Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)
Шрифт:
Взаимные обвинения множились. Сенат вновь 9 сентября 1820 г. выслал длинный выговор местной полиции, упрекая ее в инертности. В этом тексте, разосланном лишь 22 ноября, перечислялись все трудности, с которыми довелось столкнуться при организации работы дворянских комиссий, напоминалось о наказаниях в виде штрафов, которые предполагалось налагать на чиновников, которых упрекали в небрежности при подготовке докладов, заключавшейся в случаях двойной, а иногда тройной регистрации, приведении данных, из которых нельзя было сделать никаких выводов, одним словом – это был взрыв гнева, обнаживший всю слабость и неразбериху, господствовавшие в царской администрации. А в заключении, как можно было ожидать, следовали угрозы в адрес членов губернского правления о начале против них дела, которое якобы будет передано в Министерство юстиции 226 .
226
Ibidem. Л. 349 – 357 – Выговор Сената киевской полиции от 9 сентября 1820 г.
В некоторых губерниях, например Виленской, хитрость и дерзость дворянских предводителей в демонстрации солидарности с убогими братьями приобретала формы немыслимые на Украине. Например, указом от 27 августа 1820 г. с сентября того же года давалось освобождение от проведения проверки благородного происхождения, благодаря чему Виленское дворянское собрание оставило безземельную
227
ПСЗ. 2-я серия. Т. 2 (1827). № 1674.
Интересно, что именно киевская полиция, которая инициировала скандал в 1815 г., продолжала оставаться объектом упреков Петербурга вплоть до смерти Александра I, тогда как, судя по архивным материалам, волынская и подольская полиция, невзирая на абсолютную бездеятельность, не получила ни малейшего упрека. Ожесточенное отношение к Киеву можно объяснить крайним рвением местной полиции, которая оказалась единственной отвечавшей на обращения, хотя тем самым усугубила свое положение. Так, в письме, адресованном непосредственно министру юстиции от 25 мая 1821 г., киевский начальник полиции был вынужден признать, что предпринятые поиски никаких результатов не принесли. Его чувство вины по поводу того, что он не смог исполнить предписаний указа 1816 г. и найти таинственную и враждебную группу, являвшуюся продуктом его собственного бюрократического рвения, нарастает с каждой страницей письма, свидетельствуя о болезненной растерянности. Что могло быть еще более подозрительным для царского режима, чем анонимность и отсутствие предписанной идентификации? Министр Лобанов-Ростовский, осознававший, что данной ему властью может внушить чувство страха, не колеблясь усилил в чиновнике комплекс вины. Через месяц, 29 июня 1821 г., он попросил Сенат сделать выговор этому несчастному полицмейстеру, а также предпринять шаги по наказанию нерадивых лиц в виду «важности сего дела заключающего в себе казенный интерес» (заставить платить налоги для него значило намного больше, чем охота за привидениями) 228 .
228
РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Т. 1. Л. 359 – Киевская полиция министру юстиции 25 мая 1821; Л. 358 – Министр юстиции в Сенат 20 июня в 1821 г.
В том же 1821 г. еще трижды производился обмен подобного рода письмами, от уровня бюрократизма которого голова может пойти кругом, но, к счастью для шляхты, за исключением крайне редких случаев, ей об этом ничего не было известно. 21 июля Сенатом был выслан по просьбе министра выговор с требованием предоставить дополнительные объяснения (что можно было еще выяснять?) и покончить со всем этим делом «в кратчайшие сроки», в заключение следовали угрозы общего характера. В ответ 13 августа Губернское правление сообщало, что в четырех уездах – Уманском, Радомысльском, Черкасском и Чигиринском – проверка завершена, а для ускорения работы привлечено еще три новых сотрудника. Через полгода после начала этого дела в журнале заседаний не слишком требовательного Сената с удовлетворением констатировалось, что в скором времени проверка будет окончена, о других же губерниях забыто 229 .
229
Ibidem. Л. 360 – 363 – Обращение Сената к киевской полиции от 21 июля 1821 г.; Л. 364 – 365 – Ответ от 13 августа; Л. 366 – 368 – Запись в журнале заседаний Сената от 21 декабря 1821 г.
Привлеченные к решению проблемы дополнительные ревизоры, видимо, сумели проявить особую бездеятельность, поскольку 22 апреля 1822 г. киевскому полицмейстеру пришлось признать, что охота за «чужаками» продолжается. 26 мая 1822 г. потерявший терпение Лобанов-Ростовский информировал Сенат о том, что уже в пятый раз предъявлял требование завершить «разбор» и задавался вопросом о том, когда же наконец будут предприняты действенные меры по обузданию этой обленившейся полиции. Оставалось одно – обратиться к наместнику Бога на земле, и об этом деле вновь было доложено Его Императорскому Величеству, который постановил, что Сенат в конечном итоге должен занять более суровую позицию. 11 августа 1822 г. Сенатом была подготовлена историческая справка по всему делу. Писцы заточили перья и, переписав на семи листах историю вопроса, разослали ее 18 августа, в конце документа была сделана приписка «найстрожайше и в последний раз», подчеркивавшая необходимость окончательно закрыть этот вопрос. Киевскому полицмейстеру пригрозили, что в случае, если приказ не будет выполнен, его отправят по этапу. Сенат задавался вопросом о том, почему, черт возьми, распоряжение с конца августа 1821 г. так и осталось мертвой буквой? 230
230
Ibidem. Л. 369 – 377.
Проглотив горькую пилюлю, полиция 17 октября принялась объяснять, что ею выявлено множество ошибок, что недостает квалифицированных кадров и что кроме этой задачи у нее масса других дел, а также что она делает все возможное. Подготовленные документы вскоре сравнят с материалами 1795 г., а результаты незамедлительно перешлют 231 .
Если читателю не близка вся глубина комичности данной переписки, что ж, тогда ему представился удобный случай задуматься над эффективностью работы царской администрации. Данный пример позволяет понять одну из основных причин сохранения на протяжении 30 лет после проведения разделов Речи Посполитой давнего образа жизни шляхты, а также осознать медленное течение времени, о котором в нашу эпоху скоростей напрочь забыто.
231
Ibidem. Л. 378 – 380.
Чем же завершилось это дело? Поскольку 28 ноября 1822 г. Киевское губернское правление послало лишь отчет с сообщением о частичном представлении данных (их так и не прибавилось), император, поставленный об этом в известность, потребовал от Сената сурового наказания. 20 декабря 1822 г. было произведено 8 обширных листов, полных повторов и предостережений: охота на чужаков, дезертиров и бродяг продолжилась. Очередной указ, целью которого было запугать, издали 28 мая 1823 г. 232
232
Ibidem. Л. 381 – 389, и указ от 23 мая 1823 г.; Державний архів Київської області (ДАКО). Ф. 1. Оп. 295. Спр. 7570. Арк. 3. Цит. по: Лисенко С., Чернецький Ф. Правобережна шляхта. С. 34.
Наконец, запуганная и затравленная, киевская полиция представила результаты своих «поисков». Правда, нельзя исключить, что все эти промедления, которые в конечном итоге высшей властью воспринимались как проявление наглости, были следствием взяток, полученных полицией от дворянского собрания, но проверить это невозможно. Всего в губернии было обнаружено 16 126 подозрительных лиц мужского пола. Разделив их по уездам, им приписали самые немыслимые причины, по которым они подпали под подозрение. Герольдии же предлагалось провести проверку большинства из них, что было удобным способом умыть руки. В заключение сообщалось, что 624 лица было признано шляхтичами без каких-либо проблем; а 6988 лиц, благородное происхождение которых не было признано в 1795 г. и они были отнесены к податным сословиям (скорее всего, это люди из староства, о чьих протестах сразу после разделов мы уже писали), представили доказательства после указа 1816 г. Поскольку этих доказательств было недостаточно, они должны были и впредь платить подати. 1 476 лиц не подали каких-либо документов, среди них были возные (яюприказные в суде), судебные исполнители, землемеры, а также лица, проживавшие по праву коллокации (это выражение, видимо, вошло в русский язык той эпохи из польского языка и указывало на существование в селах, где проживала шляхта, традиции отдавать в аренду часть надела). 1832 человека вообще не откликнулись на вызов уездной дворянской комиссии. 2 076 мужчин были «неизвестного состояния люди под именем шляхты пребывающие в разных поветах». В отчет были внесены также 122 иностранца, 135 евреев, выдававших себя за шляхтичей, 13 незаконнорожденных детей и несколько других странных групп.
При таком замешательстве полностью выполнить требование властей о проведении исключений и перегруппировки этих лиц было делом выполнимым. Естественно, Киевская казенная палата незамедлительно обратилась в Сенат с пожеланием, чтобы те, кого отнесли к податным сословиям, начали эти налоги платить; вполне вероятно, что 6988 лиц, которых польским дворянским комиссиям и русской полиции не удалось спасти, другого выхода уже не имели. Мелкая шляхта, проживавшая в давних староствах, деклассированная в 1795 г. и неоднократно бунтовавшая, которую рьяно защищал в 1815 г. предводитель дворянства П. Потоцкий, скорее всего, была отнесена к разряду государственных крестьян. В том, что касалось других, то их судьбу должно было определять и в дальнейшем… губернское правление: именно оно должно было решить, к какой категории их отнести, что гарантировало небыстрое решение. Впрочем, вскоре всякие упоминания о них исчезают из документов 233 .
233
РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Т. 1. Л. 390 – 403 – Доклад киевской полиции с приведением данных от 18 сентября 1823 г.; Л. 410 – Письмо Киевской казенной палаты в Сенат от 27 октября 1823 г.
Однако около 7000 лиц мужского пола было отказано в признании благородного происхождения: это было первое решительное деклассирование, осуществленное царским правительством. Впрочем, огромное количество чиншевой шляхты, проживавшей в частных имениях Киевской губернии, и вся остальная шляхта из двух других губерний не стали объектом ни одной проверки. Время от времени рефреном повторялось, что во всех присоединенных губерниях шляхта насчитывает 218 тыс. лиц мужского пола. Однако правильнее согласиться с князем Н.Н. Хованским, белорусским генерал-губернатором (Витебской, Могилевской и Смоленской губерний), который в 1823 г. признал, что не имеет ни малейшего представления о точном количестве шляхты, поскольку достоверно неизвестно, сколько лиц даже не пыталось доказать благородность своего происхождения. Это сводит на нет все предпринятые попытки и усилия историков представить точные данные на основании свидетельств того времени 234 .
234
Ср. выводы в статье: Rychlikowa І. Carat wobec polskiej szlachty. S. 83. Генерал-губернатор Н.Н. Хованский считал отсутствие уверенности в данных прекрасным основанием для высылки всей белорусской шляхты в военные поселения Аракчеева. В этом состоит смысл его доклада от 22 февраля 1824 г., который был представлен на общем собрании Сената 27 февраля того же года. Такое решительное предложение показалось настолько интересным, что Сенат не раз возвращался к нему – вплоть до 1828 г. См.: РГИА. Ф. 1341. Оп. 1. Д. 346. Т. 1. Л. 411.
Царствование Александра I завершалось в атмосфере непрекращавшейся враждебности, которая с каждым разом все дальше отодвигала былые проекты по интеграции шляхты и наделении ее землей, которые в 1808 г. под давлением Чарторыйского и Чацкого были одобрены Комитетом по благоустройству евреев. В последнем указе царя от 24 февраля 1825 г., адресованном Сенату по предложению Комитета министров, вновь видим странное объединение двух подозрительных групп – евреев и шляхты, которые постоянно не удавалось вписать в существовавшие рамки классификации общества. Натуральные повинности во имя общественного блага в каждой губернии, в частности гужевые перевозки и пешая барщина (без лошади), выполнялись по постановлению местных земских судов (подтверждено указом от 28 февраля 1821 г.) исключительно крепостными или государственными крестьянами, а финансировались из взимаемых с них денежных взносов и сборов. Это были так называемые земские повинности. Указом 1825 г. фискальные обязательства были распространены на еврейские кагалы, шляхту и крестьян из церковных владений (католическая и униатская церкви владели большим количеством земель на Украине, чем православная церковь, которая хотя и имела статус «господствующего» исповедания, но была бедной). Данное решение, принятое на уровне императора и министерств, означало для шляхты начало конца привилегий, свойственных рыцарскому сословию. Это было неожиданным покушением на иллюзию, которой жил шляхетский мир, и более того, крайне заметным шагом на пути ассимиляции мелкой шляхты с крестьянством 235 .
235
ПСЗ. Серия I. Т. 40. № 30258. Естественно встает вопрос о том, насколько данное решение было претворено в жизнь. Шляхетская честь была задета настолько, что протестная волна могла парализовать его приведение в исполнение, о чем пишет Сикорская-Кулеша. (См.: Sikorska-Kulesza J. Deklasacja drobnej szlachty. S. 23). Она не объясняет, в чем именно проявлялись протесты. Она считает, что речь шла о намерении принудить шляхтичей к физическому выполнению работ. Между тем чиншевая шляхта была лишь обложена налогом. Согласно докладам губернаторов на протяжении трех лет, с 1827 по 1829 г., беспоместная шляхта платила 2 руб. 20 коп. ассигнациями с души за земские повинности и 2 руб. 28 коп. ассигнациями с души на содержание дворянского собрания (от сохранения фискального братства никто не отказывался!) и уездных судов. В 1830 г. эти выплаты были сокращены до 1 руб. 60 коп. и 1 руб. 15 коп. ассигнациями соответственно. На Волыни земские повинности начали взимать в 1829 г. в размере 4 руб. 50 коп. ассигнациями с околичной шляхты и 2 руб. 98 коп. (тоже ассигнациями, т.е. сравнительно немного) с чиншевой шляхты. На Подолии до 1830 г. такие налоги вовсе не платили. См.: РГИА. Ф. 1286. Оп. 5. Д. 648а. Л. 377 – 380, 428 – 436, 440 – 454.