Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)
Шрифт:
Подготовка деклассирования еще до начала Польского восстания
Хотя Александр I, отныне конституционный монарх Царства Польского, проявлял благосклонное отношение к полякам: дважды в 1816 и 1817 гг. бывал в Варшаве, отправляясь туда через Киев; произнес в 1818 г. знаменитую речь на французском языке в Польском сейме, в которой повторил свои обещания о присоединении к Царству Польскому литовско-руських земель, до самой смерти он так и не сделал окончательного выбора: придерживаться ли либеральных позиций или пойти по пути удовлетворения требованиям великороссийского самодержавного лагеря. Определенной уступкой консерваторам в 1816 г. стало выделение царем 60 тыс. рублей на издание первых восьми томов «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Зато в 1819 г. он попросил Новосильцова организовать перевод с латыни текста унии между Королевством Польским и ВКЛ, тем самым, возможно, дав волю своим либеральным настроениям. Это вызвало незамедлительную реакцию того же Карамзина, выразившего свое отношение к решению польского вопроса в «Мнении русского гражданина». В эпоху Александра I не терял своего влияния и А.А. Аракчеев, которого обуревали безумные планы по созданию военных колоний с целью обеспечения тщательного контроля над русским крестьянством, что имело отголосок и в «польских губерниях» – в Белоруссии подобные колонии были созданы уже в 1810 г. В свою очередь, великий князь Константин, брат императора, внес значительный вклад в милитаризацию в павловском духе жизни как в Царстве Польском, так и в «польских губерниях».
Что же касается неопределенного
Через год после публикации указа о новом «разборе», в конце февраля 1817 г. гражданские власти Волынской и Подольской губерний донесли Сенату о достаточно вялом ходе этой акции и заверили, что следят за ее проведением и постараются ее ускорить. Однако требование, выраженное в приложении к указу от 12 февраля 1816 г. о необходимости завершения проверки до 15 августа, так и повисло в воздухе. Как полиция, так и губернаторы, чья активность зависела от доброй воли предводителей дворянства, вслед за ними все как один твердили, что средств не хватает, и извинялись за молчание с момента выхода указа. На основании переписки можно утверждать, что выявление вероятных бродяг и дезертиров, о которых шла речь в указе от 20 января 1816 г., переплеталось с общей проверкой чиншевой шляхты. Указ был правильно воспринят как возвращение к осуществлению угрожавшей существованию шляхты политики, приостановленной в 1808 г. Однако теперь уже нельзя было рассчитывать на влияние А.Е. Чарторыйского. В Подольской и Волынской губерниях полиция, состоявшая еще из поляков, утверждала, что нет возможности выявления всех мелких шляхтичей, пашущих, сеющих, молотящих и т.п., а также проведения очередного сравнения списков переписи 1795 г. с данными 1811 г. Каждым губернским правлением подчеркивалась инертность уездных дворянских собраний, подозреваемых в попустительстве, которые были далеки от того, чтобы реагировать на все возраставшие требования Министерства финансов, и, невзирая на напоминания, лукавили, делая вид, что не понимают, чего от них ожидают 215 .
215
РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Л. 271 – 276 – Доклад Волынского губернского правления Сенату от 27 февраля 1817 г.; Л. 290 – 293 – Доклад Подольского губернского правления; Л. 258 – Доклады губернаторов этих двух губерний.
В письмах Д.А. Гурьева от 16 апреля 1817 г. гражданским губернаторам и их подчиненным выражалось нетерпеливое требование о скорейшем завершении «проверки чиншевой шляхты». Министр прибегнул к обобщающей формулировке. Он не видел сложности в том, чтобы взять данные переписи 1795 г. и через комиссии, на которых была возложена перепись 1811 г., с легкостью установить списки тех, кто там отсутствует. Лиц, доказавших свое благородное происхождение, следовало оставить в покое, а остальных отнести к сельскому или городскому сословию. В этом, по мнению министра, не было ничего сложного, поскольку результаты переписи 1811 г. были давно известны. Что это – проявление мнимой наивности или коварная ирония, а может быть, благое пожелание? В любом случае, это был очередной бюрократический нонсенс 216 . Сенат, в который Гурьев обратился с просьбой потребовать от гражданских губернаторов списки, ознакомившись с докладом коллежского советника Станислава Павловского, подольского губернатора в 1815 – 1822 гг. (вероятно, поляка), констатировал, что дела не подвигаются, и его начало лихорадить. Павловский подал данные о количестве новой шляхты, объявившейся в 1811 г. (от 150 до 1000 лиц в зависимости от уезда), однако этот документ при ближайшем рассмотрении не произвел впечатления составленного надлежащим образом. Павловский обратился с просьбой об отсрочке для установления истинного происхождения этих людей, после чего каждый из них должен был выбрать свой «род жизни», т.е. социальный статус 217 . Поскольку в представленном через несколько дней (7 августа 1817 г.) объяснении подольской полиции по поводу существовавшей неразберихи давался уклончивый ответ, 23 августа 1817 г. министр финансов получил от Сената императорский указ, в котором выражалось подчеркнутое неудовольствие относительно возникшей ситуации 218 . Следовало покончить с этим как можно быстрее.
216
Ibidem. Л. 247 – 250.
217
РГИА. Ф. 1286. Оп. 5. Д. 648а. Л. 35 – 50 – Доклад подольского губернатора С. Павловского перед Сенатом от 12 мая 1817 г. Он находится среди других отчетов из Гродно, Витебска и т.п., поскольку указ касался всех «прежних польских губерний».
218
Ibidem. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Л. 267 – 270 – Объяснение подольской полиции от 7 августа 1817 г.; Л. 257 и ПСЗ. Т. 34 № 27014 – Печатный текст указа от 23 августа 1817 г. «О предписании гражданским губернаторам и губернским правлениям о немедленном окончании разбора чиншевой шляхты».
Гурьева никоим образом не удовлетворил доклад волынской полиции от 27 ноября 1817 г. о «завершении» подсчетов. Общее количество шляхтичей этой губернии, которое в 1800 г. достигало 38 448 мужчин, даже сократилось до 37 698. В 1800 г. в эти данные включалось 27 349 лиц чиншевой и околичной шляхты, поскольку ошибочно считалось, что эти две категории идентичны. Зато в 1817 г. было установлено, что 5817 лиц принадлежат к околичной шляхте, т.е. являются владельцами земельного надела без крепостных, в результате чего количество чиншевой шляхты уменьшилось до 23 368. Тогда где же искать всех «новых», включая мифических дезертиров, нищих и бродяг, которых чиновникам так хотелось изловить? О служилой шляхте уже и не вспоминалось, видимо, об этом расследовании позабыли 219 .
219
Ibidem. Л. 311 – 318 – Доклад Волынского губернского правления в Сенат, 27 ноября 1817 г. По сравнению с отчетом за 1800 г. здесь имеются некоторые отличия. В 1800 г. называлось 2455 наследственных землевладельцев и 2225 наследственных пользователей, в 1817 г. эти категории были разделены. Это дало 2045 полноправных землевладельцев и 421 получивших землю в пожизненное владение. Наследственные пользователи также были разделены: 820 «нормальных» (?) и 684 «традиционных» (?), 127 на казенных землях и 155 бывших военных. Все это производит впечатление окончательной путаницы в делах.
Возможно, что запущенность в делах была спровоцирована Житомирским дворянским собранием, в котором главенствовал граф Филипп Плятер, человек «сарматского» склада, видевший себя в качестве духовного наследника и продолжателя дела Тадеуша Чацкого (скончавшегося в 1813 г.), который склонял богатую землевладельческую шляхту к яркой манифестации своих стремлений к независимости. Вполне вероятно, что именно бойкотирование распоряжений Петербурга побудило правительство впервые вмешаться в жизнь дворянского собрания и впервые отменить принятое им решение. 24 мая 1818 г. Сенат приказал Волынскому дворянскому собранию изъять из своих книг «всех признанных
в дворянстве по одним свидетельствам частных лиц, ревизским сказкам и метрикам» 220 .220
ЦДІАУК. Ф. 481. Оп. 1. Спр. 1. Арк. 3. Цит. по: Лисенко С., Чернецький Є. Правобережна шляхта. С. 34.
Эти драконовские меры, вероятно, не были применены, по крайней мере нами не было найдено тому подтверждения. Возможно, что Филипп Плятер (который как раз был назначен вице-губернатором) сумел этому помешать. Если бы все-таки дошло до их применения, это могло бы иметь серьезные последствия, подобные чисткам 30-х гг., а в особенности 1840 г. Некоторые историки, путая решение с его реализацией, – что случается не так уж и редко, – и в отношении этого периода указывают на раннее проведение массового деклассирования безземельной шляхты 221 . Действительно в это время можно заметить определенные шаги, свидетельствующие о выражении неудовольствия волынской шляхтой. Ведение книг и записей актов дворянского собрания было переведено на русский язык, что говорит о том, что именно в этот конкретный момент шляхте дали понять предписываемое ей место, однако это ни в коей мере не уменьшило стремлений элиты к автономии. В следующей главе нам предстоит увидеть, что именно в этот период волынскими «гражданами» делаются крайне смелые обращения к царю по другим вопросам, касавшимся общественной жизни 222 .
221
Т. Корзон, цитируя указ 1818 г., заявлял, не приводя каких-либо тому доказательств, об исключении из шляхетского сословия 60 тыс. в 1810 – 1830 гг. (См.: Korzon T. Wewnetrzne dzieje Polski. Т. 1. S. 130 – 135). Подобным образом поступил и А. Зайончковский (См.: Zajaczkowski A. Szlachta polska. Kultura i struktura. Warszawa, 1993. S. 103 – 104). В.И. Неупокоев приводит значительные цифры, но они являются результатом работы Комитета Западных губерний, т.е. эти данные касаются уже периода после 1831 г. (См.: Неупокоев В.И. Преобразование беспоместной шляхты. С. 6). Подобный повтор содержится и в работе: Sikorska-Kulesza J. Deklasacja drobnej szlachty. S. 16 – 17.
222
О переходе на русский язык в ведении дел упоминает Имеретинский (См.: Имеретинский Н.К. Дворянство Волынской губернии… Август 1893. С. 360). С. Лысенко и Е. Чернецкий разделяют нашу осторожность в этом вопросе (См.: Лисенко С., Чернецький Є. Правобережна шляхта. С. 34).
В последний период царствования Александра I с каждым годом возрастало недовольство царских властей инертностью и противодействием польских дворянских собраний, что опосредствованно свидетельствует о том, что в своем большинстве землевладельческая шляхта пока не стремилась отмежеваться от своих обездоленных братьев. Несомненно, в данный период проявление польской солидарности носило новый патриотический аспект: связываемые с Наполеоном надежды ушли в небытие, чувство сословного единства начало превращаться в осознание национального единства. Впрочем, вскоре мы убедимся в том, что данный патриотизм имел определенные рамки. Это единство оставалось по сути своей явлением хрупким – дав трещину в 1791 г., оно так и не было до конца восстановлено.
Вопрос о бедной шляхте встал во всех «польских губерниях». Летом 1819 г. белорусский губернатор, – скорее всего, потому, что в числовом выражении в его регионе масштабы этой проблемы были меньшими (всего 13 777 шляхтичей-чиншевиков в Могилевской губернии), а также поскольку эксперименты по милитаризации этой группы шляхты Филозофова в 1787 г. и Аракчеева в 1810 г. определили направление проведения деклассирования, а именно действий без какого-либо зазрения совести, – внес предложение, перед которым после 1831 г. открывалось большое будущее. Суть предложения заключалась в том, чтобы шляхту, имевшую земельный надел (речь шла об околичной и загродовой шляхте), отнести к категории однодворцев, существовавшей в России с 1719 г., а тех, кто не имел «оседлости», т.е., как мы знаем, подпадал под категорию лиц «без постоянного места жительства», следовало перевести на военные поселения, которые в это время множились как грибы после дождя. Однако этого не произошло 223 .
223
См.: Rychlikowa І. Carat wobec polskiej szlachty. S. 79 – 83, и два крайне ценных комментария в сносках 102 и 103 с подробной библиографией по теме однодворцев и военных поселений Аракчеева.
На Правобережной Украине киевская полиция продолжала воодушевленно трудиться. После проверки 1814 г., приведшей к очередному замешательству в связи с поисками «чужих» и «подозрительных» в списках 1811 г., она ожидала, что волынские и подольские коллеги последуют ее примеру. Полиция полагала, что можно продвинуться в решении поставленной задачи гораздо дальше, поскольку целые кипы дел все еще были не пересмотренными. Прокурор в обход губернатора выслал 5 октября 1819 г. новому министру юстиции князю Д.И. Лобанову-Ростовскому письмо с резкими обвинениями в адрес координатора акции чиновника Горошенского, на которого возложил вину за медлительное проведение проверки. 27 октября министр обратился к Сенату с горькими упреками относительно нерадивого исполнения указа от 20 января 1816 г., приводя его содержание, он призывал сенаторов «принять строжайшие принудительные меры к немедленному исполнению означенного указа» 224 .
224
РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Т. 1. Л. 326.
Более того, министр заручился поддержкой самого императора, который 20 февраля 1820 г., в свою очередь, рекомендовал Сенату потребовать исполнения указа 1816 г. Данная рекомендация свидетельствует о том, что речь уже не шла о вопросе, по своему характеру второстепенном, связанном с розыском бродяг и шпионов. Суть указа 1816 г. хорошо отображена в его новом названии: «Указ о разборе чиншевой шляхты». Киевская полиция попалась в собственные сети, поскольку теперь также должна была объяснять, почему к этому времени не завершила проверки статуса всей шляхетской «голоты» в своей губернии. Киевские чиновники долго и путано оправдывались, указывая на то, что им пришлось столкнуться с огромными трудностями при проведении надлежащей проверки, а также с пассивным сопротивлением польских дворянских собраний, убежденных в исключительности своих привилегий. Чиновники упоминали сомнительные случаи, которые они хотели лично проверить, говорилось также о сложностях при установлении происхождения чиншевиков, однако вновь давались заверения о необходимости ведения этой колоссальной работы. Они пришли к мысли, что надобно разворошить муравейник с опережением в двадцать лет. Но эту роль возьмет на себя Д.Г. Бибиков в 1840 г. Пока же, невзирая на трудности в решении шляхетского вопроса, в Петербурге так и не смогли понять, насколько оказалась унижена безземельная шляхта: их интересовало лишь сохранение принятых внешних признаков дворянского сословия, укрепление дворянского звания как такового. Иными словами, власти надеялись на урегулирование проблемы в будущем административным путем 225 .
225
Ibidem. Л. 345 – 348 – Доклад Киевского губернского правления Сенату от 14 марта 1820 г.