Горький вкус любви

Прошлый раз, когда я видел Фьору без черных одеяний, она была в розовом платье, не скрывающем очертаний ее девичьего тела. На этот раз она надела черную хлопчатобумажную юбку чуть ниже колена, плотно обтягивающую ягодицы, и черную блузку из того же материала.

— Сегодня так жарко, — произнесла Фьора. Всё еще стоя спиной ко мне, она попросила: — Насер, закрой, пожалуйста, глаза.

Я догадался, зачем ей хотелось лишить меня возможности видеть ее на несколько секунд. Поэтому я сказал:

— Конечно. Обещаю не подглядывать.

Однако подобные обещания даются только для того, чтобы их нарушить. Что я и сделал.

Фьора, очевидно, думая, что я ничего не вижу, схватила полотенце и обтерла вспотевшие икры. Потом откинула его в сторону, чуть нагнулась и скользнула руками под юбку. Поблескивая розовыми ноготками, она стянула по смуглым бедрам и ниже, по длинным ногам, ярко-красные трусики в цветочек. Когда она выпрямились, они кольцом упали вокруг розовых туфель. Цветы рая лежали у ее ног.

Она подняла на меня глаза. Я думал, что успел зажмуриться вовремя, но, судя по лукавому смешку, она, похоже, догадалась о моем коварстве. Мне на лицо опустилась ее мягкая ручка. Я ощущал ее дыхание на своей коже. Дрожь возбуждения прокатилась по мне, когда ее влажные губы прикоснулись к моему уху.

— Так ты сдержал свое обещание или нет? — проговорила она. — Ладно, можешь открыть глаза.

Я и открыл их, и немедленно обхватил Фьору за талию и стал целовать ее… Только когда моя рука нашла «молнию» на ее юбке, я остановился. Опускаясь на колени перед Фьорой, я потянул руками юбку — последний барьер между нами.

В решающий момент я закрыл глаза. Мне хотелось вдохнуть это перед тем, как увидеть. Погрузив голову в ложбинку между ее бедрами, я сделал глубокий вдох, а потом задержал воздух в легких на несколько секунд, чтобы этот неповторимый запах пропитал мое тело. Мне довелось пить и нюхать самые дорогие и изысканные французские духи (так утверждал Джасим), но аромат Фьоры был ни на что не похож — неповторимый, таинственный, головокружительный.

— Хабиби?

Она гладила меня по волосам. Ее пальцы пробегали от моей макушки до самого затылка, ласкали шею, скулы.

— Хабиби?

Она протянула мне руку, я ей свою, и мы сплели пальцы.

И затем Фьора повела меня к своей постели.

Вдруг всё стало таким странным и пугающим. Совсем не так мы ощущали себя на единственном в городе пляже для иностранцев. Теперь всё было иначе. Кровать Фьоры представлялась чуждой, враждебной, запретной страной. Возможно, во всем виновато излишнее возбуждение. Или неуверенность новичков, не знающих, чего и как касаться. Но никогда я не дрожал так, как в тот день, лежа рядом с Фьорой на ее постели. И никогда я не видел столь напряженного выражения ее лица, как в те минуты. Можно было подумать, что мы боимся упасть в пропасть, внезапно разверзшуюся в полу комнаты.

Наконец мое тело оттаяло. Я решился положить ладонь на грудь Фьоры, но тут же убрал ее, потому что услышал тихий стон. Ей понравилось? Или я сделал ей больно? Продолжать или больше никогда так не делать?

Я сжал ее левый сосок снова, но на этот раз не пальцами, а губами, нежно, едва-едва касаясь его. И снова стон. Теперь я совсем растерялся.

Вытянувшись во весь рост, я лег на бок лицом к Фьоре.

Наши тела соприкасались. Ощущение ее кожи окончательно парализовало меня. Вот уж не ожидал, что мы окаменеем от робости и не сможем вымолвить ни слова.

Зато мои мысли неслись вскачь. В уме я уже перенесся на следующую стадию нашего свидания: что произойдет, когда от поцелуев и прикосновений надо будет переходить к… чему? В кафе у Джасима я слышал, как рассуждал Омар: «Когда любовники, юноша и девушка, находят способ совершить невозможное и уединяются в таком месте, где можно заняться сексом, то делают они это так же, как мужчина с мужчиной. Ведь девушка должна беречь свою девственность. Только представьте, что с ней произойдет в противном случае!»

Я посмотрел на Фьору. Держа меня за руку, она прошептала:

— Прости. Я не думала, что это будет так трудно.

Потом она замолчала. Капельки пота бисером заблестели у нее на лбу, на шее, на груди. Мы так и лежали, не говоря ни слова.

Затем она обхватила бедрами мою ногу. Влажный жар, исходящий из сокровенного уголка Фьоры, заставил меня покрыться мурашками. Остаток дня мы провели в этой позе: моя нога прижата к ее промежности, а руки не отрываются от ее тела.

* * *

Целых три дня понадобилось нам на то, чтобы осмелиться заговорить о том, что произошло в наше первое свидание в ее комнате. Мы целовались, но избегали заходить дальше. Когда мы разговаривали, то касались лишь безопасных тем: о книгах, которые прочитала Фьора, или о моих друзьях из Аль-Нузлы, с которыми я надеялся когда-нибудь познакомить ее.

На третий день мы осознали, что не должны позволять страху вставать на пути нашей любви. У нас ведь нет времени на то, чтобы так бездумно тратить его.

Когда мы вошли в ее квартиру в тот день, Фьора попросила меня не снимать вуаль и снова закрыть глаза.

— Я приготовила для тебя сюрприз, — проговорила она смущенно.

В комнате аппетитно пахло съестным. Она подвела меня к кровати. Я сел на край и стал ждать. По звуку шагов я понял, что Фьора несколько раз вышла и вернулась в комнату.

— Пока не смотри, — говорила она каждый раз, когда снова входила в дверь.

Спустя некоторое время я почувствовал через вуаль тепло ее тела. Тихим голосом она разрешила мне открыть глаза.

Я поднял вуаль и увидел, что она стоит передо мной, необычно высокая. Я глянул вниз: на ногах у нее туфли на очень высоком каблуке. Свои волнистые волосы она стянула за спиной в хвост. Узкие джинсы и черная рубашка с коротким рукавом — вот и весь наряд. Три расстегнутые у горла пуговицы открывают треугольник смуглой кожи, на которой блестит серебряное ожерелье, уходящее куда-то глубоко вниз.

— Ну, хватит смотреть на меня, — сказала Фьора, негромко рассмеявшись. — Посмотри лучше вот на это.