Гомер
Шрифт:
образе одной ее подруги и побуждает ее ехать на реку мыть белье, так как близится ее
брак. Уже Афина называет ее беззаботной (25). И, действительно, беззаботность – первая
и основная черта этой лесной, или полевой, или [255] вообще какой-то природной девы.
Молодая златотронная Заря будит «прекрасно-одетую» Навсикаю (48). Та просит отца-
царя дать ей колесницу, мулов и рабов, чтобы ехать стирать белье. «Ты, отец, – говорит
она, – заседая в высоком совете вельмож, должен иметь опрятную одежду». Его сыновья,
т. е. ее братья,
сказала: скромна и стыдлива. Навалили короб белья, запрягли мулов, дали в эту дальнюю
дорогу мех с вином и всякую пищу. Вот юная Навсикая сама берет в руки «бич и
блестящие вожжи» и звучно стегает мулов. Она сама правит «быстроколесной
колесницей» (71-84). Приехавши к месту впадения реки в море, она распрягла мулов и
принялась с рабынями за стирку белья. Все было вымыто и разостлано на широком берегу.
Потом Навсикая с рабынями искупалась в реке и натерлась маслом, а свое влажное платье
оставила сушить на «лучезарном солнце». Потом принялись за еду, а поевши, Навсикая
стала со своими рабынями играть в мяч («головные сложив покрывала») и начала петь,
«белорукая». На берегу моря, под южным лазурным небом и ярким солнцем, юная, нагая
Навсикая играла в мяч, похожая на какую-то Артемиду, целомудренную, сильную,
холодную, наивную охотницу по полям и лесам (102-109):
Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида
Мчится по длинным хребтам Ериманфа-горы иль Тайгета,
Радуясь сердцем на вепрей лесных и на быстрых оленей;
Там же и нимфы полей, прекрасные дочери Зевса,
Следом за нею несутся. И сердцем Лето веселится:
Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней, –
Сразу узнать ее можно, хотя и другие прекрасны.
Так меж своих выделялась подруг незамужняя дева.
К этой-то «прекрасно-ликой» «белолокотной» деве и вышел грязный, покрытый
морской тиной Одиссей, занесенный на этот берег волнами. Он не мог не начать с
восхваления ее красоты (160-168):
Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я
Ни средь мужчин никого, ни средь жен, – изумляюсь я, глядя!
Близ алтаря Аполлона на Делосе в давнее время
Видел такую же я молодую и стройную пальму.
Я ведь и там побывал с толпою товарищей верных,
Ехав дорогой, в которой так много ждало меня бедствий!
Вот и тогда, увидавши ее. я стоял в изумленья
Долго: такого ствола на земле не всходило ни разу!
Так и тебе я, жена, изумляюсь.
При виде Одиссея подруги Навсикаи разбежались, но она не испугалась. Она
собрала их вновь, разумно объяснила Одиссею, кто она такая, велела служанкам омыть
Одиссея и, одев в новые одежды, накормить. Потом предложила следовать за нею в город
к самому царю, но не посадила на колесницу во избежание дурной о себе славы. Она
опять звучно ударила мулов «блестящим [256] бичом», и они затопали, побежав
проворной рысью. Когда уже садилось солнце, прибыли они к благовонной роще
Паллады, у самого города (316-336).
Эта короткая VI песнь «Одиссеи» рисует Навсикаю тоже как некую преображенную
стихию. Навсикая стихийна, и она чиста, светла, беззаботна, как та юная, стройно-высокая
пальма, которую видел Одиссей на Делосе, как сама «стрелоносная» Артемида. Тут еще
один – из большого количества аспектов художественной пластики изображения героев у
Гомера.
Но это, конечно, не только пластика. Взор эпического художника потому обращается
больше всего к физической стороне действительности, что его гораздо меньше интересует
внутренняя, духовная ее сторона. Иначе он не был бы эпическим художником. Образ
Навсикаи интересен именно с этой стороны. Ее девичьи грезы о любви и браке даны не
психологически, но объективированно, в виде Афины Паллады, дающей ей свои указания
во сне. Ее труд вместе со служанками на море дан не в виде обрисовки тех или иных
физических усилий, но в виде веселого и беззаботного времяпрепровождения, включая
игру в мяч и танцы на фоне южного моря и неба. Чувства Навсикаи к Одиссею даны
скромнейшим образом и замещены вежливым обращением ее с Одиссеем во время
поездки домой, при соблюдении всех правил приличия для царской дочери и даже какого-
то этикета. Словом, все внутреннее здесь отодвинуто на задний план, и взор художника
скользит только по внешним формам как самой Навсикаи, так и ее поведения. Тут,
несомненно, примат внешнего над внутренним, или, что то же, общего над
индивидуальным, без чего не получилось бы и самого эпического образа Навсикаи. Таким
образом, не только пластика, но и все прочие принципы эпического стиля нетрудно
проследить на построении этого художественного образа Навсикаи.3)
В рассмотренных выше образах героев гомеровских поэм основные черты
художественной действительности выступают очень ярко, и анализом их можно закончить
показ индивидуальных характеров у Гомера. Перейдем теперь к более общей
характеристике человека у Гомера, а также и к его бытовой жизни.
8. Развитая индивидуализация и метод показа жизненных деталей.
Эта живая индивидуализация характеров у Гомера особенно бросается в глаза, хотя