Город энтузиастов (сборник)

Бобров прошел через опустевший зал в кабинет, запер дверь на ключ, чтобы на свободе обдумать свое положение, но судьба и в этом уединении не хотела щадить его. На письменном столе ожидала его предусмотрительно развернутая кем-то повестка, которая приглашала Юрия Степановича на заседание президиума губисполкома, собиравшегося рассматривать вопрос о постройке и в частности – о пресловутом кирпиче.

XXIII

Завтра – казнь…

А. Пушкин.

Боброву теперь стало ясно, что таинственная рука, направлявшая кампанию против него, принадлежа Алафертову, и ясен был план Алафертова: компрометировать его безответственными обвинениями, распространяемыми в форме слухов и газетных заметок, подорвать тем самым его авторитет, шантажировать пресловутым кирпичом, а затем, когда ответственные и имеющие власть лица, а в особенности товарищ Лукьянов, склонны будут не доверять Боброву, – отрезать ему все пути отступления, поссорив с Мусей. А завтра, может быть, президиум губисполкома постановит, в виду отсутствия каких-либо против него серьезных улик, дать ему месячный отпуск, а, может быть, даже новое назначение, чтобы затем постепенно оттереть на задний план, лишив таким образом не только будущих, но и всех его прежних заслуг.

Как трудно было вознестись на вершину, так просто с этой вершины упасть: что скажет эн завтра? Разве помогут его слова и оправдания, когда уже заранее нет веры ни его словам, ни его оправданиям? Каждый его ответ может быть высмеян, каждое его предложение может быть отвергнуто. Не важнее ли, чтобы кто-то на этом совещании поддержал своим авторитетом пошатнувшийся авторитет блестящего строителя, чтобы кто-то своим доверием заставил замолчать недоверчивых и скептиков.

Значит – надо помириться с Мусей. Здесь может помочь только она. Но что наговорил ей Алафертов? Жена и ребенок? Какие пустяки! Она знает отлично, что если это и правда, он бросит их по одному ее слову. Алафертов мог сказать и, вероятно, сказал другое. Разве он, Бобров, ни разу не проговорился, что смотрит на Мусю, как на средство для каких-то своих целей, что он обманул Мусю с первых же слов, что он и теперь продолжает обманывать ее каждым своим словом, каждой своей улыбкой, каждым рукопожатием.

– А ведь женщина всегда ищет только любви, – вспомнил он слова архитектора. – Даже когда не любит сама, – мог бы добавить он к этому изречению.

Медлить и раздумывать некогда. Если нельзя прийти к Мусе и лично оправдаться перед ней, если того, что он хочет сказать, нельзя доверить телефону – надо написать письмо и ждать ответа.

Ведь он дал слово верить ей – почему она не может один раз поверить ему?

Письмо было написано. Юрий Степанович вышел из своей комнаты в пустую вечернюю канцелярию. В темноте молчаливый огромный зал, наполненный столами, машинками, настольными лампами, казался чудовищем, в молчании которого чувствовалось нечто угрожающее. Оно шевелится это чудовище – вот-вот зашелестят брошенные на пол листы бумаги, вот-вот сами собой затрещат умолкшие машинки. Уже началось: раздаются чьи-то тихие покамест шаги. Надо крикнуть курьера – но как раздастся голос в этой угрожающей тишине?

– Юрий Степаныч, я к вам.

Призрак это или живой человек? В темноте, вдвое увеличенная этой темнотой высокая человеческая фигура, мягкий вкрадчивый голос.

– Это вы, Галактион Анемподистович? Что так поздно?

Щелкнул выключатель – вспыхнувший тотчас же свет убрал зловещие тени, столы стали просто столами, машинки – просто машинками с небрежно надетыми на них чехлами, бумаги на полу – просто бумагами, брошенными за ненадобностью, чтобы не загромождать столов, высокая, чудовищно высокая фигура – просто архитектором, поднятая вверх голова которого и смеющиеся узкие глаза говорили о его радостном, возбужденном настроении.

– Откуда вы?

– Работаем!.. Да и вы, я вижу, не спите… Имею кое-что сообщить…

– Погодите, я только письмо пошлю…

– Кому письмо? – Галактион Анемподистович мельком взглянул на адрес – успеет, вы сначала послушайте… Кирпичный завод через три дня работать начнет. Поняли? А я виниться пришел, – добавил он, самодовольно поглаживая широкую бороду – знаете, через кого я это делишко обтяпал?

– Ну?

– Через Палладия Ефимовича.

– Опять?

– Это уж в последний раз. Головой вам ручаюсь. Надо же человека до конца использовать – а вину на себя беру, каюсь…

– Как же все-таки. Ведь это невероятная вещь.

– Для нас, Юрий Степанович, для нас, а не для него. Вот если мы пойдем в совнархоз, да нам ответят «приходите завтра», да если мы выпишем оборудование из центра, или из-за границы, да будем просить разрешений или еще там чего – конечно, невероятное дело. А для него это просто, покамест. Он тут с малых лет мотается и знает, что где лежит. Работали же тут мелкие кустари? Работали. Припрятали кое-что? Конечно припрятали. Нам с вами не скажут, а он найдет. Прихожу к нему, рассказываю свой план. – Это, говорит, можно. Поскреб свою плешь, книжечку достал и все вспомнил. Прямо с хозяевами завод купим – они у нас и работать будут. Только дорого за это дело он требует…

– Отдать, сколько захочет…

– Зачем же зря. Поторгуемся. Это он для последнего раза запросил – а ведь власть-то у нас. Мы в случаи чего и припугнуть можем. А это что у вас, – обратился Галактион Анемподистович внимание на повестку, так и оставшуюся лежать на столе. – Эге-ге. Тут дело-то, выходит, серьезное…

– Против меня целая камлания, – объяснил Бобров. – И знаете кто? Алафертов.

– Ну вот. А что я вам говорил? Письмецо-то не по этому ли поводу посылаете? Что у вас с ней вышло?

Скрывать от архитектора было нечего.

– Я решил поговорить с Лукьяновым на чистоту. Пусть как хочет, может отдать под суд, а мне надоело. Вы как думаете? Прямо-то лучше…

– Ну еще бы, – уклончиво ответил архитектор и ехидно улыбнулся. – Поговорить надо с председателем губисполкома – а Письмецо к кому? Так, так… Прекрасно…

– В последний раз – ответил Бобров. Он похож был в эту минуту на уличенного в шалости школьника, оправдывающегося перед заставшим его на месте преступления учителем.

– А потом, – продолжал иронизировать архитектор, Анемподист – прямым путем. Так что ли?

– Прямым путем – не значит переть на рожон, – нашел Бобров нужное оправдание.

– Ну ладно, ладно… Оказываете успехи. Хвалю…

Учитель утешал нашалившего ученика, у которого, несмотря на утешения, больно горели уши.

– Посылайте письмо-то, что же. А мне, может быть, разрешите остаться, пока она вас не позовет.

– А если не позовет?

– Что вы?

Письмо отправлено. Юрий Степанович ждет ровно столько времени, сколько требуется, чтобы письмо дошло. Он ждет еще десять минут, – на всякий случай. Он ждет еще пятнадцать минут.

– Неужели она не ответит? Что тогда?

– Ответит.

Галактион Анемподистович с улыбкой наблюдал непонятное ему волнение Боброва.

– Да она из одного любопытства вас пригласит. Плохо вы их знаете.

Бобров не разделял оптимизма архитектора. Он молча ходил из угла в угол, отсчитывая шаги. Каждый шаг – секунда. Взад и вперед – полминуты.

– Нет, не ответит. Может быть, ее нет дома.

– Терпение, терпение…

Галактион Анемподистович смотрел на Боброва, и маленькие его глазки лукаво посмеивались. Молчание. Мерные шаги по кабинету. Один шаг – да. Другой шаг – нет. Если дойти до стены и у стены будет – да, значит да.