Гори все синим пламенем

Я раздвинул ветви руками и скользнул в царившую там темноту.

– Я думала ты уже не придешь, - будоражащим кровь голосом Мирки сказала мне темнота.

– Я не мог не прийти, - тихом шепотом ответил я.

Мечта большинства мужчин деревни ширкнула спичкой и зажгла толстую свечу. Моему обозрению предстало лицо любимой девушки. Руки само потянулись, и тыльная сторона ладони провела по нежной щеке. Девушка придвинулась ко мне, подставляя лицо под ласки.

Мы пользовались этим местом для нечастых тайных встреч. В деревне очень нелегко держать в тайне подобные вещи, но мы все же умудрялись проделывать это на протяжении последнего полугода. Полгода мы воровали эти часы любви, лишь бы только ее родители ничего не узнали. Любой слушок, любое слово заканчивались для нее посиделками в погребе, из которого ее подчас доставали полумертвую, так что стоило проявить осторожность.

Тогда, полгода назад, кто-то увидел нас даже не целующимися, а ходящими за ручку и она угодила в погреб под замок. Я долго бегал по селу от ее папаши, ее мамаша приходила жаловаться моей маме, и пару раз мне пришлось столкнуться рогами с теми, кто желал видеть себя ее ухажером, но получил отворот поворот не только от родителей, но и от нее самой. Все это были мелочи, которые можно было легко пережить, но вот после двух суток в погребе ее достали с жаром в бреду, и две недели она провалялась в постели. Первые дни знахарка думала, не выживет.

Вот с тех пор и таились, что не мешало родителям отправлять Мирку в погреб на охлаждение еще пару раз, по совершенно беспочвенным слухам. Хорошо хоть в эти разы заключение не было долгим и не имело столь печальных последствий.

– Ты ведь вернешься?
– спросила любимая, и я был благодарен, что она не просит невозможного. Не просит остаться.

– Если только буду жив, обязательно вернусь. Здесь Лес, родители, здесь ты. Как я могу не вернуться?
– прошептал ей в ушко.

Она сидела на расстеленном, на земле шерстяном одеяле, на которое я ранее поставил кувшин с вином, а теперь укладывал ее. Руки привычно отыскивали застежки и шнуровку на знакомой одежде. Несколько минут и в тусклом свете свечи передо мной предстало вожделенное и такое отзывчивое на мои ласки тело. Высокая грудь, не помещающаяся в ладонях, треугольник волос в самом низу живота.

Я не спешил. Мы лежали рядом, и гладил ее бедро в том месте, где нежная кожа девичьей ноги начинает покрываться нежным теплым пухом. Такой пух покрывает ногу сатира от середины бедра до колена, а ниже колена наши ноги вообще больше всего напоминают увеличенные козлиные с копытами и пяткой необразованным людям напоминающей еще один сустав.

– Ты сегодня не пил?
– возбужденным шепотом спросила она, когда я потянулся к кувшину.

– Нет, а что?
– не успел дотянуться, как ее маленькая ладошка схватила меня за запястье.

– Не пил, вот и не надо пока, - сказала Мирка с нажимом, привлекая меня к себе и беря дело и мое хозяйство в свои руки.

Дальше было не до слов. Какие уж слова, когда одежда сброшена, а любимая почти открытым текстом сказала что хочет от тебя понести? Мы любили друг друга как в последний раз, хотя в душе надеялись на встречу. После мы сидели, обнявшись. Я пил вино, а она щебетала какую-то чушь о том времени, когда я вернусь.

– Я хочу еще, - прервал я Мирконо словоизлияние и потянулся к ее сладким губам своими.

– Э-э-э нет. Ты уже выпил, - поводила она у меня пальчиком перед лицом.

– Ну ладно. Тебе все равно давно пора, а то искать пойдут, - я отстранился было, но был остановлен.

– Сегодня я могут и поискать, - шепнула она мне в ухо и уложила на спину.

Потом я почувствовал ее поцелуи, спускающиеся от живота вниз, и лежал, тихо блаженствуя, пока Мирка не отстранилась и не сплюнула в сторону.

– Предупреждать надо, что кончаешь, - шикнула она на меня, но как-то беззлобно.

– Ну, извини, - только и смог сказать я в ответ.

Мы стали собираться и разошлись, потому что действительно было поздно. Вот только Мирку родители не искали. Они были вместе с большинством односельчан у нашего дома, где все еще продолжалось попойка. Ее папаша мне даже промычал что-то, но я, так и не поняв, что отправился спать.

***

Утро было немного грустным для меня и откровенно тяжелым для всех перебравших накануне. Меня разбудила мама, которая, видимо, не ложилась вовсе. Она принесла старый отцовский рюкзак плотно набитый всем необходимым в дорогу и совершенно новые вещи, которые я должен был одеть не медля. Умывшись и вычистив зубы, стал собираться, попутно рассматривая обновки. Черные штаны из плотной прочной ткани со штанинами, заканчивающимися немного ниже коле. Длиннее у нас хоть и носят, но из-за того какие мы имеем ноги это далеко не обязательно. Белая рубаха без пуговиц, но с воротником и небольшой шнуровкой на груди. Отцовский ремень из многослойной кожи и с тяжелой медной пряжкой. Этот ремень я помню хорошо, а еще лучше его помнит моя пятая точка. Немного приталенная коричневая жилетка без воротника из мягкой тонкой кожи с кармашками для всяких мелочей, вроде спичек, часов и складного ножа по бокам и на груди. Шляпа с широкими полями из такой же кожи что и жилетка. Нож в ножнах с лезвием максимально разрешенной длины из эльфийской стали. Это гордость отца Лунный блик, выкованный человеческим мастером, много лет учившимся у оседлых эльфов. Их кузнецы признаны лучшими знатоками оружейной стали во всей Империи. Не представляю, как отец решился расстаться с самой дорогой в доме и самой памятной для него вещью.

Зная свою мать, уверен, что в рюкзаке есть не только запасные рубашки со штанами и нижним бельем, но и чехлы на копыта и двойной запас еды, фляга с водой и еще много чего, что я сам положить не соображу и что обязательно понадобиться в многодневном пешем походе.

Не спеша собрался. Подхватил рюкзак и вместе с мамой вышел на крыльцо, где сидели похмеляющиеся отец и Форс.

– Нам пора, - сказал тяжелый на голову маг.

Отец тяжело вздохнул, а мать заревела. Пока прощались, я все всматривался в раннее деревенское утро - не покажется ли откуда Мирка. Может, наплюет и рискнет прийти проводить? Нет, любимая не рискнула, но появились оба моих дружка.

– Даш, ты, куда вчера опять пропал?
– бесцеремонно выдал лишнее Сур.

Я даже отвечать не стал. Скривил лицо и махнул рукой.

– Удачи тебе Даш, - пожелал Милт.

– Стань величайшим магом, - это ясно Сур.

– Береги себя сынок, - мама обняла меня и сунула в руку костяной оберег.

Эти материнские обереги пережиток тех языческих времен, когда сатиры ничего не знали об Империи. В те времена покидавшие племя носили их открыто на показ, а теперь носят тайком. В Империи хоть и не преследуют за отклонение от норм религии, но людей можно встретить всяких. Кто-то настолько ревностен в своей вере, что не принимает никаких отклонений от принятых догм.

Прощание закончилось крепким молчаливым рукопожатием отца, и мы пошли. Хотелось оглянуться, но я запретил себе, боясь пустить слезы. Шел вслед за Форсом и то и дело шмыгал носом. На выходе из деревни у самой лесной дороги, что соединяла нашу поляну с имперским трактом, нас нагнал жрец Нафас.

– Братья мои в вере нашей! Погодите!
– кричал он, несясь за нами, подобрав руками полы рясы, и явив миру голые тощие, как две спички, ноги в сандалиях с деревянной подошвой: - Слава творцу нашему всеблагому! Нагнал!
– тяжело дыша, он осенил себя и нас святым треугольником символизирующим единство трех воплощений Творца.

Из спрятанного в полах рясы кармана жрец достал маленькую, размером не больше Миркиной ладошки, книгу. По медному переплету с множеством цветных стеклышек вместо драгоценных камней я узнал "Наставления". В этой маленькой книжице были собраны все основные догмы веры и их официальные трактовки. Я их знал наизусть, так что не особо понимал, зачем они мне.

– Каждый знающий грамоту должен иметь при себе эту книгу! Она поможет не сбиться с пути и защитит в трудный час!
– торжественно продекламировав это, служитель веры сам засунул мне "Наставления" в нагрудный карман жилетки прямо напротив сердца.