежевыкрашен, а газон на лужайке был аккуратно подстрижен. Маркетт-парк находился всего в нескольких кварталах отсюда.