Горький вкус любви

— Насер, ты вырос среди женщин. Ты знаешь, как они разговаривают. И, я уверена, ты не забыл, как они двигаются, когда ходят и как одеваются. Хабиби, в женской одежде тебя легко можно будет принять за девушку.

Однако, рассматривая черное бесформенное существо в зеркале, я думал, что женщины на Холме любви выглядели совсем не так.

Перед тем, как покинуть квартиру, я поглядел в глазок, проверяя, нет ли кого на площадке. Мы с Фьорой договорились, что я, одетый в паранджу, буду ждать ее с двух часов дня на Аль-Нузле. Улица была пустынна.

Столько лет я сидел под своей пальмой и наблюдал за тем, как перед моими глазами разворачивается черно-белое кино. Но никогда мне и в голову не приходило, что однажды я сам сыграю роль одной из загадочных черных фигур. Как странно было идти по Аль-Нузле под покровом черной ткани! Всего несколько минут назад я жил в мире мужчин, и вдруг очутился в женском мире. Я мог менять роли по своему желанию, играя то за белых, то за черных!

Впереди появилась женщина в розовых туфлях, и я ускорил шаги. Мне с трудом удалось сдержаться и не побежать навстречу Фьоре — так хотелось подхватить ее на руки и прижать к себе.

— Это я, Насер, — произнес я, приблизившись к ней.

— Я скучала по тебе, хабиби, — ответила она и спокойно взяла меня под руку.

— А как же поцелуй в щеку? — пошутил я. — Разве я не похож на женщину?

Она захихикала, потому что я стал щекотать ее украдкой, под прикрытием складок одежды.

— Насер, прекрати! Хватит, Насер!

— Ладно, — согласился я.

— Хорошо, тогда идем.

Мы подошли к ее дому. Она открыла входную дверь.

В просторном вестибюле работали кондиционеры. Напротив входа я увидел три лифта. Стены и полы, выложенные чудесной марокканской плиткой, были чисто вымыты и сияли. Фьора сжала мою ладонь.

— Как ты? — шепнула она, пока мы ждали лифт.

— Замечательно, как никогда! — прошептал я в ответ.

Прибыл лифт, из которого вышли двое детей в сопровождении матери.

— Ассаламу алейкум, — поприветствовала женщину Фьора.

— Ва-алейкуму салам, — ответила та.

Внутри кабины лифта Фьора нажала на кнопку четвертого этажа.

— Ага, — сказал я, — так вот с какой высоты ты наблюдаешь за всем, что происходит перед домом?

Фьора, улыбаясь, стояла рядом со мной в тесной кабине. Рукой в перчатке я обнял ее за талию и притянул к себе.

— Это вход в женскую половину квартиры, — пояснила Фьора, когда лифт прибыл на ее этаж. — А вон там, — указала она на дальний конец коридора, — дверь только для мужчин. Мой отец договорился со строителями об отдельном входе в тот же день, когда выбросил телевизор.

Она открыла дверь. В нос мне ударил запах благовоний. Перед нами тянулась длинная и узкая прихожая.

— Иди за мной, — велела мне Фьора из-под вуали.

В прихожей было пусто, если не считать сирийской вазы на столике из черного мрамора и аккуратно расставленной вдоль одной из стен обуви.

В конце коридора три невысокие ступеньки вели вниз и за угол.

— Это моя комната, — сказала Фьора, подводя меня к белой двери. — Ты заходи, хабиби, а я загляну к матери, но скоро вернусь.

В ее комнате пахло так же, как в жилищах женщин с Холма любви. У шкафа сохли полотенца. На стуле лежала одежда и белье, от которого исходил нежный жасминовый аромат. Я хотел снять вуаль, но боялся, что в комнату могут войти родители Фьоры.

Это была просторная комната. Посреди стены напротив входа стоял большой письменный стол. Слева от него расположился еще один столик из черного мрамора, а на нем — еще одна сирийская ваза. На полу рядом со столиком стояли кассетный магнитофон и радиоприемник. В дальнем левом углу — кровать Фьоры.

От правой оконечности письменного стола и далее направо вдоль всей стены большой буквой «Г» протянулись книжные полки — высокие, почти до самого потолка. Они были сплошь заставлены книгами. С первого взгляда мне показалось, что в основном на полках стоят труды по исламской культуре. Я подошел ближе, чтобы подробнее изучить книги, вытащил одну наугад. Автором этого тома был радикальный проповедник из Эр-Рияда. «Зачем Фьоре эта книга?» — недоумевал я. Называлась она «Роль мусульманской женщины в современном обществе». Но стоило мне перевернуть несколько первых страниц, как всё стало ясно: обложка книги совсем не соответствовала ее содержанию. Это была подборка картин эротического характера с подробными объяснениями, как создавалась каждая из них. Так вот по каким учебникам училась рисовать моя Фьора, подумал я и, всё еще улыбаясь, поставил книгу на место. Умная девочка!

В библиотеке Фьоры я нашел книги и на другие темы: по африканской культуре, по истории Ближнего Востока, по искусству. Среди прочих попались мне на глаза книги египетской писательницы Наваль аль-Саадави, а также роман Нагиба Махфуза «Предания нашей улицы», о котором мне говорил Джасим, но который я так и не удосужился прочитать. Как сказал Джасим, этот роман объявили богохульным и запретили, поскольку в нем описывались отношения между Богом и его пророками.

В одном из своих писем, вспомнил я, Фьора писала мне о том, что запрещенные книги ей дарила одна учительница из колледжа. «Она получает книги от своей подруги, которая тайно ввозит их в страну. Будучи женой одного из принцев, она проходит через таможню без досмотра», — объясняла мне Фьора.

Вернулась Фьора — по-прежнему в абайе и с черным платком на голове, но уже без вуали на лице.

Плотно закрыв дверь, она подняла на меня глаза. «О Аллах, — подумал я. — Вот оно. Наконец-то мы с ней, наедине».

— Хабиби, почему ты до сих пор не снял вуаль? Давай я помогу тебе.

Я чувствовал, как дрожат ее руки.

— Мне страшно, — призналась она едва слышно.

— Мне тоже, — шепнул я.

Казалось бы, прошло столько времени с тех пор, как я начал верить в то, что Фьора и есть моя единственная и настоящая любовь. Бесконечными бессонными ночами рисовал я в уме картины наших встреч, выдумывал тысячи способов коснуться ее тела, воображал его обнаженным, в моих объятиях, в пылу любовной страсти, от которой дрожит окружающий нас мир. Но теперь, когда мечта стала реальностью, мы оба были подавлены грандиозностью момента.

Однако страхи, давящие на нас, словно ледяные глыбы, быстро растаяли в жарких лучах желания.

Я протянул руки к ее талии, и затем опустил их ей на бедра, сжав их слегка, притянул Фьору к себе. У нее не было времени снять хиджаб, потому что как только она отбросила с моего лица вуаль, всё ее внимание было приковано к моим губам. Я же не отрывал взгляда от ее лица. Я смотрел на нее долгим обожающим взглядом, впитывая ласковый блеск ее темно-карих глаз, нежный аромат духов и сияние смуглой кожи.

Мы застыли, стоя друг напротив друга.

Прошла целая вечность, прежде чем наши губы встретились, а когда это наконец произошло, мы закрыли глаза и подавили в себе желание прикоснуться друг к другу руками. Это право мы целиком отдали губам.

— Хабиби, позволь мне снять абайю и платок, — прошептала Фьора и отвернулась.

Я отступил на шаг, чтобы не упустить ни одной драгоценной детали из того, что увижу. Она сняла хиджаб. Я прижал ладонь к сердцу, когда освобожденные от заколки волосы рассыпались по ее спине и в тот же миг черный балахон абайи скользнул на пол. Фьора стояла не двигаясь. Вот теперь ее фигура напоминала мне женщин с Холма любви: стройная, высокая, округлая и изящная. И это не мечта, не детские воспоминания о женщинах из моей деревни, не возрожденные памятью бесплотные образы Семиры. Это настоящее. Я нахожусь в комнате реальной девушки из Джидды, а она сама стоит передо мной, великолепная и уверенная в своей красоте.