Город, где ничего не случается

– На молочную ферму Кротовых. Вы ведь знаете, где она?
– Вероника забралась в машину, снимая мокрый шуршащий плащ.

– Конечно, знаю, - Николай хотел спросить еще о чем-то, но промолчал. Ника снова плотно скрутила плащ и убрала в боковой кармашек сумки. Профессиональная интуиция не просто подсказывала, а вопила во весь голос, что на ферму нужно ехать именно сейчас, чем быстрее, тем лучше.

Судя по тому, как плотно, до самого горизонта, заволокло небо, дождь мог затянуться до ночи, если не до завтра. По лобовому стеклу машины неустанно бегали "дворники", сгоняя мелкие, но частые капли. Николай ехал неторопливо, осторожно, потому что асфальт уже намок и опасно поблескивал. Из магнитолы звучала все та же "Бесконечность" Земфиры, которую Ника уже слышала вчера по дороге из "Рассвета" в машине Виктора:

"- Замороженными пальцами

В отсутствии горячей воды,

Заторможенными мыслями

В отсутствии, конечно, тебя..."

Песня напомнила ей о Морском, и, постукивая пальцами по сумке в такт, Ника вспомнила и то странное чувство, которое охватывало ее каждый раз при встрече с "местным Каупервудом", и то, как он пару раз надолго задержал на ней взгляд, когда думал, что Вероника смотрит в другую сторону, и такими странными были его глаза, как будто он тоже не мог понять, почему его так волнует общество петербурженки... И Ника подосадовала на эти нерабочие эмоции, которые могут стать помехой работе.

– Смотрите-ка, а тут уже гости, - Николай кивнул в окно. У ворот фермы стояли служебные машины ФССП. Когда "форд" припарковался рядом с ними, Вероника поспешно вышла из машины, натянув кепку от дождя, и поспешила в калитку.

– Вас подождать?
– спросил из машины Николай.

– Да, пожалуйста.

*

Во дворе царили суета и нервозность. Никто не обратил внимания на гостью и не слышали ее вопросов. Дверь дома была открыта, и девушка услышала, как с застекленной веранды доносится нервный женский голос. Женщина твердила, что они только на днях подавали ходатайство об отсрочке, а издевательски вежливый мужской голос отвечал, что он ничего не знает, ему ни о чем не говорили, а велели безотлагательно явиться для описи имущества, что он и делает.

На вошедшую Веронику чиновник покосился с досадой, а вдова Кротова, очевидно уже знающая о приезде петербургской журналистки, бросилась к девушке:

– Вот, посмотрите, только вчера мой муж руки на себя наложил, а сегодня они уже примчались нас на улицу выдворять. Как торопятся, вы видели такое?

В голосе этой моложавой, но измученной горем и тревогой женщины звенел надрыв, видно было, что держится она из последних сил.

Высокий сутуловатый паренек лет восемнадцати и тоненькая черноволосая девушка чуть постарше его молчали, совершенно растерянные, огорошенные и сбитые с толку. "Если это и есть Анжела, - подумала Вероника, - то не очень-то она похожа на девицу, которая своя в доску в злачных местах. Или она ловко шифруется".

С длинным "хвостом" на затылке, в потертых джинсах до колен и белой майке, больше подходящей подростку, чем взрослой девушке, без косметики на лице, Анжела выглядела совсем юной, хрупкой и беззащитной.

– Я как раз приехала, чтобы задать вам несколько вопросов, - сказала Вероника вслух.

– А что тут спрашивать?
– вдова сложила на коленях крупные руки с коротко обрезанными ногтями. От ее платья исходил легкий запах парного молока, который напомнил Веронике детство - когда тетя в Новоминской учила ее и Вику доить корову, а потом девочки с восторгом выпивали по кружке свежего, еще теплого молока - "Сами надоили!".
– Обложили нас налогами со всех сторон, штрафов понавыписывали буквально за каждый чих, всем вынь да положь. Семь потов с тебя сойдет, пока ты этот рубль заработаешь, глядишь - а за ним уже десять рук тянутся, друг друга отталкивают. Вася бился, как рыба о лед, не знал, какую дырку первой латать. А уж как сообщили, что в понедельник придут имущество описывать и конфисковывать...
– голос женщины прервался. Она закрыла лицо руками. Анжела еще ниже опустила голову, ее тонкие плечи тоже вздрогнули. Паренек растерянно переводил взгляд с матери на сестру; чиновника; Веронику и не знал, что ему делать. "И он еще хочет в мореходку?
– пожалела его Ника.
– Деточка, да какой из тебя моряк? Там совсем другим быть надо, если не хочешь до пенсии драить гальюны на каком-нибудь захудалом кораблишке!.. Рановато тебе еще в большой город. Хотя, Виктор был моложе, когда уехал в Питер... Опять Виктор! Да вообще, при чем тут он?!"

Чиновник раздраженно посматривал на Нику, терпеливо ожидая, когда некстати явившаяся петербурженка уйдет, но Орлова теперь не спешила покинуть ферму. Она хорошо понимала, почему этот вальяжный и надменный субъект со взглядом, в котором читалось "а мне все до лампочки, имею право, выполняю служебные обязанности!" и десяткой казенных фраз в лексиконе так недоволен ее приездом. Наверное, эта спешка с описью имущества Кротовых имела некий сомнительный оттенок, и парень понимал, что, если об этом напишут на развороте "Невского Телескопа" "Журналистское расследование", и на его начальство посыплются шишки, "крайним" сделают его.

– Ну а что вы, чисто по-человечески, скажете по этому поводу?
– подступила к нему Вероника.
– Разве обязательно так поспешно являться в дом, где несколько часов назад, - она понизила голос, - произошла такая трагедия?

Чиновник окончательно спал с лица, оказавшись между Сциллой и Харибдой. Или его выведут в статье кем-то вроде Души Бумажной из "Снежной Сказки", или опять же начальство намылит ему шею за "неправильный" ответ.

Ника терпеливо ждала. Федор и Анжела украдкой наблюдали за ее противостоянием с приставом: кто кого? Вдова все еще сидела, поникшая в своем горе, плечи вздрагивали.

– Знаете, что, дамочка!
– отступил от официального тона пристав.
– Вы, видно, привыкли любые двери ногой открывать? Так вот, отвечу вам в духе американского кино: ноу комментс! Я не на исповеди, чтобы душу перед вами выворачивать. Кстати, вы-то сами оперативненько так сюда подгребли, горячую тему нарыть, да?
– он хотел поскорее выскочить с веранды, чтобы оставить последнее слово за собой. Но эффектный выход испортила дверная ручка. Она разболталась в креплениях, прокручивалась и, пока пристав, чертыхаясь под нос, вертел ее туда-сюда, Вероника вполголоса ответила:

У каждого - своя работа: у меня - собирать и обрабатывать информацию, у вас - описывать и изымать имущество. Каждый выбирает по себе!

Дверь наконец распахнулась так резко, что раскрасневшийся чиновник чуть не кувыркнулся в коридор. Зло стрельнув глазами на Веронику, он скрылся.

– Да пошел ты, - прошептала ему вслед Анжела.
– Чмо!

– Урод, - добавил Федор.

Вероника хотела продолжить разговор с хозяйкой дома и побеседовать отдельно с детьми, но тут из коридора донеслись возбужденные голоса и с удвоенной силой затопотали туда-сюда форменные ботинки.

– Ты его не трогал? Не залапал?

– Что там может быть?

– Эк скотчем обкрутили, небось, две катушки извели!

– Что там у вас?

– Вот, взгляните. Полки освобождали, а тут!..

– Так, ничего тут не трогайте, я сам позвоню в управление. Спиной чую, это уже не наша компетенция.

– Так точно.

– Кладовку шмонают, - шмыгнул носом Федор, - простыни трясут. А что они там нашли-то?

– Иди, сам у них спроси, - буркнула сестра и придвинулась поближе к матери.

Вероника ощутила, как на этой добротной веранде витает дух крушения, развала. Еще недавно это был уютный дом, построенный старательно и с любовью. Обстановка немного старомодная, новых вещей очень мало, но все ухоженное, опрятное, добротное, нигде ни пылинки. Основательный дом, где жила дружная семья с устоявшимся укладом, может, даже традициями. Когда же зашаталась эта крепко сбитая постройка? Далеко не вчера... И хотя вышедшее из-за туч робкое июньское предвечернее солнце деликатно скользило своими лучами по обоям с узором "кирпичиком", вазе с ромашками на столе, коврикам "пэчворк" и картинам, изображающим времена года на стенах, все равно чувствовалось, что над этим домом сгустились тяжелые тучи и здесь уже никогда ничего не будет так, как прежде...