Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914)

Даже работы лучших специалистов в области изучения шляхты не могут послужить подспорьем в наших поисках. К примеру, материалы франко-польского коллоквиума, проходившего в Люблине в 1975 г., не содержат какой-либо информации о Правобережной Украине. Внимание исследователей было сосредоточено лишь на магнатерии 35 . А. Вычанский разработал крайне интересную шкалу собственности 947 землевладельцев Краковского воеводства в XVI в., однако не раскрыл проблемы, заявленной в названии статьи: «Анализ структуры польской шляхты в XVI – XVII вв.: методологические замечания», ограничившись тем, что отметил неадекватность традиционного деления по сравнению с существовавшей стратификацией общества. В опубликованной четверть века спустя более амбициозной работе автор вновь обратил внимание во введении на недостаток данных о численности шляхты 36 . В случае Литвы он опирается на данные, представленные в незадолго до того опубликованной работе 37 и утверждает, что в 1528 г. в ВКЛ насчитывалось 2 714 000 жителей, из которых 105 600, т.е. 3,9 %, составляла шляхта (мещанство – 6,8 %). На этом основании он утверждает: «Впрочем, в последнее время тезис о существовании крайне большого количества мелкой и бедной шляхты в давней Речи Посполитой вызывает у историков все большие сомнения». Стоит отметить, что в англоязычном сборнике, посвященном польской шляхте (правда, ВКЛ в нем не освещается), не менее известный историк А. Мончак писал, что общее количество шляхты в XVI в. достигало 8 % от всего населения 38 .

35

Acta Poloniae Historica. 1977. Vol. XXXVI (на фр. языке). Р. 5 – 176.

36

Wycza'nski A. Szlachta polska w XVI w. Warszawa, 2001.

37

Lowmia'nski H. Zaludnienie pa'nstwa litewskiego w wieku XVI. Pozna'n, 1999, цит. по: Wycza'nski A. Szlachta polska. S. 16.

38

Maczak A. The Structure of Power in the Commonwealth of the 16^th and 17^th Centuries // A Republic of Nobles / Ed. J.K. Fedorowicz. Cambridge, 1982. P. 108 – 134.

В. Двожачек, автор одной из статей уже упомянутого сборника материалов Люблинского коллоквиума 1975 г. 39 , подчеркнул, что путных бояр в ВКЛ было значительно больше, чем мелкой шляхты в польских коронных землях, что говорит о необходимости соблюдения осторожности при оценке ее количества, а также ее однородности. Чем больше появлялось привилегий у землевладельцев и чем сильнее происходило укрепление их правого статуса (т.е. шло расширение гарантирующего практически полную неприкосновенность принципа Habeas Corpus, оспорить который можно было лишь в суде, в т.ч. шляхетском), тем сильнее укреплялась власть шляхты над зависимыми от нее крестьянами, тем чаще шляхта освобождалась от прямых и косвенных налогов, тем чаще в местные, государственные, а также церковные органы власти привлекались представители этого сословия и тем в большей степени подобные привилегии и «свободы» становились привлекательными для соседей с востока, и так уже связанных с Польшей династическими связями. Именно со стремлением получить подобные привилегии можно связать столь быструю – с середины XVI до середины XVII в. – полонизацию шляхты ВКЛ. Важно принять во внимание также появление в это время, в связи с необходимостью защиты восточных и юго-восточных границ, большого количества людей, чей статус не был до конца ясен и которым с течением времени удалось превратиться в служилую шляхту.

39

Dzorzaczek W. La mobilit'e sociale de la noblesse polonaise aux XVI et XVII si`ecle // Acta Poloniae Historica. 1977. Vol. XXXVI. P. 147 – 161.

Во времена, когда запись «доказательств» принадлежности к шляхетскому сословию велась с переменным успехом, гербовники практически не существовали, и ничто еще не было предрешено. Случаи пожалования шляхетства королем (до 1601 г. это было возможно без одобрения сейма) были крайне редки, как и примеры пожалования шляхетского звания иностранцу (индигенат). Как подчеркивает знаток геральдики В. Двожачек, для большинства людей вольных с неопределенным статусом, о которых упоминает Литовский статут 1529 г., проще было выдумать шляхетское происхождение от названия деревни, тем более что в этот период в установлении шляхетских гербов царил хаос. В первой половине XVII в. первый разоблачитель самозваного шляхетства зафиксировал множество примеров родов, узурпировавших шляхетство. Им был Валериан Неканда Трепка, составивший Liber generationis plebeanorum, вскоре получивший название Liber chamorum – «Книга хамов» 40 , в которой давался перечень 2 500 случаев сомнительного шляхетства. По мнению Двожачека, который одним из первых обратился к судебным актам (земских судов – по гражданским вопросам, гродских – по криминальным делам, подкоморских – по межевым спорам) польской Коронной канцелярии и канцелярии Великого княжества (по меньшей мере тем, которые были известны до 1975 г.), подобные подозрения возникали достаточно часто. Обвиненный в результате доноса (vituperatio) должен был опровергнуть клевету (expur-gatio) на основании двух свидетельств истинных шляхтичей, данных под присягой. В случае положительного исхода суд выдавал документ, подтверждавший шляхетское происхождение его обладателя. Это привело, по мнению исследователя, к созданию традиции регистрации генеалогических документов в судах 41 . Кроме того, он отмечает, что начиная с XVI в. появилась практика регистрации (в особенности в городах и местечках) многочисленных nobiles aс famates – мнимых шляхтичей, которые не имели ничего общего с несением рыцарской службы, не владели землей, а жили за счет городских занятий. Он признает, что установить их количество ему не удалось.

40

Первое издание: Trepka N.W. Liber generationis plebeanorum («Liber Chamorum»). Wroclaw, 1963.

41

Dzorzaczek W. La mobilit'e sociale. P. 158 – 159.

Эти тенденции углубляются и крепнут с усилением западного влияния в ВКЛ, а именно – с кодификацией законодательства согласно нормам римского права, что находит отражение во Втором Литовском статуте (1566 г.); с распространением латыни в письменной культуре; с модой на фиктивные генеалогии, восходящие ко времени Древнего Рима, и в конечном счете – с полонизацией общественной жизни. На сегодняшний день на основании известных шестидесяти списков Второго Литовского статута (как и первый, он сохранился лишь в рукописном виде) 42 можно говорить о том, что статус шляхты в коронных землях Польши и на Украине был настолько схож, что через три года украинская шляхта во время знаменитой Люблинской унии 1569 г. выступила с инициативой присоединения, но не на федеративной основе, как это было сделано в случае ВКЛ, а на основании полной инкорпорации, правда, при условии сохранения региональной правовой специфики, определяемой Статутом. Именуясь с этого времени Волынским статутом, он служил основой гражданско-правовых и имущественных отношений в этих землях даже после их аннексии Российской империей, вплоть до 1840 г. Принятый в 1588 г., более разработанный Третий Литовский статут уже не касался украинских земель, вошедших в состав коронных земель Речи Посполитой. Однако Третий статут использовался на Украине в качестве дополнительного, на него ссылались в коронных землях Речи Посполитой, из него были сделаны заимствования при создании Соборного уложения царя Алексея Михайловича 1649 г., особенно в том, что касалось русского дворянства 43 .

42

Этот фундаментальный текст, который был известен И. Даниловичу (Danilowicz I. Opisanie bibliograficzne dotad znanych exemplarzy Statutu litewskiego» // Dziennik Wile'nski. 1823) лишь по трем руським спискам, по двум латинским и пятнадцати польским, в настоящее время известен в 20 руських списках и 40 латинских и польских. См.: Яковенко Н. Шляхетська правосвідомість у дзеркалі обігу правничої літератури на Волині і Наддніпрянщині // Яковенко Н. Паралельний світ. Київ, 2002, С. 80 – 105.

43

Третий Статут трижды был издан на руськом языке в 1588, 1592 и 1594 гг., а затем опубликован по-польски в 1614 г., выдержав после этого семь переизданий в 1623, 1648, 1693, 1744, 1786, 1819 и 1854 гг. См.: Тумаш В. Тры выданьні Трэцяга Статуту Вялікага Княства Літоўскага // Тумаш В. Выбраныя працы / Ред. Г. Сагановіч. Мінск, 2002. С. 121 – 138; Владимирский-Буданов М.Ф. Отношения между Литовским статутом и Уложением царя Алексея Михайловича // Сборник государственных знаний. Т. 4. СПб., 1877. С. 3 – 38; Граф Шмелев. Об источниках Соборного Уложения 1649 г. // Журнал министерства народного просвещения. 1900. № 10. С. 375 – 387; Berelovitch A. La Hi'erarchie des 'egaux: la Noblesse russe d’ancien r'egime (XVI – XVII s.). Paris, 2001.

Чем совершеннее становилось законодательство, на развитие которого оказывали влияние идеи гуманизма, представленные в т.ч. в работе Анджея Фрыча Моджевского De Republica emendanda, тем очевиднее становилось, что происходит монополизация власти в руках землевладельческой шляхты, постепенно превращавшейся в отдельную касту. Восхваляя античные идеалы и цитируя Цицерона, она не забывала совершенствовать законы, блюдущие завещания и наследства, защищавшие ее от возможных абсолютистских притязаний короля и великого князя и укреплявшие ее власть и изоляцию. И даже если после Второго Литовского статута сеймики собирались регулярно, никто так и не установил, сколько же в Речи Посполитой насчитывалось «граждан», обладавших правом голоса, и на основании каких критериев они голосовали.

Практически вся польская историография с готовностью подчеркивает действительно самобытное и позитивное значение «республиканского», «гражданского» и «демократического» дискурса, значительная поддержка которому была оказана в 1573 г. с принятием Генриховых артикулов, т.е. правовой гарантии религиозных свобод в Речи Посполитой, которые должен был подписать впервые избранный король Генрих Валуа. Как уже говорилось, прославление этой системы польскими историками достигло апогея после 1989 г. 44 Все-таки необходимо отделить высокие идеалы горстки гуманистов от существовавших в действительности «золотых шляхетских вольностей», снимая покровы с проявлений самодурства. Вопреки тому, что пишет А.С. Каминский, следует сказать, что разница между закрепощением крестьян в России и Польше была незначительной: принципы были различны, но повседневные условия – схожи. Наибольшее сомнение вызывают в работе этого автора выражения «широкие массы» и «многочисленные шляхетские толпы». Это понятие превращается в полную фикцию, когда речь в особенности заходит о сложившихся после 1574 г. условиях, введения свободных выборов на основе принципа viritim, предусматривающего личное присутствие каждого шляхтича в Варшаве. В свое время подобная иллюзия могла играть позитивную роль, однако, используемая историками в XXI в. для представления широты «гражданского общества», звучит проблематично 45 . Выборное поле, находившееся в предместье Варшавы – на Воле, не было греческой агорой. Ян Замойский апеллировал ко временам Рима и подчеркивал равенство всех граждан, однако шляхту – носителя идеалов единства и солидарности, которую Каминский изображает жемчужиной политической европейской культуры, раздирали внутренние противоречия. В 1566 г. Вторым Литовским статутом безземельную шляхту – «голоту», в особенности занимавшуюся торговлей, лишили права участия в сеймиках.

44

Начиная с 1970 г. Я. Тазбир представляет Польшу как «страну без костров», в качестве примера достойного подражания в Европе. С тех пор представление национальной духовности приобрело большие масштабы. Ср. с его последней книгой, изданной на французском языке. Tazbir J. La Culture polonaise des XVI^e et XVII^e s. dans le contexte europ'een. Rome, 2001, в особенности вызывающую удивление главу под названием «Традиции многоэтничной Республики», С. 53 – 68. В самых последних работах молодых посткоммунистических историков делаются дальнейшие шаги к восхвалению роли сеймиков XVI – XVII вв., благодаря которым шляхта превратилась в объект политической жизни Речи Посполитой, представляя публично свои требования по вопросам местного и общегосударственного уровня. В диссертации 2004 г., посвященной сеймикам на Волыни и Украине 1569 – 1648 гг., Кароль Мазур с легкостью решает вопрос о слабом участии шляхты в сеймиках: «Это беда большинства демократий мира… Система опиралась на принцип свободы. Никого из шляхетского братства не заставляли принимать регулярное участие в ней… Ведь известно, что демократия требует постоянной активной ответственности, а на это способна лишь элита». Работа опубликована в 2006 г. См.: Mazur K. W strone integracji z Korona: sejmiki Wolynia i Ukrainy w latach 1569 – 1648. Warszawa, 2006. Сомнения относительно господствующего в польской историографии канона представлены мной в статьях: Demokracji szlacheckiej nie bylo. Rozmowa z Danielem Beauvois // Gazeta Wyborcza. 28.01.2006. S. 12 – 13; Nowoczesne manipulowanie sarmatyzmem: czy szlachcic na zagrodzie byl obywatelem? // Przeglad Polityczny. 2008, № 87. S. 82 – 90.

45

Kami'nski A.S. Historia Rzeczypospolitej. S. 17 – 33, 61 – 68.

В прекрасной статье, посвященной польской литературе на латыни, раскрывающей шляхетские ценности Речи Посполитой, М.А. Яницкий недавно показал, что, несмотря на то что изначально был распространен термин «шляхетские массы», голос подавала лишь средняя шляхта – «посессоры» (землевладельцы). Именно она расширяла мнимые принципы равенства и свобод на все сословие, на самом деле подчеркивая свое значение в глазах магнатов и короля. Правда, в 1569 г. Станислав Ожеховский завлекал литвинов, нахваливая всю прелесть этих принципов и утверждая, что «весь народ и вся масса польского рыцарства включается в это слово “шляхта”» 46 . Однако ни у одного автора XV или XVI в. нельзя найти доказательств участия «всей» этой «массы» в «общественной» жизни 47 .

46

Перевод сеймовой декларации Ст. Ожеховского дается по: История южных и западных славян. Т. 1: Средние века и Новое время / Ред. Г.Ф. Матвеев, З.С. Ненашева. М., 2001. С. 199. (Прим. пер.)

47

Janicki М.A. Wolno's'c i r'owno's'c w jezyku prawno-politycznym oraz ideologii szlachty polskiej (od XIV do poczatku XVII w.) // Lacina jako jezyk elit. / Red. J. Axer, K. Tomaszuk, M. Janicki. Warszawa, 2004. S. 73 – 107.

Похоже, что типичные ошибки историков обусловлены тем, что они принимают без соответствующего анализа язык изучаемой эпохи, а также склонны преувеличивать роль политической основы системы и использовать понятия, которые способствуют завышению этой роли: populus, vulgus, multitudo, tіum (пол. простонародье), gmin (пол. чернь), posp'olstwo (пол. плебс), lud (пол. народ). На самом деле Анджей Максимилиан Фредро 48 в середине XVII в. упоминает лишь о малых и крупных собственниках, не указывая их количество, которое, впрочем, не могло быть значительным. Численность безземельной шляхты остается неизвестной, хотя, несомненно, эта величина служит своего рода алиби для использования настолько экстраполированных терминов 49 .

48

В русской традиции известен также как Андрей Максимилиан Фредро, польский публицист и государственный деятель. (Прим. пер.)

49

См.: Glebicka E. J. Pojecia «populis» i «libertas» w politycznych traktatach Andrzeja Maksymiliana Fredry // Ibidem. S. 109 – 120.

Новаторство книги Натальи Яковенко состоит в том, что она первой среди историков посвятила целую главу мелкой шляхте, численность которой была достаточно значимой. Впрочем, в согласии с существующей традицией, автор в первую очередь сосредоточилась на изучении крупных аристократических родов на Украине в XVI и XVII вв. (Заславских, Збараских, Вишневецких, Корецких, Острожских, Четвертинских, Чарторыйских, Сангушко и т.д.), а также средних землевладельцев 50 . Уже сама постановка проблемы подрывает идею существования «шляхетского народа» в качестве единой и братской общности – прототипа идеальной демократии – или, по крайней мере, в значительной степени сужает это понятие. Как указывает Яковенко, первые документально подтвержденные случаи выключения мелкопоместной шляхты (загродовая шляхта) из шляхетского сословия относятся к 1545 г. Именно этим годом датирована жалоба на князя Федора Сангушко, который во Владимирском повете на Волыни «старшим прощал, а младших обирал», а некоторых – «за невольников» считал. Захват наделов и попытки заставить отрабатывать барщину были частым явлением в Овруцком повете, где в селениях («околицах») была высокая концентрация мелкопоместной шляхты, бывших путных бояр, которым землю дал князь Владимир Ольгердович (1363 – 1394), нуждавшийся в вестовых и гонцах для поддержки контактов с Золотой Ордой. Этих людей, по мнению Н.В. Довнар-Запольского 51 , признали шляхтой во время реформ, предшествующих принятию Статута 1566 г. Через три века мы вновь вернемся к этой категории, поскольку эти шляхтичи станут объектом нападок богатых соседей, в том числе за то, что, несмотря на поголовное обращение в католицизм, сохранили православную веру. В 1605 – 1617 гг. эта панцирная шляхта участвовала в серии судебных процессов, показавших неясность ее статуса. Владельцы Овруцкого замка: сперва Вишневецкий, а затем Павел Рудзкий 52 – пытались заставить эту шляхту работать в своих имениях и платить десятину. Несмотря на признание за этой прослойкой в 1570 г. сразу после Люблинской унии шляхетских привилегий, гродский суд в Киеве постановил удовлетворить требование собственников замка, однако после апелляции в Коронный суд в Люблине правота истцов была признана: их освободили от работ, признанных барщиной, в обязанности же им вменялось участие во всеобщем шляхетском ополчении. Уточнить положение этой группы нам помогут свидетельства француза, а именно Гийома Левассера де Боплана, который в 1630-е гг. на территории Правобережной Украины поступил на продлившуюся семнадцать лет службу к польским королям. Он составил первые карты этого региона и построил укрепления для борьбы с татарскими набегами. Его описание Украины, изданное в 1660 г. в Руане, является одним из ценнейших исторических памятников: «…за исключением земель, принадлежащих короне (не наследственных, как те, что названы выше), где имеются определенные, зависящие от нее [короны] села, которые король отдал боярам. Это – особое сословие, ниже, чем дворяне, но выше, чем мещане, которым король дает владения, переходящие к их потомкам с обязательством отбывать военную службу на свои средства каждый раз, когда этого потребует великий гетман, выполняя все, что им прикажут, на пользу государства. Среди этих людей, хотя по сравнению с основной массой населения и зажиточных, большинство довольно бедно» 53 .

50

Яковенко Н. Українська шляхта. С. 220 – 256. Статус и процесс полонизации средней шляхты и магнатов в XVII в. стали предметом прекрасного исследования: Chy'nczewska-Hennel Т. 'Swiadomo's'c narodowa szlachty ukrai'nskiej i Kozaczyzny od schylku XVI do polowy XVII w. Warszawa, 1985. Им подтверждаются выводы, сделанные нашим предшественником Антуаном Мартелем (Martel А. La Langue polonaise dans les pays ruth`enes / Рr'eface A. Mazon. Lille, 1938). О сложности и противоречивости процесса ассимиляции в XVI – XVII вв. см. также: Sysyn F.Е. Between Poland and the Ukraine: The Dilemma of Adam Kysil. 1600 – 1653. Cambridge, 1985; Jobert A. De Luther `a Mohyla, la Pologne dans la crise de la chr'etient'e, 1517 – 1646. Paris, 1974.

51

Довнар-Запольский Н.В. Украинские староства в первой половине XVI в. Киев, 1908. С. 42.

52

Передача фамилии кириллицей может быть также следующей: Рутский, Руцкий, Рудский. (Прим. пер.)

53

Description d’Ukranie (sic!) qui sont plusieurs provinces du royaume de Pologne contenues depuis la Moscovie jusques aux limites de la Transylvanie, par le sieur de Beauplan. Rouen, 1660. Р. 99. Издание на рус. яз.: Боплан Гийом Левассер де. Описание Украины / Пер. с фр. З.П. Борисюк. Ред. А.Л. Хорошкевич, Е.Н. Ющенко. М., 2004. С. 347.

Хотя еще историки XIX в. обращали внимание на исключительный статус шляхетских сел 54 , лишь Н. Яковенко впервые привела примеры пренебрежительного отношения магнатов к «шляхетской братии» (bracia szlachta). Так, в 1654 г. луцкий староста Иероним Харленский грозился наказать околичную шляхту палками, припоминая, что к подобным мерам уже обращался его винницкий коллега. Таким образом, достаточно рано было положено начало вражде, обусловленной не столько русько-польским культурным конфликтом, сколько внутренним польским социальным конфликтом, не ослабевавшим до тех пор, пока существовала сама шляхта. Ненависть одних естественным образом вызывала ответную реакцию других: в 1654 г. Януш Радзивилл получал анонимные письма с угрозой перерезать ему горло. Писали их те, кого в своем гербовнике Бартош Папроцкий уже в 1575 г. называл «panowie sobie» («сами себе господа»), т.е. шляхетский плебс, у которого не было ни слуг, ни крепостных, а лишь руки для работы. У «гербовой голоты» не было средств, чтобы, как раньше, лишь только разойдутся вести о созыве шляхетского ополчения, являться «конно а збройно», как того требовали Литовские статуты 1529 и 1566 гг. Она превратилась в легкую добычу для магнатов, стремившихся под видом братской опеки если и не превратить ее в крепостных, то хотя бы заставить платить аренду за землю, что вскоре стало общей практикой для всех безземельных.

54

Антонович В.Б. Содержание актов об околичной шляхте // Архив Юго-Западной России, издаваемый Комиссией для разбора древних актов (Архив ЮЗР). Киев, 1867. Ч. 4. Т. 1. С. 1 – 62; Antoni J. (Rolle). Dzieje szlachty okolicznej w Owruckim powiecie // Biblioteka Warszawska. 1881. T. 2. S. 19 – 39, 183 – 200, 352 – 367.

Прежде чем перейти к тому, что Яковенко сообщает о безземельной шляхте, обратимся к приводимым ею красноречивым цифрам: в преддверии восстания Б. Хмельницкого в Киевском воеводстве малоземельной шляхты было 76 % от общего числа землевладельцев, а принадлежавшая ей земля составляла всего 11 % земельного фонда. На Волыни она составляла 71 %, ей принадлежало всего 6 % земли. В Брацлавском воеводстве (Подолье) в собственности 64 % мелких землевладельцев находилось 3 % земли. На протяжении XVII в. на этой территории формированию крупной земельной собственности способствовало появление польских аристократических родов: Фирлеев, Замойских, Собеских, Любомирских, Конецпольских, Потоцких, Браницких, под влиянием которых на этих землях крепла идея сарматизма, а миф Киевской Руси, подхваченный Москвой, терял популярность. Небольшой части мелкой шляхты, получившей образование в православных монастырях и иезуитских коллегиях, переживавших расцвет, удалось занять места в органах правосудия и администрации. Штат судебных писцов пополнялся главным образом за счет мелкой шляхты. Именно эти люди, знавшие руський, латынь и польский, являвшиеся основой протоинтеллигенции, были нужны в Запорожском войске, в королевских и литовских хоругвях, в частных магнатских армиях и казацких войсках. Именно к ним был адресован универсал казацкого полковника К. Выговского, который в 1658 г. обращался к турово-пинской шляхте со словами: «Панам шляхте как высшего, так и низшего сословия». Если для узаконивания идеи демократии, хоть и фиктивной, могло использоваться понятие «шляхетские массы», то нет никакого сомнения в том, что в данном обращении прежде всего делался упор на то большинство, которое уже к «шляхетскому народу» практически не принадлежало. Это, впрочем, подтверждается двузначной пословицей, которую зачастую приводят в качестве подтверждения социального равенства рыцарского сословия: «szlachcic na zagrodzie r'owny wojewodzie» (шляхтич на своем наделе равен воеводе).