Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

Состояние исследований о шляхте

После публикации моих работ о польской шляхте на Украине в 1831 – 1863 и 1863 – 1914 гг. возникла необходимость расширения исследований 23 . Наибольшее недоумение и споры у специалистов вызывала крайне высокая численность шляхты на Правобережной Украине в XIX в., имевшей в большинстве своем (речь идет даже не о десятках, а о сотнях тысячах людей) крайне низкий социальный статус. Существование столь многочисленной группы безземельной шляхты было нехарактерно для социальной структуры Российской империи и стало одной из проблем, с которой царским властям так и не удалось справиться до 1917 г. Эта тема требовала отдельного исследования, которое бы позволило углубиться в историю и понять, каким образом эта проблема воспринималась и анализировалась хотя бы с того момента, как Правобережная Украина попала в сферу ответственности Петербурга, т.е. с 1793 – 1795 гг.

23

Beauvois D. Le Noble, le Serf et le Revizor. La Noblesse polonaise entre le tsarisme et les masses ukrainiennes, 1831 – 1863. Paris, 1985; Idem. La Bataille de la terre en Ukraine, 1863 – 1914. Les Polonais et les conflits socio-ethniques. Lille, 1993. Перевод на польский язык: Beauvois D. Polacy na Ukrainie 1831 – 1863. Szlachta polska na Wolyniu, Podolu i Kijowszczy'znie / Przekl. z franc. E.K. Rutkowscy. Paryz, 1987; Idem. Walka o ziemie. Szlachta polska na Ukrainie prawobrzeznej pomiedzy caratem i ludem ukrai'nskim 1863 – 1914 / Przekl. z franc. K. Rutkowski. Sejny, 1996. Перевод на украинский язык: Бовуа Д. Шляхтич, кріпак і ревізор. Польська шляхта між царизмом та українськими масами (1831 – 1863) / Пер. з франц. З. Борисюк. Київ, 1996; Idem.: Битва за землю в Україні, 1863 – 1914. Поляки в соціо-етнічних конфліктах / Пер. з франц. З. Борисюк. Київ, 1998.

Однако прежде чем перейти к сути проблемы и изучить две (польскую и российскую) столь мало совместимые социальные концепции, необходимо, на наш взгляд, обратиться к еще более отдаленному прошлому, к чему призывает сентенция Марка Блока, ставшая эпиграфом фундаментальной работы Ежи Едлицкого «Родовой герб и социальные барьеры». Блок отмечает: «Суть дворянских проблем, рассматриваемых даже в современном контексте, не может быть раскрыта без постоянного обращения к прошлому» 24 . Именно так мы и поступим.

24

Jedlicki J. Klejnot i bariery spoleczne. Warszawa, 1968. S. 5.

Это путешествие в прошлое позволит представить «состояние исследований», подчеркнуть сложность поставленной задачи, обнаружить поразительные пробелы, существующие в историографии по вопросу о шляхетском сословии. Вскоре мы убедимся в том, что установление точной численности шляхты и определение степени социальной нагрузки, несомой самой низшей прослойкой рыцарского сословия, – дело невозможное. Практически во всех российских исследованиях, касающихся интересующей нас территории, а именно Киевщины, Брацлавщины (Подолье) и Волыни, в период с XV по XVIII в., этот вопрос обходится стороной. Более того, зачастую ставится знак равенства между руськими 25 и русскими и не делается каких-либо уточнений относительно этого региона. Подобная ситуация сложилась и в польской историографии, где многочисленные исследования посвящены центральным землям Речи Посполитой, в то время как о Правобережной Украине известно мало. Правда, в украинской историографии последних лет этот вопрос получает постепенное освещение. Тем не менее практически ни одна работа, посвященная польской шляхте до разделов Речи Посполитой, не сообщает точных данных о ее численности. Более углубленные исследования касаются той ее части, которой мы не занимаемся и где развитие шло по иному пути. Эти работы посвящены высшему слою шляхты – магнатам и крупным землевладельцам, игравшим важную политическую роль. В лучшем случае историки, ничего не говоря о пропорциональном соотношении, указывают на существование крупной, средней и мелкой шляхты. Последняя же никогда не становилась предметом отдельного научного исследования.

25

Исторические термины «руськие», «руський» (в приспособленной к современной русской орфорграфии форме) выбраны как наиболее точный в данном контексте эквивалент французских терминов «ruth`enes», «ruth`ene». Подробнее о проблеме терминологии см.: Мозер М. О «простой мове» // Этнокультурные и этноязыковые контакты на территории Великого княжества Литовского. Материалы международной научной конференции. М., 2006. С. 113; Idem. Что такое «простая мова»? // Studia Slavica Hung. 2002. № 47. С. 224. (Прим. пер.)

В наиболее ценной работе по истории шляхты Правобережной Украины представлены лишь фрагментарные, хоть и весьма правдоподобные в том, что относится к периоду до XV в., гипотезы 26 . Они касаются бывших бояр, преданных слуг последних руських князей, сохранивших, особенно на низшем уровне, внутреннюю иерархию, по своей форме напоминавшую структуру дружины Киевского княжества. Пережив монголо-татарское нашествие, они к моменту перехода под крыло Великого князя Литовского были в той или иной степени крупными или мелкими землевладельцами. Вслед за Натальей Яковенко следует сказать, что на сохранение следов существования этой группы еще в конце XIX в. указывал Грушевский; на территории бывшего Киевского княжества в первое время после присоединения к Литве еще существовал 71 город-крепость; кроме того, сохранились следы Галицко-Волынского княжества на Волыни. Яковенко подчеркивает, что в эту главным образом воинскую группу входили также слуги, у каждого из которых должен был быть конь и, возможно (неизвестно наверняка), земельный надел. Вскоре эти люди, от мала до велика, стали именовать себя, на западный манер, шляхтой. Польское слово szlachcic (шляхтич, дворянин) происходит от ставшего в конце XIV в. крайне популярным в Польше чешского понятия – slechtic, сходного с немецким выражением geschlecht, подчеркивающим благородное происхождение – bene natus.

26

Яковенко Н. Українська шляхта з кінця XIV до середини XVII cт. Київ, 1993. С. 27 – 35.

Постепенно на Правобережной Украине рос интерес ко всему, что шло из центральных земель Речи Посполитой, однако проходивший вплоть до конца XVII в. процесс полонизации столкнулся с сопротивлением, главным образом в среде мелкой шляхты (которую никак нельзя назвать малой, поскольку ее численность, хотя и не поддается точному установлению, была огромной) 27 .

Эволюция шляхетского сословия Польши, уже к концу XIV в. пользовавшегося на региональном уровне определенной автономией, что нашло в скором времени выражение в создании сеймиков, привела к формированию модели, крайне привлекательной для элит Великого княжества Литовского (ВКЛ), т.е. в том числе и Украины. Символично, что 47 великих родов ВКЛ уже во время подписания унии в Городло в 1413 г. были «приняты в круг своих» Речи Посполитой благодаря переходу в католическую веру. В 1432 г. князем Сигизмундом (Жигимонтом) Кейстутовичем это право было закреплено за «всеми князьями, шляхтичами и боярами Руси» независимо от их вероисповедания. Однако нечеткая формулировка способствовала со временем формированию образа идеального внутреннего единства, основанного на принципе шляхетского братства. И хотя этот принцип касался лишь наиболее состоятельной шляхты, умевшей писать и читать, польские, литовские и украинские историки из века в век вплоть до наших дней продолжают экстраполировать его на всю шляхту.

27

История существования до XIX в. мелкой шляхты, не подвергшейся ассимиляции в польскую культуру и остававшейся православной, прежде всего на Волыни, лучше всего представлена украинско-польским историком В. Липинским. См. его работы: Lipi'nski W. Szlachta na Ukrainie. Udzial jej w zyciu narodu ukrai'nskiego na tle jego dziej'ow. Krak'ow, 1909; Липинський В. Листи до братів-хліборобів. Відень, 1926. Автор этих работ порывает с традицией представления истории украинского народа как истории простолюдинов, основоположником которой является В. Антонович.

Начиная с 1989 г., т.е. с момента краха коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе, новая польская историческая школа стала утверждать идею единства, гражданского равенства и шляхетского парламентаризма, представляемых в качестве неоспоримых достоинств политической нации Польши, ставшей после Люблинской унии 1569 г. нацией «Речи Посполитой Двух Народов». Эта неошляхетская концепция была разработана прежде всего двумя историками из Люблина: Е. Клочовским и А.С. Каминским 28 . Первый обратил внимание на очевидные схожие моменты в эволюции высшего сословия Венгрии и Польши: в обеих странах еще в XIV в. рыцарско-шляхетское сословие стремилось к объединению (communitas) с властными представителями этих стран. В Венгрии образовывались комитаты (universitas), в которых при каждом правителе небольшой области состояли представители рыцарства. Венгерское дворянство постепенно получало все большую автономию, избирая собственных судей (indices nobilium) среди «среднего дворянства» (его границы до сих пор сложно определить), а в 1517 г. Стефан (Иштван) Вербоци окончательно определил автономный статус дворянства 29 . В Польше аналогичный процесс, согласно традиционному видению большинства историков, привел к формированию знаменитой «шляхетской демократии» 30 . В конце XV в. представители сеймиков уже собирались на общегосударственном уровне, постепенно создав сейм, что было закреплено Нишавским статутом 1454 г. Одновременно с этим Королевский совет получил статус сената. Таким образом, в этой части Европы достаточно рано (в 1493 г.) была создана двухпалатная система, ставшая в скором времени отличительной чертой Речи Посполитой. Развитие государственности в Польше пошло по пути, отличному от других держав, постепенно превращавшихся в сильные централизованные монархии. В 1505 г. сейм навязал королю принцип, названный по первым словам «Nihil novi…» («ничего нового»). С этого времени король не мог принять ни одного решения без одобрения обеих палат. Таковым было рождение «политической нации», которой на протяжении XVI в. удалось полностью вытеснить мещанство из политической сферы жизни и закрепостить крестьян.

28

Historia Europy 'Srodkowo-Wschodniej. T. 1 – 2 / Red. J. Kloczowski. Lublin, 2000 (в особенности t. l, s. 130 – 133, 159); Kami'nski A.S. Historia Rzeczypospolitej wielu narod'ow 1505 – 1795. Lublin, 2000. Правда, появлению такого видения способствовала история идей. Особого внимания заслуживают работы выдающегося историка А. Валицкого, а по XVII в – Э. Опалинского. См.: Walicki A. The Enlightenment and the Birth of Modern Nationhood. Polish Political Thought from Noble Republicanism to Tadeusz Ko'sciuszko / Transl. E. Harris. Notre-Dame, 1989; Opali'nski Е. Kultura polityczna szlachty polskiej. Warszawa, 1995.

29

Речь идет о Трехкнижии Вербоци (Трехчастный свод обычного права Венгерского королевства) Tripartitum opus iuris consuetudinarii incliti Regni Hungariae (1517 г.). (Прим. пер.)

30

Основные постулаты этой концепции были сформулированы в 1918 г. Г. Грынвасером в краткой синтетической работе: Grynwaser Н. Demokracja szlachecka 1795 – 1831, переизданной в: Pisma. Wroclaw, 1951. T. 1. S. 173 – 227. См. также: Historia Polski / Red. A. Gieysztor. Warszawa, 1972. S. 193 и др., а также другие разделы, написанные Я. Тазбиром и Э. Ростворовским, посвященные «шляхетской демократии». В позднейших и более подробных исследованиях, к сожалению, не ставится вопрос о присутствии или отсутствии шляхты на сеймиках, что не дает возможности принимать как само собой разумеющееся понятия «шляхетского народа» или «шляхетской нации», а также участие «шляхетских масс» в выборах. См.: Lity'nski A. Sejmiki ziemskie 1764 – 1793, dzieje reformy. Katowice, 1988; Kriegseisen W. Sejmiki Rzeczypospolitej szlacheckiej w XVII i XVIII wieku. Warszawa, 1991. Это делает проблематичным какие-либо обобщения относительно более позднего периода, хотя такие попытки и делаются. См.: Spolecze'nstwo obywatelskie i jego reprezentacja 1493 – 1993 / Red. J. Bardach, W. Sudnik. Warszawa, 1995.

Недостатки в этом подходе видны, даже если абстрагироваться от неточностей языка, связанных с поиском (насколько это возможно) аналогов существования «гражданского общества» или образцов демократии по образцу ХХ – ХХІ вв. в системе, где власть принадлежит достаточно многочисленной группе, пусть даже лидерство в ней принадлежало крупной шляхте.

Понятие communitas, лежащее в основе данного подхода, т.е. идея всеобщего и солидарного участия рыцарского сословия в осуществлении власти, идея безусловного представительства всего шляхетского сословия на сеймиках и сеймах, представляется по сути своей идеалом, далеким от реальности. Ни в одной исторической работе, ни в одном документе не приводятся факты, дающие возможность количественно подтвердить действительное участие в этой т.н. демократии. Историки не ставили четко вопросы о воздержании от голосования, лишении права голоса или частичном использовании гражданских прав ни в эпоху функционирования этой системы, т.е. до 1795 г. (кроме периода 1788 – 1791 гг.), ни, за небольшими исключениями, позднее. Мы полностью осознаем, что затрагиваем одну из догм польской историографии, бросаем тень на образ страны, которая первой воплотила в жизнь демократические идеалы, однако этот вопрос стоит того, чтобы его задать. Данная работа не представит на него полного ответа, но, возможно, будет способствовать его рассмотрению.

На землях Правобережной Украины, которая до 1569 г. входила в состав ВКЛ, процесс формирования принципов функционирования шляхетских институтов несколько отставал по сравнению с центральными землями Речи Посполитой. И хотя в битве с тевтонскими рыцарями при Грюнвальде (1410 г.) хоругви руськой 31 шляхты прекрасно проявили себя наравне с польской кавалерией, нет сомнений в том, что во времена Витовта, союзника двоюродного брата Владислава-Ягайлы, отношения между великим князем и его дружиной строились по вертикали. Система понятий «преддемократического» равенства communitas станет привлекательной позже среди руськой шляхты.

31

А не русской, как считал великий князь Николай Николаевич в 1914 г. согласно существовавшему в Российской империи анахроничному видению истории.

В последнее десятилетие появилось две статьи, несколько проливающие свет на историю мелкой шляхты на Белой Руси в XV – XVI вв. 32 Однако, несмотря на всю ценность представленного материала, в них не дается ответа на вопрос о социальном статусе мелкой шляхты. Из них следует, что великий князь Александр и Сигизмунд І Старый были готовы присоединить эту категорию свободных воинов к шляхте, однако в результате передела земли магнатами эти воины так и остались среди непривилегированных категорий. Можно предположить, что на Украине, в приграничной зоне, подобной белорусской, опасность татарских набегов вынуждала держать большее количество путных слуг и панцирных бояр. В любом случае в первом из трех Литовских статутов 1529 г. эти категории людей, сохранявшие личную свободу, приравнены к крестьянам (разделы XI, XII и XIII) 33 . На какие привилегии могла рассчитывать эта группа в случае войны или призыва в ряды посполитого рушенья (всеобщее шляхетское ополчение)? Проблема маргинализации этой многочисленной части шляхты так же стара, на наш взгляд, как и само понятие шляхты.

32

Rychlikowa I. Bojarzy pancerni na pograniczu moskiewskim w XVI – XIX w. // Przeglad Wschodni. 1994. T. III. Zesz. 2 (11). S. 411 – 449. Варонін В. Полацкія путныя слугі ва ўрадавай палітыцы ВКЛ (ХV – сярэдзіна ХVI ст.) // Беларускі Гістарычны Агляд. 2000. Т. 7 (13). С. 305 – 325.

33

Bardach J. Statuty litewskie a prawo rzymskie. Warszawa, 1999. S. 19. Все три версии Статутов ВКЛ представлены в серии: Lacina w Polsce. 1999. Zesz. 7 – 9. S. 9 – 165.

Знакомство с упомянутым Первым Литовским статутом дает возможность определить положение шляхты в ВКЛ, т.е. в том числе и на Украине. Несомненно, в этот период средняя шляхта не ограничивала власть великого князя настолько, насколько была ограничена власть короля (с 1386 г. он был фактически и великим князем) принципом Nihil novi и т.н. Статутами Лаского 1506 г. В Литовских статутах подчеркивается авторитет господаря (так именовался великий князь) и целостность территории ВКЛ, что свидетельствует о сохранении в 1529 г. сильной централизованной власти.

В Первом Литовском статуте определение «шляхта» охватывало всю знать, хотя, как отмечает Ю. Бардах, многозначность его использования показывает, что процесс формирования шляхетского сословия еще не достиг уровня коронных земель Речи Посполитой. Особого внимания заслуживают несколько параграфов из третьего раздела Статута 1529 г., поскольку в них зафиксирована переходная стадия от статуса шляхтича к статусу простолюдина. Хотя в тексте официальной кодификации виленские юристы признали необходимым подчеркнуть существовавшие барьеры между двумя группами, не указывая на критерии этой классификации (можно предположить, что этим критерием было уже тогда владение землей), все-таки существовавшая граница была еще весьма подвижной. В § 10 третьего раздела отмечается, что «теж не шляхту над шляхту не маем повышати, але усю шляхту маем заховати у их почтивости». Однако это предписание представляется относительным в свете последующих 11 – 13 параграфов, посвященных представлению доказательств шляхетства. Необходимость представления доказательств своего происхождения еще во времена рождения шляхетского сословия свидетельствует о том, что уже тогда это было предметом споров. Именно это явление и будет нас в наибольшей степени интересовать на протяжении всего исследования. Следует также отметить, что легкость, с которой проходила эта процедура (достаточно было представить двух свидетелей), говорит о том, что попасть в ряды шляхты было не слишком сложно 34 . К сожалению, узнать больше о численности и характере этой группы представляется невозможным.

34

Pirmasis Lietuvos Statutas. Т. 1 – 2 / Red. S. Lazutka, I. Valikonyt'e, E. Gudavicius. Vilnius, 1991 (издание подготовлено в трех языковых версиях: руськой, латинской, польской); Bardach J. Statuty litewskie. S. 21.