Гори, гори ясно

О предыстории ходят разные слухи, легенды и домыслы. Мои домашние знатоки мифологии сами не вполне ведают, что из говоримого правда, а что — придумки. Кому интересно, тот может порыться в архивах или местных жителей разговорить на тему: «Плохая земля. Нельзя копать».

А то я не готов вот так входу заявить, что именно стало причиной немалого числа самоубийств. Может, распил гранитных плит со знаками на поребрики. Или некое проклятие. Или кости растревоженного захоронения, кои вывезли на свалку, даже не перезахоронив по-человечески. Или «жертва» в виде некоего Франца Ягелло, которого в 1913 выловили в виде отдельных свертков. Вдова его созналась в убийстве. А сатиновая юбка в горошек — это такая удобная тара для фасовки частей тела, ничем не хуже торбы и кисета (тоже улов полицейских).

Кошар и Мал Тихомирыч сходились в одном: на участке между мостом и устьем Волковки (Сутиллой речку называли в стародавние времена), в глубине, обитает древнее могучее зло. Диета у зла своеобразная: оно питается жизнями.

Не будь у меня временного дефицита, я бы мог обратиться к служителям закона за справкой. Те бы подняли архивы, коли те долежали до наших дней в сохранности, не сгорели, не были сгрызены мышами и т.п. Но времени было в обрез, поэтому я довольствовался байками в пересказе нечистиков, которые сами в тех местах не бывали ни разу.

Я пока голосов в голове, что убалтывали бы меня искупнуться в притягательной, пусть и мутной водице, не слышал. Настроение муторное имелось, но тому были резоны вне мостов и каналов.

— Учи своих детей молчать, — выдохнула после краткой паузы мать. — Говорить они научатся сами. Бенджамин Франклин.

Любимые цитаты пошли в ход. К ним она прибегала чаще всего тогда, когда терялась с ответом. Наверное, пыталась заимствованием чужих изречений приблизиться к уму и эрудиции отца.

— Скажи, а па придет? — спросил я бесхитростно. — Мы его ждем?

Богдана отшатнулась, как если бы я не словами бросался, а каменными глыбами.

— Что ты несешь? С ума сошел? Он ведь мертв.

— Подумал, если ты не в Париже, то и он не в гробу, — ответил с неподдельной жалостью. — Допущение, основанное на ряде несоответствий. Ладно, запускай свою вербальную магию, а то покойнички нервничают.

Не подумайте, я был в здравом уме. Просто ставки с моей стороны были до того высоки, что выбора: щадить чувства матери или же бить по всем болевым, дабы вывести ее из равновесия — как такового не стояло. Она вызвала меня на мост самоубийц, обозначила себя, как противника, так пусть понервничает.

— Нельзя было оставлять тебя без присмотра, — ма нахмурилась, и морщина на ее переносице вдруг стала напоминать кровоточащую рану. — Но тогда я не могла поступить иначе. О каких покойниках ты говоришь?

— Так вон же, — улыбнулся и махнул в сторону сопровождения Богданы. — Сама посуди: всех, кто знал лишку о нашем семействе, постигла скоротечная кончина. Кого непонятная штуковина угробила, кого банальный ножик. Мстислав Юрьевич, тетка Дарья, Злата. Власта на очереди, полагаю, но до нее добраться труднее в разы. Не так ли?

— Ты разглагольствуешь о том, в чем ничего не понимаешь, — сузила глаза мать. — Не надо под одну гребенку...

— Не знаю, как ты, — я не дал ей договорить. — А я намерен сегодня много говорить о семейных делах. Кто знает, когда еще оказия выпадет, и выпадет ли вообще? Ребятушки наслушаются всякого-разного, куда им после этого дорога? Только в свежую могилку. Парни, ничего личного, будь моя воля, вы бы тут и близко не стояли.

«Вы бы лежали. Тонким слоем пепла на мостовой», — дало сбой мое миролюбие. Оно бы у кого угодно дало сбой, под двумя-то наведенными стволами.

— Предлагаешь мне их отослать? — холодно спросила мать.

— А ты думаешь, что я для тебя представляю опасность? — ответил я вопросом на вопрос. — Повторюсь: мне без разницы, что с ними станется. Заводи уже свою шарманку с абракадаброй.

Сверкнуло золото глаз. Зазвучала мешанина из оттенков несочетающихся звуков. И снова я не мог их уловить, запомнить, они ускользали от моего разума.

Перед глазами потемнело, я шатнулся, но устоял на ногах. Тонкая натянутая нить внутри оборвалась, отсекая меня от пламенной сути. Однако, прогресс: в прошлый раз меня совсем ведь выключило.

Богдана даже не шелохнулась. Она стояла на середине моста, скрестив руки на груди, и наблюдала, как корежит ее сына.

— Ма, я вспомнил, — ласково обратился к родительнице.

— Что? — ни малейшего намека на эмоции, пустой голос.

— День, точнее, вечер, с которого начал звать тебя и отца «ма» и «па», — мягко продолжил. — С гостями, застольем и корюшкой. Когда я заговорил, а вы радовались.

Похоже, она подавилась вздохом. Я мог поздравить себя с успехом: раскачка эмоциональных качелей удалась.

— Нам отойти? — негромко осведомился один из сопровождения ма, который помладше и рыжий.

Оружие он и его напарник убрали. Полагаю, сочли меня неопасным без силы.

— Нет, Никита, останьтесь, — ровно выговорила Богдана. — Андрей уже не в том возрасте, когда все его капризы должны исполняться.

Отвлеклась и тут же взяла себя в руки, попыталась отыграться. Ничего, ма, еще не вечер.

— Угу, снайпер же сидит на попе ровно, не дергается, — я зевнул, прикрыв рот ладонью. — И вы не отлынивайте. У па среди пластинок была такая розовая, с записью Мении Мартинес «Работай, негр». Кубинская народная. Хорошие, верные там были слова, мне их па перевел, когда я ленился в своей комнате порядок навести, — я напел, совершенно не попадая в ритм. — «Работай, негр, солнце еще высоко! Господин, но это же луна! Все равно работайте, она еще высоко».

— Довольно, — оборвала мое выступление Богдана. — Прекращай дурачиться.

— И правда, — я сложил руки домиком. — У нас же не так много времени, — глянул на часы. — Осталось на задушевные беседы. Или что ты там планировала со мною делать, ма?

Узнать о наличии и позиции снайпера я успел до того, как остался без связи с огнем. Тянуть время порой бывает полезно для здоровья. Жаль, не узнаю уже, один ли он тут или где-то еще затаился неучтенный человечек с ружьишком (или винтовкой, огонь не очень разбирается в современном оружии). Я, пока шел, прикинул сразу с пяток удобных мест.

Тут бы пригодился Кошар с его чутьем нечеловеческим. Заревой батюшка рвался со мной на рандеву, пришлось напомнить о лишении силы, кое почти гарантировано будет применено. На Хозяина Кладбища оно действует, значит, и по овиннику шандарахнет. И какой тогда толк от шерстистого?

Сейчас же я силился понять, чья была инициатива с подстраховкой матери издали. С ее ведома сидит вон в той кирпичной коробке старой застройки мужчинка, или кто-то другой из «клуба шахматистов» подсуетился. Увы, вихрастый Никита встрял дюже несвоевременно, и теперь я фиг, что «считаю».