Гончаров и криминальная милиция

Нет, конечно же ни о каком заказном убийстве не может быть и речи. Тогда что это? Ритуальное убийство или кровная месть? Не исключено ни то ни другое в отдельности. А возможно и то и другое вместе.

Представим себе такой вариант. Некий господин, назовем его условно X, задолжал своему другу, господину Y, некоторую сумму денег. Отдать долг в срок он не сумел, заработал счетчик, пошли проценты, и отчаявшийся господин X решается убить своего кредитора и тем самым снять все проблемы. Он совершает задуманное, но об этом каким-то образом узнает сын или брат Y. И в день похорон на уже заготовленной могиле брата или отца он символически казнит убийцу. Неплохо?

– Неплохо, Константин Иванович, но, к сожалению, ваш замок построен на песке, у вас нет ни единого реального факта, поддерживающего это бредовое сооружение. Я бы мог наплести вам кучу историй подобного содержания, где, кроме измышлений вашего ограниченного мозга, ничегошеньки нет. Успокойтесь, не травмируйте понапрасну вашу больную голову и слабую психику. Приедет Макс, и если он изложит какие-то реальные факты, на которые можно опереться, то тогда я позволю вам немного подумать. А пока суд да дело, я посоветовал бы вам отдохнуть.

... По белоснежному, девственному снегу я шел навстречу восходящему солнцу. Первые его лучи уже тронули верхушки сосен, и они заиграли, заискрились праздничными новогодними елками. По их стволам и веткам, точно в сказке, сновали радостные белки, а драчливые сороки сварливо и гортанно обсуждали наступающий праздник. Я нес на плече серебристый сверток, чтобы подарить его какой-нибудь красивой женщине. Я не знал ее имени, как и не знал того, что находится в моем свертке. Но почему-то был заранее уверен в том, что подарок ей обязательно понравится. Я знал, что она живет сразу же за взгорком, на который я уже поднимался. А между тем солнце уже коснулось моих глаз, и когда я взойду на вершинку, то окажусь полностью в объятиях его ласковых лучей. "Все! Я на вершине, еще шаг - и я увижу домик моей женщины", - подумал я и сделал этот шаг. Ночь, черная и беспросветная, ударила в глаза, словно я заступил за черту терминатора. Податься бы назад, да нету сил, ноги мои идут только вперед, в черную могильную темноту. Неизвестно откуда в моих руках оказалась тусклая керосиновая лампа - и при ее свете я с ужасом увидел, что несу не подарок для прекрасной женщины, а могильный памятник, на котором высечено чье-то незнакомое имя. Я пытаюсь его сбросить, но он, как намагниченный, всякий раз вновь оказывается на моем плече. А из открытых могил мне навстречу уже тянутся руки мертвецов.

– Не смей!
– кричат они.
– Это наш обелиск. Иди к нам!

– Не пойду! Не хочу!
– ору я изо всех сил.

– Нет, пойдешь, - злобно смеется хор мертвецов, меня хватают за уши, за волосы, за нос.
– Никуда ты от нас не денешься!

– Нет, не хочу, не пойду!
– отрывая от себя их липкие и холодные лапы, отбиваюсь я из последних сил.
– Оставьте меня, я не хочу-у-у!

– Что ты воешь, паразит!
– выдергивает меня из кошмара противный голос любимой супруги.
– Опять нализался, алкаш-самоучка. Нажрался и орет на всю квартиру. Хоть бы людей постеснялся. Вставай, блаженный, к тебе пришли!

– А! Кто пришел?
– Вскочив с диванчика, я несколько секунд не могу прийти в себя.
– Прости, Милка, не могу понять, кончился кошмар или он все еще продолжается.

– Очень остроумно. Приведи себя в порядок, к тебе пришла женщина.

– Женщина?
– пытаясь пригладить взъерошенные волосы, крайне удивился я.
– Объясни толком, какая женщина?

– Тебе лучше знать, - язвительно фыркнула супруга.
– По крайней мере, она говорит, что вы по телефону договорились встретиться после обеда.

– Да, было такое, - с огорчением вспомнил я.
– А ты ей скажи, что меня нет дома.

– Уже поздно, она в отцовском кабинете. Я ей пообещала разбудить ваше сиятельство. Откуда мне было знать, что ты нажрался, как последняя свинья.

– Ладно, чего уж там, - умываясь, снисходительно пробубнил я.
– Тащи свежую рубашку и брюки. Это хоть в какой-то мере снивелирует мою помятую рожу.

– Твою помятую рожу уже не разгладить даже утюгом.

Поделившись своим столь легким наблюдением, Милка отправилась за одеждой.

Через пять минут, приведя себя в относительный порядок, я открыл дверь кабинета. Сказано, не верь ушам своим, но верь глазам своим. Воистину мудрое изречение. Эллу Фитцджеральд я сначала услышал по радио, а только через год впервые увидел по телевизору. И лучше бы я этого не делал. В данном случае ситуация была аналогичной, и я понял, почему Милка на сей раз обошлась без колкостей и всегдашних подковырок относительно моей клиентки. Хозяйка чудесного приятного голоса внешне являла вид противоположный. Худющая горбоносая старуха сидела в кресле и маленькими глоточками попивала кофе.

"Никак Милка постаралась", - подумал я, а вслух приветливо и хрипло проворковал:

– Добрый день. Извините, но я вас не знаю, давайте познакомимся.

– Вас зовут Константин Иванович, а меня Любовь Иннокентьевна Шаврина, или просто Люба. Называйте меня как хотите. Мне все равно, - без тени улыбки ответила визитерша.
– Я не настолько стара, как вы подумали. Скорее всего, я ваша ровесница. Просто жизнь изрядно меня потрепала, а последние события довершили дело.

– И так бывает, - с некоторым сомнением согласился я.
– Любовь Иннокентьевна, скажите, кто вам меня рекомендовал? Это необходимо, потому как в отношении клиентов, особенно в последнее время, я стал крайне разборчив.

– Обратиться к вам мне посоветовала Таня Голубьева. Вы помогли ей полтора года назад. Она очень вам благодарна. Припоминаете?

– Ну как же!
– экзальтированно воскликнул я, не припоминая, впрочем, ни Тани, ни самого черта, ничегошеньки.
– Так с каким вопросом вы ко мне пожаловали?

– С самым печальным, который, к сожалению, в нашей стране обретает все большую остроту и актуальность. У меня пропал сын.

– Как давно и при каких обстоятельствах это произошло?

– Я не знаю, при каких обстоятельствах, но исчез он две недели назад, а точнее, двенадцатого декабря. Вот так вот, утром вместе со мной ушел в школу и больше дома не появился. Я наводила о нем справки, но ничего утешительного не услышала. Учителя его - мои знакомые, среди них две мои подруги. Они говорят, что он, как положено, отсидел все уроки, после чего вместе с друзьями покинул здание школы. Друзья же, Павел Белоконь и Руслан Пулатов, заявляют, что они с девчонками около часа потусовались возле порта, а в начале четвертого разошлись по домам. Однако, когда в половине седьмого я вернулась с работы, Саши дома не было, как не заметила я и никаких следов его пребывания.

– Вы заявили о его исчезновении в милицию?

– Естественно, но они мне ответили, что, прежде чем начать розыск, нужно переждать некоторое время, потому как парни его возраста довольно часто оставляют дом - кто на неделю, кто на две, а кто и на месяц. Все мои заверения в отношении того, что мой мальчик совсем другой и никогда бы себе не позволил подобного, были встречены прохладно и даже иронично.

– Вы только не обижайтесь, Любовь Иннокентьевна, но в данном случае я их понимаю. Всем родителям присуще видеть в своем дитяти что-то особенное, а то и необыкновенное.

– Нет, вы не понимаете, я ведь сама педагог, почти четверть века преподаю немецкий язык, и старалась относиться к сыну объективно. Именно эта объективность и вынуждает меня в данном случае бить тревогу. Так уж получилось, что с пяти лет Сашу я воспитывала одна. Алименты получала мизерные, а сколько платили и платят педагогу, вы, наверное, представляете. Я крутилась как могла, выгадывала каждую копейку, не гнушалась никакой работой, вплоть до тряпки уборщицы, и все для того, чтобы мой Санька выглядел не хуже других. И мне это удавалось. Большой поддержкой было его понимание того, что я для него делаю. Уже с десяти лет он начал меня жалеть. К сожалению, вам этого не понять, не понять того, когда десятилетний мальчишка, плача, прижимается к тебе и говорит, что скоро он вырастет и тогда его мама перестанет работать.